— Серёжа, неужели такое действительно произойдёт? — спросила Котова, всхлипнула. — У нас в стране? В Москве? Этот мужчина… в твоём сне говорил… погибнут двадцать один человек. И ещё примерно столько же получат увечья.

С её подбородка сорвалась капля, блеснула в свете электрической лампы и упала на столешницу (в сантиметре от края «документа»). Лена снова мазнула платком по глазам.

— Десятого марта этого года во дворце спорта «Сокольники» состоится товарищеский матч хоккейный команд, — озвучил я главную информацию из своего «документа». — Сыграют юниорская сборная СССР и команда юниоров из Канады. Во время игры иностранцы будут бросать в толпу зрителей на трибуны жевательную резинку и прочую ерунду. На тот матч соберётся много народу: в основном, подростки. Многие из них придут туда именно за жвачкой. А после игры около запертого выхода из ледовой арены возникнет давка. В которой погибнут двадцать один человек. Из них — больше десятка детей. Ещё человек двадцать-тридцать получат всевозможные увечья. Среди погибших во дворце спорта «Сокольники» будет двенадцатилетний Никита Смирнов, с которым мы недавно познакомились в поезде.

Я сделал глоток из чашки, смочил горло тёплым горьковатым напитком. Лена шмыгнула носом.

— И всё это случилось из-за какой-то жвачки? — сказала она. — Из-за такой… ерунды? Разве… такое может быть? Серёжа, ведь это же очень глупо. Неправдоподобно. Ужасно. Ведь он же говорил, что там была милиция. И солдаты. Как они такое допустили?

Котова развела руками. Приподняла брови.

Я ответил:

— Мирный… Павел Смирнов сказал, что начальник отделения милиции и его заместитель за этот случай получили тюремные сроки. Я так подозреваю, что за проявленную преступную халатность. Я думаю, что милиционеры хотели, как лучше…

— Халатность⁈ — воскликнула Котова.

Я указал на лежавший рядом с Леной уже слегка намокший «документ».

— Тот хоккейный матч среди юниорских команд будет уже третьим по счёту, как сказал Павел. Дети и подростки к тому времени уже узнают, что на двух предыдущих матчах канадцы раздавали жвачку. Думаю, что в «Сокольниках» в тот день соберётся много подростков из ближайших московских школ. Как Паша и говорил, они принесут с собой значки и прочую мелочёвку для обмена с иностранцами. Хоккейный матч не будет их главной целью. Туда придут несколько тысяч школьников, которые отчаянно жаждут заполучить жвачку и наклейки. Плюс там будут иностранцы: представители команд, игроки и их родители, журналисты. А сколько во дворце спорта в тот день на матч пришлют милиционеров? Сомневаюсь, что туда отправят хотя бы полсотни. Скорее, не больше пары десятков.

— И что с того?

Котова нахмурилась. Я пожал плечами и указал на «документ».

— Милиционеры и солдаты попросту не готовились к тому, что в итоге произошло. Они присматривали, прежде всего, за сохранностью иностранных гостей. Ограждали их от общения с нашими подростками. Служили живым ограждением между представителями разных стран. В меру сил поддерживали во дворце спорта порядок. Но в первую очередь, я уверен, всё же оберегали канадцев. Которые тоже внесли свою лепту в ту трагедию. Я говорю о поведении иностранцев во время этого хоккейного матча. Представляю, как их забавляло поведение наших размечтавшихся о дармовщине детишек. Они моральные уроды и сволочи: те иностранцы. Это бесспорно. На них лежит немалая доля вины за случившуюся во дворце спорта «Сокольники» трагедию. Но есть и два других обстоятельства.

— Каких?

Я снова кивнул на «документ».

— Обрати внимание: Паша сказал, что выход, который вёл к автобусам канадцев, закрыли за пару минут до окончания хоккейного матча. Думаю, это сделали не случайно. Советские начальники не хотели, чтобы иностранные СМИ стали свидетелями нашего позорного попрошайничества. Вот и преградили зрителям путь к автобусам иностранцев. Мне кажется, на пути к тому выходу они всё же поставили двух-трёх милиционеров. Чтобы те препятствовали движению зрителей к запертому первому выходу. Хотели, как лучше. Но тут вмешалось второе обстоятельство: кто-то погасил во дворце спорта свет. Толпа школьников в кромешной тьме ринулась по узкому коридору за вожделенной жвачкой. Я уверен, что они в темноте и не заметили тех милиционеров — попросту смели их со своего пути.

