— Давайте пофантазируем.

— Хорошо. С чего начнем?

— Что бы вы стали делать со мной, если бы мы… вы понимаете?

— Очень интересный вопрос, — с наигранной серьезностью сказал Хупер. — Однако прежде чем говорить «что», надо решить «где». Я полагаю, мой гостиничный номер всегда в нашем распоряжении.

— Чересчур опасно. В «Гербе Абеляра» меня знают все. Да и вообще в Эмити мы бы слишком рисковали.

— Может, у вас?

— Боже упаси, нет. Допустим, кто-нибудь из ребят вернется домой. И потом…

— Понимаю.

Нельзя осквернять супружеское ложе. Хорошо, где же тогда?

— По дороге отсюда в Монток должны быть мотели. А лучше где-нибудь возле Ориент-Пойнта.

— Вполне логично. Но даже если нет мотелей, всегда есть машина.

— Среди белого дня? У вас и вправду необузданная фантазия.

— Вообразить можно все что угодно… Мы постараемся найти мотель, — сказал Хупер, — где номера расположены в отдельных домиках или хотя бы отгорожены друг от друга толстыми стенами.

— Зачем?

— Для звуконепроницаемости. Стены в мотелях тонкие, как бумагами нам вовсе ни к чему беспокоиться о том, что в соседней комнате какой-нибудь продавец обуви потешается, приложив ухо к стене и подслушивая нас.

— Ну, а если мы не найдем такой мотель?

— Найдем, — заверил Хупер. — Я же сказал: вообразить можно все что угодно.

«Почему он все время повторяет эту фразу? — подумала Эллен. — Вряд ли он просто мелет языком и фантазирует, не желая, чтобы все это стало явью». Она подыскивала вопрос, чтобы продолжить разговор.

— Под какой фамилией мы запишемся?

— Ах да. Забыл. Не могу представить себе, чтобы в наши дни кто-нибудь относился к этому серьезно. И тем не менее вы правы: фамилию придумать надо; вдруг мы нарвемся на старомодного хозяина гостиницы. Что вы скажете о мистере и миссис Эл Кинси. Мы могли бы сообщить, что находимся в длительной научно-исследовательской командировке.

— И добавить, что пришлем копию нашего доклада с автографами.

— Да еще с посвящением!

Оба рассмеялись.

— Ну, а после того, как нас запишут? — продолжала Эллен. — Мы подъедем к нашему номеру, осмотримся, проверим, не поселился ли кто в соседних комнатах, в случае, если нам не дадут отдельный домик, а затем войдем.

Официантка направилась к их столику, поэтому они откинулись на спинки стульев и перестали болтать.

— Чего-нибудь еще?

— Нет, — сказал Хупер. — Счет, пожалуйста.

Эллен думала, что официантка вернется к стойке, чтобы заполнить счет, но девушка продолжала стоять у их столика, что-то быстро записывая.

Эллен пододвинулась на край сиденья и встала.

— Извините. Хочу попудрить нос перед уходом.

— Всегда одно и то же, — сказал Хупер улыбаясь.

— В самом деле? — спросила официантка, пропуская Эллен. — Подумать только, что женитьба делает с человеком. Не хотела бы я, чтобы кто-нибудь так изучил мои привычки.

Эллен приехала домой около половины пятого. Она поднялась наверх в ванную и пустила воду. Сняла с себя одежду и запихнула в корзину, перемешав с другим грязным бельем. Потом подошла к зеркалу и тщательно осмотрела шею, лицо. Никаких следов.

Приняв ванну, она попудрилась, почистила зубы и прополоскала рот зубным эликсиром. Прошла в спальню, надела чистые трусики и ночную рубашку, откинула одеяло и забралась в постель. Она закрыла глаза в надежде, что сразу заснет.

Но долго не могла прогнать воспоминаний, которые теснились в голове. Первое любовное свидание продолжало волновать, не давало покоя.

Наконец усталость взяла верх, и она уснула.

Казалось, ее тут же разбудил чей-то голос:

— Эй, послушай, ты здорова?

Она открыла глаза и увидела Броди, видевшего на краю постели.

Эллен зевнула.

— Который час?

— Почти шесть.

— О-о. Я должна была забрать Шона. Филлис Сантос, наверное, рвет и мечет.

