– Странно, что ты еще не нашел.

– Что ж, настоящие друзья никогда не позволят своему другу отлынивать от домашки, – сказал Ганке. – Хотя ладно. Давай посмотрим. Майлз. Майлз. Хм-м, – Ганке повторил имя несколько раз, делая вид, что думает.

– Мне кажется, оно просто означает «расстояние»[20] или что-то в этом духе, – сказал Майлз.

Ганке искоса глянул на друга.

– Это лучшее, что пришло тебе в голову? Серьезно? Между прочим, оно означает «крушитель школьных столов».

Он повернулся в кресле обратно к ноутбуку. Его пальцы застучали по клавишам, затем взгляд стал бегать слева направо.

– Хм-м, – снова промычал Ганке. Он взял ноутбук, повернулся и поставил его на колени. – Вот, читай.

Тот отклонил экран назад.

«Майлз – мужское имя, от лат. miles – воин».

– Воин? – Майлз сощурился, он полистал страницу вверх-вниз, чтобы убедиться.

– Воин.

На уроке мисс Блауфусс Майлз должен был догадаться, что что-то не так, когда Алисия не захотела читать свое стихотворение. На самом деле Алисия вообще не принимала участия в уроке. После того как класс сдал свои сиджо с именами – включая Майлза с его стихотворением о воине, которым он был не очень доволен, и творение Ганке «Корейское без названия» – мисс Блауфусс начала вещать о поэте Ю Т’аке и его сиджо о том, как весенний ветер растопил снег на холмах. Мисс Блауфусс задала классу вопрос:

– Что он имеет в виду, когда просит, чтобы ветер растопил и вековую наледь в его ушах? – спросила она. Майлз ждал, что Алисия ответит, потому что она понимала поэзию как никто другой.

Но вместо этого свою интерпретацию предложил Райан:

– Как я понимаю, ветер – это символ нежности, – сказал он. Все в классе застонали. Все, кроме Алисии. Она просидела весь урок, склонив голову над тетрадкой и что-то свирепо в ней выводя. Она не разговаривала с Майлзом, что было неудивительно, но она не разговаривала и с остальными тоже – ни с Уинни, ни даже с мисс Блауфусс, если не считать короткого «здрасьте» в начале урока.

После ланча – во время которого Ганке пытался заставить Майлза представить, как бы выглядел морской кот, если бы действительно был наполовину котом, наполовину рыбой – Майлз отправился на урок истории. Он вошел в класс, сел за теперь шаткий и с гнутыми ножками стол, а мистер Чемберлен в это время принялся писать на доске очередную цитату – текст тринадцатой поправки. Алисия вошла вместе с толпой других учеников, заскрипели кроссовки, рюкзаки с шумом попадали на пол, ножки стульев зацарапали по линолеуму. Алисия пошла прямиком к своему месту и оставила сумку. Она бросила короткий взгляд на Майлза, но этого было достаточно, чтобы увидеть что-то странное в ее глазах. Не страх – гнев. Она резко развернулась и пошла к доске, где Чемберлен успел уже написать полцитаты затем взяла кусок мела.

– Алисия? – мистер Чемберлен посмотрел на нее, когда она начала писать большими буквами прямо под его цитатой.

МЫ ЛЮДИ

МЫ НЕ ПОДУШКИ ДЛЯ ИГОЛОК

– Алисия! – крикнул Чемберлен, но Алисия продолжала.

МЫ НЕ БОКСЕРСКИЕ ГРУШИ

Майлз не верил своим глазам. Весь класс затих. Даже мистер Чемберлен замер в шоке. Наконец он взял тряпку и принялся стирать, что мог, но Алисия просто перешла на другую сторону доски, словно играя в салки, и продолжила писать.

МЫ НЕ ДОМАШНИЕ ЗВЕРУШКИ

МЫ НЕ РАБЫ

МЫ ЛЮДИ

МЫ ЛЮДИ

МЫ

– Довольно, Алисия! – Чемберлен отбросил тряпку. – Ты сошла с ума? – он схватил ее за руку, отводя от доски.

– Не трогайте меня, – сказала она, вырвавшись. Майлз инстинктивно приподнялся с места, колени задрожали, готовясь к прыжку. Но Чемберлен отошел, и Майлз смягчился. Никогда, никогда не смейте прикасаться ко мне! – Алисия разъяренно посмотрела на него, а затем принялась зачитывать вслух то, что успела написать. – Мы люди. Мы не подушки для иголок. Мы не боксерские груши.

