Я предавался размышлениям по этому поводу, когда вошел полицейский и сообщил мне о приходе Билли.

— Расскажите мне, что с Мерчией, Билли? — попросил я, когда он вошел.

— Она великолепно себя чувствует. Этих Солано не так-то легко проберешь. Я рассказал ей всю историю перед тем, как поехать с ней в суд, а она и глазом не моргнула. Сильный характер у этой девушки…

— А она ничего не просила мне передать?

— Да, она сказала только, что будто бы вы ей еще не совсем надоели, — ответил, смеясь, Билли.

— Следите за Мерчией! — серьезно перебил я его. — Меня не так беспокоит Гуарец и его шайка, как этот разбойник Сангетт. Он влюблен в Мерчию, и теперь, как только узнает, что у меня руки связаны, может придумать какую-нибудь гнусность.

В тот вечер у меня больше не было посетителей, и все было тихо и спокойно до следующего утра; но за полчаса до суда ко мне привели мистера Гордона.

— Не будете ли вы возражать, если я не найду нужным протестовать против назначения дополнительного следствия на сегодня? — сказал он, глядя на меня своим острым взглядом.

— Если вы можете добиться от судьи, чтобы он выпустил меня на поруки, или как это там называется, я, конечно, брыкаться не буду, — ответил я. — Покуда Гуарец и вся его шайка находятся на свободе, мне хотелось бы выйти отсюда хотя бы только для того, чтобы охранять мисс Солано.

— Мисс Солано уже охраняется, — любезно заявил он. — Агент тайной полиции сторожит день и ночь дом Трэгстоков, а что касается Гуареца и его товарищей, то я имею приказ об аресте всей шайки. Дело теперь только за тем, чтобы их найти.

— Кажется, — заметил я в восхищении от его находчивости, — мне ничего не остается, как всецело положиться на вас.

Он кивнул головой.

— Я не вижу никакой пользы в протесте против требования полиции. Показания слишком серьезны, чтобы судья прекратил дело. Сангетт вместе с одним из своих лакеев собираются присягнуть в том, что вы покинули его дом в полночь, и только показания мисс Солано и мистера Логана опровергают его.

— В котором часу был убит Прадо? — спросил я.

— Между половиной первого и часом ночи. Вечером к нему, кажется, приходил какой-то посетитель, а затем, после полуночи, еще другой или, может быть, вернулся тот же самый.

— Но каким же образом, черт возьми, полиция узнала, что он — Норскотт?

— Он, по-видимому, имел при себе кое-какие бумаги. Что за бумаги, я не знаю, но они, верно, были достаточно показательны, чтобы установить его личность. Полиция вызвала телеграммой Морица Фернивелла, и тот сейчас же признал в нем тело своего кузена. Он сказал полиции, что, как только вы приехали в «Аштон», он сразу понял, что вы самозванец.

— Врет! — заметил я бесстрастно. — А как они узнали мое имя?

— По-видимому, отчасти из бумаг Норскотта, отчасти от вашей квартирной хозяйки. Она заявила в полицию о вашем исчезновении, и ее описание вашей наружности, конечно, в точности соответствовало наружности убитого.

— Мне это ни разу не приходило в голову! — воскликнул я. — Мне следовало тогда же своевременно дать знать старухе, что я не вернусь домой… Однако каков ваш план действий теперь?

— Дадим полиции продлить ваш арест. Я надеюсь, что до завтра нам удастся поймать Гуареца и его друзей. Они, конечно, уже удрали из «Холли», но слежку за ними я поручил Престону, одному из самых ловких агентов, и с минуты на минуту жду от него сообщений. Я также все перевернул вверх дном, чтобы найти Мильфорда. Полиция работает со мной, так что, если он жив, он скоро объявится.

Гордон встал и медленно прошелся по камере.

— Как видите, правда так неправдоподобна, что я не смею ее представить публично, раньше чем буду иметь в руках все детали. Чем больше полиция узнает подробностей этого дела, тем лучше для нас.

В камеру вошел полицейский.

— Судья только что приехал, мистер Гордон, — объявил он таким тоном, словно со стороны судьи было большой дерзостью приехать в суд, не справившись заранее, насколько это удобно мистеру Гордону.