— Я привез его, — сказал Броди. — Подумал, что так будет лучше, поскольку не мог тебе дозвониться.

— Ты мне звонил?

— Несколько раз. Около двух звонил в больницу. Там сказали, что ты, по-видимому, уехала домой.

— Верно. Уехала. Я ужасно себя чувствовала. Пилюли от щитовидки не помогали. Поэтому и отправилась домой.

— Потом я звонил сюда.

— Боже мой, наверное, что-то случилось.

— Да нет, ничего особенного. Если хочешь знать, я решил извиниться за то, что был груб с тобой вчера вечером.

Эллен на мгновение почувствовала угрызения совести.

— Очень мило с твоей стороны, но не беспокойся. Я уже забыла об этом.

Броди помолчал, ожидая, что она еще скажет, но Эллен не произнесла ни слова, и тогда он задал вопрос:

— Ну и где же ты была?

— Я ведь сказала тебе: здесь! — слова прозвучали более резко, чем ей хотелось. — Приехала домой и легла в постель, где ты меня нашел.

— И ты не слышала, как звонил телефон? Он ведь тут, рядом. — Броди указал на тумбочку с другой стороны кровати.

— Нет, я… — Она хотела ответить, что отключила телефон, но вовремя вспомнила, что этот телефон как раз нельзя отключить. — Я приняла снотворное, даже вопли грешников в аду не могли бы меня разбудить.

Броди покачал головой:

— Я выброшу эти проклятые таблетки в туалет. Ты становишься наркоманкой. — Он встал и прошел в ванную.

— Хупер не звонил? — крикнул оттуда Броди.

Эллен подумала с минуту, что ему ответить, потом сказала:

— Звонил сегодня утром, благодарил за ужин. А что?

— Я пытался поймать его. Приблизительно в полдень и несколько раз днем. В гостинице ответили, что не знают, где он. Когда он звонил?

— Сразу после того, как ты ушел на работу.

— Он не говорил, что собирается делать?

— Сказал… он сказал, что, наверное, будет работать на судне, так кажется. Право, точно не помню.

— Да? Странно.

— Что странно?

— Я заскочил в порт по пути домой. Начальник порта не видел Хупера весь день.

— Может, Хупер передумал?

— Должно быть, развлекается где-нибудь с Дейзи Уикер.

В четверг утром Броди вызвали по телефону к Вогэну на дневное совещание муниципального совета. Он догадывался, по какому поводу собирались отцы города: послезавтра — четвертое июля, День независимости; к празднику хотели приурочить открытие пляжа. Перед тем как покинуть полицейское управление и направиться в муниципалитет, Броди продумал и взвесил все «за» и «против».

Он понимал, что его возражения продиктованы интуицией, осторожностью и чувством вины, не дающим ему покоя. Но Броди был убежден, что прав. Открытие пляжей никак не решит проблем Эмити. Получалось, что все вовлекались в какую-то азартную игру, причем ни местные жители, ни сам Броди не могли рассчитывать на успех. Никто точно не знал, ушла ли акула. Участники этой опасной игры будут надеяться хотя бы на ничью. Но в один прекрасный день, Броди был уверен, потерпят поражение.

Здание муниципалитета находилось у пересечения Мейн-стрит и Уотер-стрит. Оно как бы вписывалось коромыслом в букву «Т», образованную двумя улицами. Это был внушительный особняк с двумя колоннами у входа, построенный в стиле, характерном для конца XVIII века, из красного кирпича с белой окантовкой. На газоне перед муниципалитетом стояла гаубица времен второй мировой войны — памятник местным жителям, принимавшим в ней участие.

Здание подарил городу в конце двадцатых годов владелец инвестиционного банка, почему-то уверовавший в то, что наступит день, когда Эмити станет торговым центром восточной части Лонг-Айленда. Он считал, что отцы города должны заседать в хоромах, подобающих их высокому положению, а не в душных каморках, расположенных над ресторанчиком «Мельница», где прежде вершилась судьба Эмити. (В феврале 1930 года этот безумец банкир, который не сумел предсказать не только будущее Эмити, но и свое собственное, попытался отобрать здание у города, утверждая, будто предоставил дом лишь во временное пользование, но у него ничего не вышло).