Вот оно как было. Ребус сидел, откинувшись к спинке стула и уставившись в потолок. Эдди Ринган знал чуть больше, чем говорил. Он видел карточную игру и мог сообщить, что в ней участвовал Кафферти. Неудивительно, что он с испугу бежал из отеля. Кафферти, вероятно, не знал его тогда, не обратил внимания на официанта, который не состоял в штате, а приходил подрабатывать.
Ребус протер глаза и вернулся к дневнику. Там был кусок о поездке, потом опять о больнице. А потом, несколько месяцев спустя:
Я сегодня (в воскресенье) видел Кафферти. Не по моей инициативе. Вероятно, он следил за мной. Он догнал меня на Блэкфорд-хилле. Я прошел через Хермитидж-оф-Брейд[79], поднялся по крутому склона холма. Он, вероятно, думал, что я пытаюсь уйти от него, и потому схватил меня за руку, развернул лицом к себе. У меня душа ушла в пятки.
Он сказал мне, чтобы я не совал нос в чужие дела. Сказал, что я правильно сделал, когда лег в больницу. Я думаю, он пытался дать мне понять: он знает все, что у меня на уме. Мне кажется, я знаю, что он делает. Выжидает. Следит, как я учусь бизнесу. Ждет того дня, когда я возглавлю дело отца. Я думаю, он хочет завладеть пивоварней целиком и полностью.
Да, целиком и полностью.
В дневнике было много еще чего. Стиль и содержание записей менялись, по мере того как пытался меняться и Ангус. Для него это была нелегкая работа. Публичное лицо — лицо благотворителя, за которым скрывалась тоска по его буйной молодости. Ребус перешел к последней записи. Она не была датирована.
Дорогой друг или враг, знаешь, мне понравилось это ощущение пистолета в руке. И когда Кафферти переместил мой палец на спуск… это он нажал крючок. Я в этом уверен. Но если бы он не сделал этого? Выстрелил бы я сам, чувствуя на своей руке его сильную, уверенную руку? И вот теперь, по прошествии всех этих лет, после всех дурных снов, холодного пота и страхов, случилось кое-что. Дело открыли заново. Я поговорил с Кафферти, который сказал, что мне не о чем беспокоиться. Он говорит, что я должен направить всю свою энергию на пивоварню. Похоже, он знает о нашем финансовом состоянии больше, чем я. Отец собирается на следующий год уйти на покой. Бизнес будет целиком принадлежать мне. Бизнес будет целиком принадлежать Кафферти. Я видел его на различных общественных и благотворительных мероприятиях в сопровождении Мо. Мы разговаривали. Но никогда после того вечера нам не было хорошо в компании друг друга. В тот вечер я показал, что от меня не будет пользы. Вероятно, я продемонстрировал собственную слабость, разбив эту бутылку с водкой. А может быть, таким изначально и был его план. Увидев меня, он неизменно подмигивает. Правда, он почти всем подмигивает. Но когда он подмигивает мне, то он словно прицеливается, берет меня на мушку. Господи, неужели я вечно буду у него на мушке? Если бы мне не было так страшно, я бы молился о том, чтобы полиция все узнала про меня. Но Кафферти им не позволит. Никогда не позволит. Никогда.
Ребус закрыл дневник. Сердце его учащенно билось. Несчастный ты сукин сын, Ангус. Прочтя о том, что у нас оказался пистолет, ты решил, что мы нашли на нем твои отпечатки и занялись тобой.
Но вместо этого Кафферти пустился во все тяжкие — попытался подвести под статью Ребуса, чтобы на какое-то время исключить его из расследования. И по иронии судьбы, поскольку прежние отпечатки с пистолета были стерты, Ангус мог не опасаться обвинения в убийстве, которого на самом деле не совершал.
Но опять же все это оставалось неподтвержденным. Ребус представил себе, как будет торжествовать защита, если он придет в здание суда на Королевской Миле с одним только дневником выздоравливающего алкоголика в качестве доказательства. Эдинбургские суды в лучшем случае проявляли свою известную твердость. При наличии адвоката, которого может позволить себе Кафферти, такое дело с самого начала обречено на провал.
