Один из джентльменов, такой же гость, как и вы, упомянул мое имя. Не вызванный никем, вы продолжали разговор и отозвались об мне так:

"Мне неприятно отзываться о теперешней главе нашего семейства так, но действительно Бернард не достоин занимаемого им положения. Выражаясь мягко, он не раз компрометировал себя и своих родных. Будучи молодым человеком, он женился на наезднице из цирка. После этого с ним случилась еще какая-то история, которую он постарался скрыть от нас. О том, насколько она была унизительна, мы могли догадываться только по последствиям: более года он добровольно не возвращался в Англию. А в довершение всего он вмешался в это возмутительное дело Луиса Ромейна и его жены.

Если бы кто-нибудь другой отозвался обо мне так, я отнесся бы к нему, как к злому идиоту, которого, быть может, надо бить, но на которого ни в коем случае не следует обращать внимания.

Вы — другое дело. Если я умру бездетным, Бопарк перейдет к вам как к ближайшему наследнику.

Я не допущу, чтобы такой человек бранил меня и топтал в грязь; я немедленно докажу ему, что он не прав. Имя, которое я ношу, дорого для меня. Если я не отвечу на ваш намек о моих отношениях к Ромейну и его жене, то, как исходящий от члена семьи, он может быть принять за правду. Чтобы не допустить этого, я решаюсь открыть вам некоторые из самых грустных событий в моей жизни. В них нет ничего постыдного для меня, и если я до сих пор молчал, то только ради других, а вовсе не ради себя. Теперь я думаю иначе. Репутацию женщины, если это хорошая женщина, не скомпрометируешь, открыв правду. Особа, о которой я думал в то время, когда писал эти строки, знает, что я намерен сделать, и одобряет мой образ действия.

Прилагаю при этом письме самое откровенное признание, какое я в состоянии дать — это выдержки из моего собственного дневника. Где того требовала необходимость, они дополнены письменными заявлениями свидетелей.

Мы никогда особенно не симпатизировали друг другу. Но вы воспитаны как джентльмен, и я надеюсь, что, прочтя мой рассказ, вы отнесетесь справедливо ко мне и к другим, хотя и считаете, что мы поступали опрометчиво.

Б. В.

11 апреля 1859.

Мистрис Эйрикорт уехала сегодня из Бопарка в Лондон. Произвел ли я в самом деле какое-нибудь впечатление на красавицу Стеллу? В моем несчастном положении, когда я не знаю, свободен я или нет, я не решился прямо признаться в своей любви.

12 апреля.

Я становлюсь суеверным. Дневник происшествий Times'а сообщает о смерти несчастной женщины, которую я имел безумство назвать своей женой. Семь лет я ничего не слышал о ней… Я свободен! Право, это хорошее предзнаменование. Не последовать ли мне за мистрис Эйрикорт и ее дочерью в Лондон и объясниться там? Но я не настолько верю в свою привлекательность, чтобы рискнуть. Лучше написать под строжайшим секретом мистрис Эйрикорт.

14 апреля.

Получил очаровательный ответ от матери ангела, написанный наскоро. Они собираются в Париж. Стелла обеспокоена и недовольна, ей необходима перемена обстановки, да и мистрис Эйрикорт прибавляет:

«Это вы взбудоражили ее, почему вы не объяснились, когда мы были в Бопарке?»

Она еще раз написала из Парижа. Добрый старик Ньюблисс всегда говорил, что Стелла любила меня, и удивлялся, подобно мистрис Эйрикорт, почему я не делаю предложения. Как мне было рассказать им, какими оковами я был скован в то время?

Париж, 18 апреля.

Она приняла мое предложение! Слова бессильны для выражения моего счастья.

19 апреля.

