— Вы сейчас не шутите? — на меня с немалым изумлением смотрели чудесные голубые глаза.

— Я абсолютно серьезен. Разве я похож на шутника? — и хотя я говорил правду, мне действительно захотелось немного пошутить, чтобы слова не звучали столь пафосно. Но я себя удержал. Что-то мне подсказывало, что в такой момент следовало не менять тона и оставаться серьезным.

— Да, на шутника вы не похожи, — ее взгляд остановился на Георгии 4-й степени. Казалось, что лишь сейчас она толком его заметила. — Простите мой эгоизм, Михаил Сергеевич, но я неожиданно поняла, что ни разу не спрашивала вас о том, как вы воевали в Азии. С чем вы там столкнулись? Тяжело ли вам пришлось? За что вы получили эти ордена? — тут она неожиданно сбилась и замолчала.

— Ордена я получил за службу. Шла война. Впрочем, куда лучше ее описал господин Тургенев. Вы разве не читали его книгу?

— Нет, — призналась она. Длинные сережки в ее розовых ушках качнулись из стороны в сторону.

— Так почитайте. Одно ваше слово, и завтра я принесу вам книгу.

— Принесите.

— Договорились. Так в чем вы видите смысл жизни?

— Это сложный вопрос. Пожалуй, я не смогу выразить его тремя-четырьмя фразами, как вы, — она нахмурила брови, замолчала, а затем решилась. — Обещаете не смеяться надо мной? Тогда я поделюсь с вами маленькой тайной.

— Обещаю.

— У нас под Тверью есть большое имение. Село Благовещенское. Вокруг него раскидано несколько деревень. Я хочу построить там школу для деревенских детишек. Папа и мама, не говоря про бабушку, плохо понимают мои мотивы, да и Евгений лишь посмеется, если я ему признаюсь в своей мечте… А что вы думаете?

— Думаю, что это лучшее из того, что я слышал за последнее время. Вы — умница, Екатерина Олеговна, и большой молодец. Если бы хоть десять тысяч богатых человек в России имела схожие мысли, то жизнь могла измениться за десять лет.

Она слушала мои слова и невольно покраснела от удовольствия. Казалось бы, ну что такого необычного она сказала? Подумаешь, школа для детишек. Но учитывая ее возраст и происхождение, все не выглядело так уж наивно. Сначала школа, потом больница, затем, к примеру, какое-нибудь общество защиты матери и ребенка, акушерские курсы, газета на соответствующие темы. Обычно так и начинаются хорошие добрые дела.

В тот день между нами что-то проскочило, какая-то искра или понимание. Общность взглядов. И именно тогда я впервые поцеловал ей руку.

Естественно, у Кати Крицкой имелись поклонники. В их дом частенько заходили гости. Некоторые из них оказывали ей знаки внимания. В большинстве своем они не вызывали моей тревоги, но два человека чем-то занимали молодую княжну.

Первым, как ни странно, оказался Петр Брызгунов, чтец старухи-княгини. Он происходил из захудалого дворянского рода, но был очень умен и терпелив. В Петербург Петр прибыл из провинции с твердым желанием выбиться в люди.

Вторым выступал товарищ Евгения Крицкого — высокий и статный блондин, граф Ростислав Достацкий. Внешне он казался невероятно красивым и обаятельным человеком, да и его ум внушал уважение. Но основным козырем Ростислава считался голос и слух. Он прекрасно пел, и когда расходился, то дамы чуть ли не теряли голову.

Мне хотелось бывать в доме Крицких чаше, но чаще не получалось из-за учебы. Приближалось лето. Случалось и так, что я по две недели не видел Катю.

Начались экзамены. Военная статистика, съемка и геодезия традиционно не являлись моей сильной стороной, но по политической истории, русскому языку и еще парочки предметов я был хорош.

Неожиданно я чуть не провалил экзамен по военной истории. Из билета мне досталась битва под Аустерлицем 1805 г. между Францией с одной стороны и Россией и Австро-Венгрией с другой. Прослушав некоторое время, профессор Каретов прервал меня.

— Опишите положение сторон на 12 часов дня.

