Нору она приняла в штыки, и когда спустя несколько месяцев после их свадьбы она изъявила намерение жить с молодыми вместе, то сделала это, по глубокому убеждению Хиггинса, только затем, чтобы помучить невестку.

Одним намерением дело не ограничилось. Как-то утром мать явилась к ним на квартиру со своим тряпьем и картонками, набитыми Бог знает чем.

— Мне пришло в голову, моя дорогая, что вы теперь в положении и лишний человек в помощь вам не повредит.

И сколько раз, бывало, Хиггинс возвращается с работы, а Нора плачет, забившись в угол на кухне!

Они все это терпели.

Им удалось перевести дух только на несколько недель, когда за какую-то более серьезную провинность Луиза угодила в тюрьму.

В конце концов Хиггинса вызвал окружной прокурор.

— Пора вам положить конец этому безобразию, — устало сказал он. — Не может же подобный балаган длиться вечно!

— Как вам известно, она не отвечает за свои поступки.

Прокурор метнул на Хиггинса свирепый взгляд.

— Знаете что? Она такая же сумасшедшая, как мы с вами. Просто старается выместить на других, на вас, например, и на вашей жене, все, что ей пришлось хлебнуть в жизни.

— Что вы мне посоветуете?

— Делайте что хотите, — это меня не касается. Я требую одного: избавьте нас от нее, не то в следующий раз мы упрячем ее в психиатрическую лечебницу, и все тут.

Что такое эти лечебницы — Хиггинс уже знал: однажды без его ведома мать забрали туда, и он с трудом ее вызволил. Когда он очутился в палате, где находилось еще десятка два распатланных, едва прикрытых одеждой женщин, Луиза чуть в ноги ему не бросилась, умоляя не оставлять ее.

— Я больше не буду, Уолтер, клянусь, не буду, — причитала она, заливаясь слезами, словно маленькая девочка, — я же все-таки твоя мама. Я носила тебя под сердцем, а теперь я нищая старуха, люди на меня пальцем показывают. Я знаю, я позорю тебя, и денег на меня идет прорва. Ну хоть из жалости вытащи меня отсюда!

А то мне даже умереть спокойно не дадут. Мне здесь страшно. Слышишь, Уолтер? Страшно, страшно…

Тогда-то Хиггинс и обратился к психиатрам, в том числе к тому, из Нью-Йорка, который сказал, что занялся бы Луизой, будь у него время. Между прочим, это он порекомендовал, если Хиггинс сочтет, что это ему по карману. С тех пор прошло одиннадцать лет — Хиггинсы тогда еще не перебрались из Нью-Джерси. В Уильямсоне никто не знает Луизу: в один из своих тайных побегов она добралась и сюда, но они жили тогда в нижнем городе.

Не успели соседи ее заметить, как она уже попала под присмотр сына.

В другой раз ему сообщили из нью-йоркской полиции, что задержана некая Луиза Фукс, назвавшаяся его матерью и указавшая его адрес. Ее поймали, когда она в винном магазине совала бутылку виски в сумку, которую за несколько минут до того стянула в универмаге.

Нора молча смотрела на мужа. Аппетит у него сразу пропал. Он облокотился на стол и обхватил голову руками.

— Ты плачешь? — спросила она наконец.

— Нет.

В доказательство он поднял к ней лицо — глаза были сухие.

— Она не знает нашего нового адреса, — сказала жена, желая его успокоить.

Он пожал плечами. Мать не замедлит объявиться.

Может быть, она уже справляется о них в городе — в магазине, в их бывшем квартале?

Детям говорили, что их бабушка больна, прикована к больничной койке. Потом, когда они достаточно повзрослели, им объяснили, что она не в своем уме.

— А что она такого вытворяет? — допытывался Арчи, которого этот вопрос очень занимал. — Подражает зверям? Может, ей кажется, что она корова или там медведица?

Изабелла еще не знает. Что до Флоренс, то поездка в Глендейл произвела на нее большое впечатление, и она потом забросала родителей вопросами о Луизе.

— Среди ее братьев и сестер есть сумасшедшие?

— Не думаю.

— Ты что, не уверен?

— Они ведь живут в Германии, мы ничего о них не знаем.

— Так, может быть, они тоже ненормальные?

— Успокойся, Флоренс. Твоя бабушка не то чтобы по-настоящему психически больна. Я ее показывал лучшим специалистам. Ты знаешь, что такое клептомания?

— Да, но клептоманов не держат в сумасшедшем доме.

— Во-первых, она не в сумасшедшем доме. А потом, по-разному бывает. Пришлось выбирать между санаторием и тюрьмой, а в тюрьму ее забрали бы чуть ли не до конца жизни.

— Я, пожалуй, выбрала бы тюрьму, — прошептала девочка, передернувшись.

Сколько ей было, когда произошел этот разговор? За несколько дней до того Луиза явилась в Уильямсон, и Флоренс, проснувшись от шума, застала на кухне отца вместе со старухой. Флоренс было уже лет пятнадцать.

— Это та самая ученая мартышка, которую ты ко мне привозил? — проскрипела Луиза.

Теперь остается только ждать. Может быть, несколько дней пройдет в неуверенности и ожидании катастрофы, а может быть, вот-вот раздастся телефонный звонок…

Все зависит от того, как быстро Луиза раздобудет выпивку. Это ее уязвимое место. Стоит ей дорваться до спиртного и напиться, как ее покидает инстинктивная, почти звериная осторожность, и тогда полиции ничего не стоит ее задержать. Но на трезвую голову она вполне способна поехать в Уильямсон и даже добраться до него.

— Ты совсем пал духом?

— Нет.

Хиггинс не кривил душой. Он не столько пал духом, сколько был во власти более сложных переживаний, и обнаруживать их перед женой ему не хотелось — во всяком случае, сейчас.

Ему пришлось за несколько дней пересмотреть чуть ли не все свои жизненные установки, и он с самого начала подозревал, что пора подбираться к главному, к тому, что, возможно, было основой всей остальной жизни, как бы ни пытались обстоятельства убедить его в обратном.

Хиггинс поднялся: надо возвращаться на работу.

В глазах у него Нора подметила тот же странный огонек, что и у Луизы. Она встала и положила руки ему на плечи.

На мгновение она так и замерла, вглядываясь в лицо мужа, потом губы ее задрожали, и она быстро отстранилась от него со словами:

— Подумай о нас, Уолтер.