«Простите, сударь, у каждого свои прерогативы. Это письма женщин; их надлежит просматривать другу принца».

«Спасибо за доверие, — не смутившись, сказал Дюбуа и подошел к Леблану, чтобы взять у него эту пачку, — я привык к такого рода тайнам, и ваша будет сохранена».

В эту минуту его взгляд упал на камин, и среди пепла сожженных писем Дюбуа увидел одну бумагу, еще не тронутую огнем; бросившись к камину, он схватил ее как раз в тот момент, когда она готова была вспыхнуть. Это движение было таким стремительным, что посол не смог ему помешать, и бумага оказалась в руках Дюбуа, прежде чем принц разгадал его намерение.

«Черт возьми! — сказал принц, глядя на Дюбуа, который помахивал рукой, потому что обжег пальцы. — Я знал, что у господина регента ловкие шпионы, но я не знал, что они настолько храбры, чтобы бросаться в огонь».

«И право, принц, — сказал Дюбуа, уже развернувший бумагу, — они бывают щедро вознаграждены за свою храбрость! Посмотрите-ка…»

Принц бросил взгляд на бумагу. Я не знаю, что в ней содержалось, но принц стал бледен как смерть. Дюбуа расхохотался, а Селламаре в приступе гнева разбил очаровательную статуэтку, которая попалась ему под руку.

«Хорошо, что вы обрушились на нее, а не на меня», — холодно сказал Дюбуа, глядя на обломки, катившиеся ему под ноги, и пряча бумагу в карман.

«Всему свой черед, сударь, Небо справедливо», — ответил посол.

«А пока, — сказал Дюбуа своим обычным насмешливым тоном, — поскольку мы нашли примерно то, что хотели найти, и сегодня нам нельзя больше терять времени, мы опечатаем ваш кабинет».

«Опечатаете мой кабинет?!» — выходя из себя, вскричал посол.

«Да, с вашего разрешения, — сказал Дюбуа. — Господин Леблан, приступайте».

Леблан вытащил из сумки приготовленные ленточки и сургуч.

Он опечатал сначала секретер и бюро, а потом направился к туалетной, где находился я.

«Господа, — вскричал принц, — я не потерплю…»

«Господа, — сказал Дюбуа, открывая дверь и вводя двух офицеров-мушкетеров, — вот посол Испании, который обвиняется в государственном преступлении. Извольте проводить посла к ожидающей его карете и отвезти, куда вам указано.

Если он будет сопротивляться, позовите восемь человек и прикажите унести его».

— И что же сделал принц? — спросил Брито.

— То, что и вы бы сделали на его месте, как я полагаю, дорогой аббат: он последовал за двумя офицерами. И через пять минут ваш слуга оказался в опечатанной комнате.

— Бедный барон! — воскликнул д'Арманталь. — А как же, черт возьми, вы выбрались оттуда?

— А, в этом-то и вся прелесть моей истории. Едва принц вышел, а я оказался под сургучом — мою дверь опечатали последней, и, следовательно, Леблан закончил свое дело, — Дюбуа позвал лакея принца.

«Как вас зовут?» — спросил Дюбуа.

«Лапьер, ваша милость», — ответил лакей, весь дрожа.

«Дорогой Леблан, — сказал Дюбуа, — объясните, пожалуйста, господину Лапьеру, какому наказанию подлежит тот, кто повинен в срывании печатей, наложенных полицией его величества».

«Отправке на галеры», — ответил Леблан своим обычным любезным тоном.

«Дорогой господин Лапьер, — продолжал Дюбуа медовым голосом, — вы слышите: если вам угодно побыть несколько лет гребцом на судах его величества короля Франции, вам стоит только тронуть пальцем одну из этих ленточек или сургучных печатей, и ваше дело будет сделано. Если же, напротив, вам приятно получить сотню луидоров, берегите как зеницу ока печати, которые мы наложили, и через три дня вам будут отсчитаны эти сто луидоров».

«Я предпочитаю сто луидоров», — сказал этот прохвост Лапьер.

«Ну что же, тогда подпишите этот протокол: мы назначаем вас сторожем кабинета принца».

«Я к вашим услугам, ваша милость», — ответил Лапьер и подписал бумагу.

«Теперь скажите, — спросил Дюбуа, — понимаете ли вы, какая ответственность ложится на вас?»

«Да, ваша милость».

