Построен собор в 1293 году Этьеном в стиле французской готики. Громадная высота. Колонны. Фрески. Картинные витражи. Изумительная акустика. Беломраморные ангелы. Под гигантским цветным окном — самый древний из древних витражей — орган, по звуку которого нет равных в Европе. Во всяком случае, он в ряду лучших.

Все эти сведения, почерпнутые из надписей и отрывочных высказываний бывалых туристов, Вальтер Бранд старательно записывал в свой дневник путешественника. Все пригодится в будущем. И далекое и близкое прошлое.

Вальтер стоял около мощей святого Эрика, того самого Эрика, которого он видел в стокгольмской ратуше, покровителя шведской столицы, когда услышал русскую речь. Это было так потрясающе, так неожиданно для будущего борца против коммунизма, что он вздрогнул, испугался, онемел.

Русские в Упсала, в древнейшем соборе Европы!

Действительно, это были русские туристы. Мощи святого Эрика ненадолго заинтересовали их. Учтиво переглянулись и двинулись дальше.

Вальтер бессознательно пошел за ними. И только потом, несколько минут спустя, понял, что делает. Делал он хорошо. Надо было ему посмотреть на русских, послушать их, почувствовать, заглянуть в живую душу, а не отраженную книгами, лекциями, рассказом, кинокартинами, плакатами.

Усыпальница шведского короля Густава Вазы привлекла внимание русских. Рассматривали старый, обласканный руками скульптора мрамор, читали надписи. Улыбались, узнав, что слева и справа от Густава Вазы покоятся его жены. Перестали улыбаться, когда гид сообщил, что наследники Густава Вазы, его сыновья, смертельно ненавидели друг друга и что младший брат отравил старшего гороховым супом.

Отравителю воздвигнут памятник, окруженный хороводом ангелов, как бы замаливающих грехи королевича. Тишина, покой, мудрость, жизнь на лице молодого преступника. Ожил мрамор. Потеплел. Светится. Дышит.

— Красив, подлец! — заметил кто-то из русских.

— Не веришь, что это камень. Человек! — сказал второй русский турист. — Будто бы на мгновение закрыл глаза, вот-вот очнется, встанет, пойдет.

— Вот что делает искусство, — сдержанно засмеялся третий. — Реабилитирует даже братоубийцу.

После таких слов Вальтер Бранд не мог сдержаться, вступил в разговор. Поправил очки, улыбнулся так, что стали видны розовые детские десны, и сказал по-русски:

— Если бы люди умели так возвышать своего ближнего!

С этого восклицания и завязалась оживленная беседа. Вальтер был очень приветлив, держался непринужденно, беспрестанно улыбался, шутил, часто употреблял ту же терминологию, что и русские. Он поразил их знанием Ленинграда, Москвы и лучших картин Эрмитажа и Третьяковской галереи. Знал превосходно не только русскую литературу девятнадцатого и начала двадцатого века, но и советскую: Маяковского, Блока, Есенина, Демьяна Бедного, Шолохова, Алексея Толстого, Фадеева, Эренбурга и менее знаменитых — Тихона Семушкина, Бориса Слуцкого, Ольгу Берггольц, Бориса Корнилова, Тендрякова, Сергея Антонова. Успел даже прочитать только что напечатанный в «Новом мире» роман Дудинцева «Не хлебом единым».

Представляясь, он широко, добродушно осклабился, поправил очки и вызывающе, под всеобщий смех русских, отрекомендовался:

— Я из самого центра мракобесия. Бывший студент папского университета. Священник.

Находчивый русский подхватил вызов:

— И будущий кардинал, а может быть, и папа римский.

— Может быть, может быть. — Вальтер Бранд засмеялся. — Папой не рождаются. Но как это по-вашему… плох тот казак, который не хочет быть атаманом…

Осмотрев собор, русские туристы поехали дальше на север, к Фалуну. Использовав автостоп, поехал с ними в одном автобусе и будущий папа энский. Спорил, убежденно доказывал. Исповедовался. Внимательно выслушивал доводы своих противников… И ни на мгновение не заскучал, не пожалел, что встретился с русскими.