Получил письмо от своего поверенного, все исполненное специальных тонкостей и оттяжек. У меня не хватает терпения перечислить их все. Завтра мы едем в Бельгию. Мы не возвратимся в Англию — Стелле так не хочется уезжать с континента, что мы, вероятно, обвенчаемся за границей. Но ей надоело вечное веселье и суматоха Парижа, ей хочется посмотреть старые бельгийские города. Мать ее с сожалением расстается с Парижем. Никогда я еще не встречал такой живой женщины в ее годы.

Брюссель, 7 мая.

Да будут благословенны старые бельгийские города. Мистрис Эйрикорт так хочется поскорей уехать отсюда, что она торопит меня со свадьбой и даже соглашается, конечно, с грустью, чтобы мы обвенчались в Брюсселе без всякой торжественности. Единственным условием, поставленным ею, было присутствие лорда и леди Лоринг, ее старинных друзей.

Здесь следует бумага. Это предсмертная исповедь жены мистера Винтерфильда и объяснительное письмо, написанное пастором из Бельгавена. События, о которых сообщают эти бумаги, уже известны читателям. Затем снова следуют выписки из дневника.

Бинген на Рейне, 19 мая.

Наконец я получил из Девоншира письма, которые хотя бы немного утешили меня. По крайней мере ужасное несчастье, случившееся в Брюселле, останется в тайне. Дом в Бопарке заперт, и слуги отпущены «по случаю моего путешествия за границу». К отцу Ньюблиссу я писал особо. Не смея сказать ему правду, я намекал, что моя свадьба расстроилась, он отвечал мне дружеским письмом. Надеюсь, время поможет мне стойко переносить мой тяжкий жребий. Быть может, наступит день, когда Стелла и ее друзья узнают, как жестоко, несправедливо они отнеслись ко мне.

Лондон, 18 ноября 1860.

Старая рана открылась. Я случайно встретился с нею в картинной галерее. Она смертельно побледнела и тотчас же ушла.

О, Стелла? Стелла!

Лондон, 12 августа 1861.

Снова встреча с ней. И еще потрясение, которого я не испытал бы, если бы просматривал газетные объявления о свадьбах. Подобно всем мужчинам, я полагал, что их читают только женщины.

Я поехал с визитом к одному весьма приятному новому знакомому — мистеру Ромейну. Я смотрел из окна, когда к дому подъехал экипаж. Я узнал Стеллу! После двух лет она воспользовалась свободой, предоставленной ей законом. Я не могу сетовать на нее за то, что она обошлась со мной как с незнакомым, когда ее муж, ничего не зная, представил нас друг другу. Но потом, когда мы на несколько минут остались наедине… Нет.., я не в состоянии повторить ее безжалостных слов. Почему я так глуп, но я по-прежнему люблю ее?

Бопарк, 16 ноября.

Стелла, по-видимому, несчастлива замужем.

В сегодняшних газетах есть известие о переходе ее мужа в католическую веру. Могу сказать, положа руку на сердце, что мне жаль ее, зная, какое горе ей принес пример обращения в католическую веру. Но я так ненавижу его, что это доказательство его слабости — утешение для меня.

Бопарк, 27 января 1862.

Я получил от Стеллы такое поразительное и грустное письмо, что, прочитав его, я не могу оставаться вдали от нее. Муж бросил ее. Он отправился в Рим для искуса перед вступлением в монахи. Сегодня же еду в Лондон.

Лондон, 27 января.

Как ни коротко письмо Стеллы, я несколько раз в продолжение дороги перечитывал его. Заключение его все еще обдуманно-холодное. Известив меня, что она живет с матерью в Лондоне, Стелла заканчивает свое письмо следующими словами:

«Не опасайтесь, что я взвалю на ваши плечи тяжесть моих забот. Со дня нашей встречи в Тен-Акре я заметила в вас снисхождение и сострадание ко мне. Я не стану спрашивать, говорили ли вы откровенно, — вы можете доказать это. Но я хотела бы задать вам несколько вопросов, на которые никто, кроме вас, не сможет ответить. Мое одинокое положение, быть может, даст мне возможность не быть неверно понятой вами. Позволите ли вы мне писать вам?»