Но Ребус знал: он должен что-то сделать с Кафферти. Этот тип заслужил наказание. Миллион наказаний. Пусть наказание соответствует преступлению, подумал он. Но потом отринул эту мысль. Нет уж, хватит.
Он не поехал домой. Во всяком случае, не сразу. Вышел из опустевшего кабинета, сел в машину и некоторое время сидел на парковке. Ключ был в замке зажигания, но Ребус не прикасался к нему. Его руки свободно лежали на рулевом колесе. Прошел почти час. Наконец он завел двигатель. Главным образом потому, что стало холодно. Он никуда не поехал, если не считать тех поездок, что совершались в его голове, и, медленно, но уверенно возвращаясь и выбирая новые маршруты, он набрел на идею. Пусть наказание соответствует преступлению. Но речь не о Кафферти. Нет, не о Кафферти.
Об Эндрю Макфейле.
33
Ребус два дня не появлялся на Сент-Леонардс, хотя и получил сообщение от Фермера Уотсона, что Бродерик Гибсон собирается возбудить против него дело за преследование сына.
— Его сын много лет сам преследовал себя, — таким было единственное замечание Ребуса.
Но теперь он дождался в машине, когда выпустят Энди Стила. Рыбак и неудачливый частный детектив моргал на ярком солнце. Ребус гуднул, и Стил осторожно приблизился. Ребус опустил стекло.
— А, это вы, — сказал Стил. В его голосе слышалось разочарование: ведь Ребус обещал сделать для парня что-нибудь, а потом предоставил его самому себе, так ни разу и не вспомнив о нем.
— Значит, тебя выпустили.
— Да, под залог.
— Потому что кто-то внес за тебя деньги.
Стил кивнул, потом его осенило.
— Вы?
— Я, — подтвердил Ребус. — Давай садись. У меня есть для тебя работа.
— Какая работа?
— Садись, расскажу.
Стил выглядел чуть живее, когда, обойдя машину, направился к пассажирской дверце и открыл ее.
— Ты хочешь быть частным детективом. Твое право. У меня есть для тебя работа.
Несколько секунд Стил, казалось, не понимает, что ему говорят, потом он резко тряхнул головой, словно прогоняя наваждение.
— Хорошо, — согласился он. — Если только это будет не против закона.
— Ничего противозаконного. Я только хочу, чтобы ты поговорил с несколькими людьми. Они умеют хорошо слушать, так что проблем не будет.
— И что я должен им говорить?
Ребус завел машину.
— Что на одного человека заключен контракт.
— Контракт?
— Да брось ты, Энди, ты же видел фильмы. Контракт.
— Контракт, — произнес Энди, а Ребус тронулся с места и влился в общий поток машин.
Никаких следов Эндрю Макфейла так пока и не обнаружилось. Алекс Маклин, как выяснил Ребус, выписался из больницы, но на работу пока не вернулся. Когда Ребус заехал к миссис Маккензи, она сказала ему, что сама она нигде у дома не видела человека с забинтованными руками и лицом, но кто-то из соседей видел. Ну, это не имело значения. Макфейл сюда больше не вернется. Может быть, напишет или позвонит, назовет адрес, куда попросит домохозяйку отправить его вещи. Ребус, возвращаясь в машину, кинул взгляд в сторону школы. Дети жили в своем маленьком и безопасном мире.
Он много поездил, посещал школы, парки аттракционов. Он знал, что Макфейл, скорее всего, спит под открытым небом. Может быть, его уже и в Эдинбурге нет. Ребус представлял себе, как Макфейл садится в поезд, медленно везущий на юг уголь. Как появляется рука, которая помогает Макфейлу забраться в вагон. Рука Дика Торренса. Перед его мысленным взором начали разворачиваться открывающиеся возможности…
Если он не найдет Макфейла, то и бог с ним; просто ему казалось, что это был бы элегантный штрих. Элегантно жестокий штрих.
Уэстер-Хейлс[80] — хорошее место, если хочешь потеряться, иными словами, потеряться там легко. Расположенный на дальнем западе города, видимый с обводного канала, который давал Эдинбургу такую ширь, Уэстер-Хейлс — то место, куда город убирает людей, чтобы о них легко было забыть. Архитектура здесь отличается унылостью, стены многоквартирных домов отсырели и покрылись трещинами.