Случайная встреча, но не мимолетная. Глубоко распахала она душу Вальтера. Вся жизнь Вальтера Бранда дальше покатилась под знаком того, о чем думал, разговаривая с русскими, что чувствовал, какие сделал выводы. Он понял всю мудрость святейшего престола, всю силу его замысла, дальновидности. Смертельного врага своего нельзя победить одной лишь ненавистью. Его надо хорошо знать, неустанно изучать, и не поверхностно. Надо исследовать его изнутри. Его глазами увидеть мир. Достичь того, к чему он сам стремится, и разведать, что это такое, в какой мере опасно для святой веры.

После этой встречи Вальтер с новой энергией набросился на русский язык, на русскую и советскую историю, на книги Ленина, Маркса. Ежедневно в институтской библиотеке читал московские, варшавские, будапештские газеты, журналы.

Встреча в соборе Упсала знаменательна была еще и в другом отношении. Она заставила Вальтера основательно, глубоко изучить родословную святых отцов, Джузеппе Сарто и Ахилла Ратти, предшественников нынешнего папы римского — Пия Х и Пия XI. Два этих владыки пронесли факелы святой веры от истока двадцатого века чуть ли не до его золотой середины.

Еще в 1905 году Пий Х призвал всех католиков русской империи, прежде всего польских епископов и их паству, воздвигнуть нерушимую стену на пути революции, надвигавшейся из Петербурга, Москвы, Баку, Киева, сохранить любовь и верность царю-батюшке. Позже Пий Х принимал решительные меры, хотел обновленным на современный лад средневековым клерикализмом сокрушить все зарожденные и развивающиеся социалистические идеи. В 1907 году Пий Х обнародовал энциклику, направленную против всего, что угрожало расшатать величие святейшего престола. Накануне первой мировой войны Пий Х поддержал габсбургскую монархию, главный опорный пункт Читта дель Ватикано в Европе.

Ахилл Ратти, папа Пий XI, был еще более нетерпимым ко всему красному. В 1919 году, в роли папского нунция в Варшаве, он опекал все антисоветские объединения, был душой всех заговоров, толкнул армию Пилсудского на войну с Советами, благословил поход на Киев. Пий XI повысил авторитет Читта дель Ватикано в решении международных проблем, заключив конкордаты с сильнейшими европейскими государствами. Латеранским договором в 1929 году он оформил тесный союз с Муссолини и его партией, а в 1933-м, когда Гитлер пришел к власти, — конкордат с новой Германией. В тридцатые годы стал во главе «крестового похода» против большевистской России. Беспрестанно поддерживал и дуче, и фюрера, и каудильо.

Пий XII, следуя по стопам своих предшественников, во многом превзошел их.

Всякий, кто проявляет ожесточение, подобное тому, какое жило и живет в сердцах пап двадцатого столетия, возвышается в глазах святейшего престола и в мире католиков. Борись с коммунистами во всеоружии, талантливо, и ты обеспечишь себе место в ряду богом избранных.

Кто станет новым папой римским? Тот, кто умножит антикоммунистическую славу своих предшественников. Кардинал Миндсенти умножал ее на протяжении долгих лет, даже в тюрьме. Ему и быть на святейшем престоле.

А кто его сменит? Где же железные роты, из которых выйдут римские папы шестидесятых, семидесятых годов и последних десятилетий двадцатого века?

Вальтер Бранд в числе многих достойных католиков, кандидатов в папы, видел и себя. Да, он и здесь, вдали от Рима, от святейшего престола, твердо уверен, что доберется до цели. Пусть всю жизнь будет шагать, ползти, но в конце концов все-таки доберется…

Большие воспоминания и размышления вызвал у Вальтера Бранда этот чернорукий, плохо умытый, но гордый «национальный гвардеец», в прошлом коммунист.

Не хочет, чтобы его называли на «ты». Обижен, оскорблен. Почему?

Вальтер Бранд сел на край кровати шофера. Положил руку на его спину.

— Миклош, правда, что ты был и ударником, и комсомольцем, и коммунистом?

— Был.

— Значит, раскаялся?

— Разве не слыхали?

— Как же, слыхал! Прославился перед людьми и богом. Тебя, Миклош, ждет блестящее будущее, если ты, конечно, не забудешь своего прошлого, используешь его разумно.

— Не понимаю… Как это… разумно использовать свое прошлое?