Мне казалось, что никакого особого перелома на тот момент не наблюдалось, и я невольно сбился. Как я не описывал ход битвы, Каретова ответ не удовлетворял.

— Точнее, пожалуйста, — смотря поверх моей головы, два раза повторил он.

Наконец я вспомнил, что к этому моменту часть войск союзников было отброшена к прудам, и вышла на лёд, по которому Наполеон приказал стрелять из пушек. Восстановив ключевую деталь, я встряхнулся, и дальше пошло легче. Каретов больше трудных вопросов не задавал.

Второй год в Академии назывался «старшим». После успешной сдачи экзаменов нас еще раз вывезли в поле, где мы две недели решали различные тактические и стратегические задачи, проводили топографические съемки.

Офицеры, окончившие Академию по 1-му разряду, получали следующий чин. Те, кто прошел по 2-му, выпускались тем же чином, а по 3-му в Генеральный Штаб не переводились. Первые десять учеников по итоговым оценкам имели право на назначение в Петербургский военный округ. Также им выдавались золотые и серебряные медали.

Я закончил Академию по 2-му разряду. Ни медаль, ни очередное воинское звание, ни различные премии за блестящее освоение тех или иных дисциплин мне не полагались. Но зато теперь я числился офицером Генерального Штаба. Передо мной открылась прямая и широкая дорога.

Офицеры выпуск отмечали шумно. Тем более, самые успешные, включая великого князя Николая, получили очередное воинское звание. После официального банкета и бала в стенах самой Академии был снят главный залов в «Новопалкине», на углу Невского и Литейного проспектов.

Ресторан выглядел как музей. Высоченные потолки, лепнина, внушительные окна, выложенный мозаикой пол, хрустящие белоснежные скатерти, сверкающие приборы и безупречно вышколенные официанты.

Ужин прошел превосходно. Беспрерывно раздавались тосты за будущую службу, за грядущие победы России и за боевое братство. И хотя друзей в Академии я не приобрел, со многими из них установились хорошие товарищеские отношения. А в будущем все это неизбежно пригодится.

Выпуск состоялся, но учеба не закончилась. С 1869 г. для совершенствования практических навыков будущих генштабистов был учрежден дополнительный курс, который длился шесть месяцев. Таким образом, успешно сдав экзамены в июне, я продлил свое нахождение в Академии до конца года.

На дополнительном курсе каждый из нас разрабатывал три темы: по военной истории, по военному искусству и по стратегии. По итогам разработки тем слушатели делали краткие доклады перед специальной комиссией, после которых получали итоговые баллы, как за письменную тему, так и за устный доклад.

Владимир Оттомарович практическим месяц не вылезал из мастерской, осунулся, похудел, но зато получил вполне удовлетворительный результат, Баранов наконец-то закончил телефонный аппарат, который мы назвали «Державный». Телефонный кабель протянули по крышам домов. Там, где такая возможность отсутствовала, пришлось устанавливать деревянные столбы. Жители наблюдали за рабочими и инженерами и ничего не понимали. Поползли противоречивые слухи.

27 июля 1870 г. состоялся судьбоносный звонок между Аничковым дворцом и Зимним. Цесаревич Николай Александрович поздравил с именинами свою матушку, императрицу Марию Александровну.

Что творилось в тот день, и в последующую неделю в Петербурге, словами не передавать. Толпы зевак жадно ловили новые слухи. Как же, в России осуществили первый в мире телефонный звонок! Качество звука оказалось приемлемым, собеседники слышали друг друга, хотя и с некоторыми помехами. Практически все газеты писали о чуде и о невероятном техническом прорыве. Баранова завалили поздравительными письмами и телеграммами. Причем писали и из-за границы. Царская семья официально заявила, что теперь «Держава» — поставщик двора, и что в ближайшее время фирма установит подобные телефоны для всех членов царской семьи.

Акции и стоимость «Державы» за двое суток подскочили на тысячу процентов, и продолжали расти. Заказы посыпались со всех сторон. Сразу появились желающие войти в долю и «помочь». И не будь у Баранова такой влиятельный покровитель, как цесаревич Николай, его бы моментально перекупили. А так он ходил с гордо поднятой головой и на все предложения отвечал, что его предприятие ни в чем не нуждается.