Я махнул рукой, словно сбросил со стола на пол хлебные крошки.

— Не сомневаюсь, что милиционеры знали: юго-восточный выход закрыт. Иначе бы они немедленно приняли необходимые меры по устранению препятствий на пути у толпы зрителей, замок с выхода быстро бы сняли. Да и вообще, перекрывать выход нужно было ещё на подходе, а не в самом низу. Темнота, неизвестность. Как быстро люди у других выходов узнали о той трагедии? Пока милицейские начальники соображали, к чему привели их меры предосторожности, в возникшей у запертых ворот давке погибали люди. Сколько всё это длилось? Не знаю. Павел сказал, что полчаса. Но я всё же думаю, что меньше. Больше тысячи человек напирали на тех, кто оказался около запертого выхода. Получилась современная версия давки на Ходынском поле. Из-за бесплатной жевательной резинки.

За моей спиной задребезжало оконное стекло, я услышал завывание ветра.

— Серёжа, но мы ведь этого не допустим? — сказала Лена. — Правда?

Она провела носовым платком по своим щекам. Смотрела мне в глаза.

— Разумеется, — ответил я и улыбнулся.

Котова заметила на столе чашку — взяла её в руки, сделала глоток кофе. Она на две секунды замерла, будто задумалась.

Лена снова подняла на меня взгляд и спросила:

— Как мы поступим?

— Канадцев мы с тобой не перевоспитаем, — ответил я. — Да и чёрт с ними. Хотя, я бы с превеликим удовольствием заставил бы их сожрать всю ту жевательную резинку вместе с наклейками. Смотрел бы, как они давятся этой гадостью. Пока бы у них эта гадская жвачка из ушей не полезла бы. Или из других мест.

Котова усмехнулась. Я развёл руками.

— Вот только сделать это мне не позволят те самые милиционеры и солдаты, что проворонили давку во дворце спорта. Поэтому я иностранцев не трону. Подойду к решению этой проблемы с иной стороны. Во-первых, как ты уже догадалась, в марте мы с тобой поедем в Москву. Да, да. Вместе. Я и ты.

Я показал пальцем сперва себе в грудь, затем ткнул им в сторону Котовой.

— Мне понадобится твоя помощь, — сказал я.

Прикоснулся рукой к краю «документа», добавил:

— И этим людям она тоже нужна.

Котова кивнула — её волосы блеснули. Задрожала тень на стене у её левого плеча.

— Я готова, — сказала Лена. — Что мне сделать?

— Наша задача, — сказал я, — спасти всех этих людей.

Скользнул ладонью по серой странице. Кончиками пальцев прикоснулся к руке Котовой.

— Для этого мы с тобой десятого марта явимся в Москву.

Я произносил слова тихо, но чётко. Лена снова тряхнула головой.

— Вижу два момента в этой истории, которые мы можем и должны исправить, — сказал я. — Юго-восточный выход должен быть открыт, пока из дворца спорта «Сокольники» десятого марта не выйдут все зрители. Это главное.

Я положил свою ладонь поверх Лениной руки. О стекло за моей спиной снова ударилась льдинка.

— И ещё: всё это время во дворце спорта «Сокольники» должен гореть свет, — сказал я. — Везде. Не только около выходов. На всякий случай. Я уверен, что исправлю эти два момента. Этого хватит, чтобы Никита и другие двадцать человек выжили.

Котова кивнула и тут же спросила:

— Серёжа, а причём здесь Настя и лейтенант Елизаров? Зачем мы их… сводили. Ты говорил: это поможет спасти детей. Но я пока не поняла, какое отношение Миша и Настя имеют ко всему вот этому происшествию.

Лена взглядом указала на «документ».

Я покачал головой и ответил:

— Никакого отношения не имеют. Елизаров и Бурцева никак не связаны с этим случаем во дворце спорта «Сокольники». Но!

Я поднял вверх указательный палец. Котова перевела на него свой взгляд.

— Мне от лейтенанта кое-что нужно, — сказал я. — Кое-какая вещь, которая поможет мне спасти всех этих людей.