«Прекрасно, дорогой Леблан, нам здесь больше нечего делать, — сказал Дюбуа. — Я получил все что хотел», — добавил он, показывая на бумагу, которую вытащил из камина.

И при этих словах он вышел в сопровождении своего приспешника.

Лапьер посмотрел им вслед, потом, увидев в окно, что они садятся в экипаж, сказал мне, повернувшись в сторону туалетной:

«Скорее, скорее, господин барон, вам нужно уйти отсюда, пока мы одни».

«Ты, плут, значит, знал, что я здесь?»

«Черт возьми, разве иначе я согласился бы быть сторожем!

Я видел, как вы вошли в туалетную и подумал, что вам было бы не особенно приятно пробыть там три дня».

«И ты был прав. В награду за эту хорошую мысль ты получишь от меня сто луидоров».

«Боже мой, что вы делаете?» — вскричал Лапьер.

«Ты же видишь — пытаюсь выйти».

«Только не через дверь, господин барон, только не через дверь. Не хотите же вы, чтобы бедный отец семейства отправился на галеры. К тому же для верности они заперли комнату на ключ и унесли его с собой».

«Как же тогда мне выйти, негодяй?»

«Поднимите голову».

«Поднял».

«Посмотрите вверх».

«Смотрю».

«Направо».

«Ну?»

«Вы ничего не видите?»

«А-а, круглое оконце!»

«Ну вот. Встаньте на стул, на стол, на что придется. Окно выходит в альков… Так… Теперь прыгайте, вы упадете на кровать, вот и все. Вы не ушиблись, господин барон?»

«Нет. Принц, право, очень мягко спал. Желаю ему, чтобы там, куда его увезли, у него была такая же прекрасная постель!»

«Надеюсь, теперь господин барон не забудет о той услуге, которую я ему оказал».

«Ты говоришь о ста луидорах, не так ли?»

«Господин барон их сам обещал».

«Вот что, бездельник, поскольку я сейчас не склонен остаться без денег, возьми это кольцо, оно стоит триста пистолей; значит, ты выгадаешь на этой замене шестьсот ливров».

«Господин барон — самый щедрый из всех господ, каких я знаю».

«Хорошо. А теперь как мне отсюда выйти?»

«По этой лестничке. Спустившись, господин барон окажется в буфетной, потом пройдет через кухню и выйдет через калитку, потому что парадный подъезд, быть может, охраняется».

«Спасибо за объяснение».

Я последовал указаниям Лапьера, прошел через буфетную, кухню, сад, нашел калитку, мигом добрался с улицы Святых Отцов сюда, и вот я у вас.

— А где теперь принц де Селламаре? — спросил шевалье.

— Откуда я знаю! — сказал де Валеф. — Наверное, в тюрьме.

— Проклятье, проклятье, проклятье! — пробормотал Бриго.

— Ну что же вы скажете о моей одиссее, аббат?

— Что она была бы очень забавной, если бы не эта злосчастная бумага, которую проклятый Дюбуа выхватил из огня.

— Да, в самом деле, — сказал де Валеф, — это все портит.

— И у вас нет никакого представления, что это была за бумага?

— Ни малейшего. Но будьте спокойны, аббат, она не потеряна, и когда-нибудь мы это узнаем.

В эту минуту послышались шаги на лестнице. Открылась дверь, и показалась толстощекая физиономия Бонифаса.

— Прошу прощенья, господин Рауль, — сказал наследник госпожи Дени, — но я ищу не вас, а папашу Бриго.

— Неважно, господин Бонифас, милости прошу. Господин барон, позвольте вам представить крестника аббата Бриго, сына моей достойной хозяйки госпожи Дени, который до меня занимал эту комнату.

— Смотри-ка, вы дружите с баронами, господин Рауль! Какая честь, черт возьми, для дома матушки Дени! Вы вправду барон?

— Ладно, ладно, пострел, — сказал аббат, которому не улыбалось, чтобы здесь знали, что он вращается в таком обществе. — Ты сказал, что искал меня?

— Именно вас.

— Что тебе надо?

— Мне — ничего. Это мамаша Дени вас требует.

— А что ей нужно? Ты знаешь, в чем дело?

— Еще бы мне не знать! Она хочет у вас спросить, почему завтра собирается парламент.

— Завтра собирается парламент?! — вскричали де Валеф и д'Арманталь.