Робость не принадлежит к числу моих добродетелей, но не могу не сознаться, что я чувствовал в себе очень мало уверенности, когда во второй раз шествовал в зал суда под крылышком следователя Нейля. Помимо моей газетной славы, которая сама по себе могла смутить любого человека, меня тяготила необходимость предстать перед лицом тех людей, с которыми я за последние дни находился в дружеских отношениях.

Окинув взглядом зал суда, я убедился, что в числе присутствующих находилась вся аштонская компания. Я заметил бледное, ошеломленное лицо тети Мэри, апоплексическую наружность сэра Джорджа Вэна; несколько поодаль от них сидела, грациозная и нарядная, леди Бараделль, она слегка наклонилась вперед и смотрела на меня с экзальтированным любопытством. Но Мерчии и Билли я не видел.

С места поднялся представитель полиции.

— Мне поручено ходатайствовать о дальнейшем задержании обвиняемого, — сказал он. — Для полиции это дело представляет еще некоторые неясности.

— Имеете ли вы какое-нибудь возражение против данного предложения, мистер Гордон? — обратился судья к моему защитнику.

Мистер Гордон встал, и весь зал вздрогнул от возбужденного любопытства.

— Если полиция требует дальнейшего задержания правосудия, — начал он, — то никакого возражения по этому вопросу с нашей стороны не будет. Все же, чтобы выяснить некоторые недоразумения, я хочу заявить, что мой доверитель имеет полный и готовый ответ на все необоснованные обвинения, предъявленные против него.

По залу пробежал гул. Мой взгляд упал случайно на бледное, полное ужаса лицо Морица, впившегося глазами в равнодушного Гордона.

— Не желаете ли вы предложить перекрестные вопросы полиции? — спросил судья.

Гордон покачал головой.

— Сейчас нет. Если дело откладывается…

Вдруг в заднем конце помещения поднялась какая-то суматоха, прервавшая его речь. Главная входная дверь открылась настежь, и в нее ворвались трое мужчин, к великому ужасу дежурного полицейского, который пытался воспрепятствовать их дальнейшему проникновению в зал.

Тогда раздался отчетливый, сердитый голос судьи:

— Что это за шум? Кто эти люди?

Как и все, я вытянул шею вперед, чтобы лучше разглядеть вошедших. Один из них был одет как пастор; другой был высокий, чисто выбритый, седой мужчина; лицо третьего было заслонено плечом полицейского. Но, услышав голос судьи, полицейский отошел в сторону, и я так и ахнул от изумления: это был Мильфорд! Его лицо было бледно и страшно; его обычно безупречный костюм смят и весь испачкан, но в подлинности его личности нельзя было сомневаться. Со страстным нетерпением обернулся я к Гордону, но прежде чем успел привлечь его внимание, человек, одетый вроде пастора, пробился на середину зала и обратился к судье:

— Простите, мистер Кроуден, что я ворвался во время заседания, — сказал он ясным голосом с легким ирландским акцентом. — Я учитель Мерилль из Стэпни. Я вам привел очень важного свидетеля.

Возбуждение зрителей было доведено до лихорадочного состояния, и, несмотря на вторичное уже замечание секретаря, требующего тишины, весь зал при виде этих новых лиц наполнился гулом сдержанных голосов.

— Вам нечего извиняться, мистер Мерилль, — последовал ответ судьи. — Кто ваш свидетель?

— Джон Мильфорд, лакей покойного. Он хочет сделать заявление, которое, несомненно, может пролить свет на все это ужасающее дело. Я вместе с доктором Роббинсом могу подтвердить его показание.

Наступило краткое молчание. Я видел, как представитель полиции поспешно сказал что-то следователю Кертису, а пока судья, наклонившись к своему секретарю, советовался с ним, Гордон потянулся ко мне:

— В суде нет ни Логана, ни мисс Солано, — шепнул он мне второпях, — известна ли вам причина их отсутствия?

Я покачал головой, и сердце мое сжалось от страха за судьбу Мерчии.

Раздался снова резкий, решительный голос судьи:

— Я хочу выслушать этих двух новых свидетелей перед тем, как решить вопрос о дальнейшем аресте подсудимого.