– В кабинет декана, сейчас же! – прорычал Чемберлен, его ноздри раздувались.

Алисия повернулась к классу, все сидели с раскрытыми ртами, некоторые, например Брэд Кэнби, к удивлению Майлза, кивали.

– Мы не марионетки. Мы не домашние зверушки. Мы не рабы.

– Вон из моего класса! Это уже переходит все границы. Я добьюсь, что тебя накажут! Исключат!

Алисия посмотрела прямо на Майлза пронизывающим взглядом, ее глаза остекленели.

– Мы люди. Люди, – она снова повернулась к мистеру Чемберлену. Затем бросила кусок мела на пол, взяла свой рюкзак и ушла.

В общем, среда оказалась не совсем уж скучной.

По крайней мере, менее скучной, чем четверг.

Майлз старался вести себя как можно лучше. Никаких вечеринок, с его тайной любовью, похоже, было покончено, и, к сожалению, на работу в «Кампус Конвиниенс» идти тоже было не нужно. Только школа. И мысли об Алисии. Майлз знал, что ее отстранили от занятий, и не мог перестать думать о том, что бы он мог тогда сделать – разве что вместе с ней скандировать слова. Но он не мог этого сделать. Точнее, мог бы, но не стал.

Она вернулась на занятия в пятницу, в последний день их работы над сиджо. Она села на свое место, даже не посмотрев на Майлза. Он хотел заговорить, но не смог подобрать нужных слов. Почему-то он забыл даже все приветствия.

Мисс Блауфусс написала на доске замысловатым курсивом: «Если бы только...».

– Я хочу, чтобы вы начали ваши стихотворения с этих слов. Каждый напишет одно сиджо, а затем, до конца занятия, мы их прочтем одно за другим, как одну длинную поэму. Это будет отличное завершение темы, – мисс Блауфусс, одетая сегодня в олдскульную футболку с концерта Джанет Джексон, дала им тридцать минут. Когда время вышло, она начала с Шэннон Офферман, сидевшей в начале класса, и продолжила спрашивать по порядку. Поэма извивалась по классу, перескакивая с проблем с монстрами на желание иметь более длинные волосы и «Если бы только я мог любить тебя» – последнее, разумеется, написал Райан. Наконец очередь дошла до Алисии.

Если бы только жизнь не была причудливо сложным узором,

Каждый человек в этом мире как муха, угодившая в сеть,

А страх – паук, ожидающий подходящего момента для пира.

Ганке хлопнул Майлза по спине.

– Она говорит о тебе, – прошептал он.

– Нет, – ответил Майлз, хотя он сам об этом подумал. Однако Алисия не обращала на него внимания, так что большую часть занятия он пытался делать вид, что ее вовсе не было. Каждый раз, когда они встречались взглядом, он чувствовал себя не то голым, не то невидимым.

Следующей должна была быть Уинни, но она отсутствовала, поэтому пришла очередь Майлза. Отлично. Его горло словно поросло паутиной. Он откашлялся.

– Э-э-э... – протянул он. – Думаю, у меня получилось неправильно.

– Такого не может быть, Майлз. Твое предыдущее стихотворение про имя было замечательным, и я уверена, это тоже хорошее. Может быть, другое, но не неправильное, – заверила его мисс Блауфусс.

Майлз едва заметно кивнул, опустил взгляд на бумагу и начал:

Если бы только – эти слова крутятся в голове каждое утро,

Прежде чем я вдохну красоту вокруг и приму неверное решение.

Если бы только – легкий бриз перед сильным штормом.

Майлз услышал, как Ганке зашелестел бумагами позади него.

Губы мисс Блауфусс растянулись в широкой улыбке.

– Очень хорошо, Майлз. Следующий Ганке.

– Я пас, – сказал Ганке.

– Что? Почему? – спросила мисс Блауфусс. Майлз обернулся. Ганке всегда не терпелось прочитать.

– Я не готов, – пояснил Ганке, но Майлз видел, что его стихотворение было написано.

– Неважно. Мы хотим послушать. Уверена, оно прекрасно, – сказала мисс Блауфусс. Она видела прекрасное во всем и во всех – как миссис Трипли, только не была такой трепливой. За это ее все любили.