Его смеющиеся глаза казались особенно синими на загорелом веснушчатом лице. Белокурые, выгоревшие на солнце волосы растрепались и торчали забавными вихрами. Гэйнор внезапно подумала, что морщинки, прочертившие его лоб, — это свидетельство зрелости и пережитых забот, и ее захлестнула нежность к Уиллу, окрасив щеки очаровательным румянцем. Ей расхотелось есть, и грибы с чесноком, которые она так любила, неожиданно показались совершенно невкусными.

— Никогда не видел, как ты краснеешь, — заметил Уилл. — Красней почаще — тебе идет.

— Тебе нравится? Вообще–то для этого редко бывает повод, — сказала она.

— А я слышал другое. Ферн говорила, что мужчины постоянно изливают тебе свои проблемы.

— Да, — Гэйнор ответила раньше, чем подумала, _±-_ но это не заставляет меня краснеть.

Боясь ляпнуть еще что–нибудь, о чем потом пожалеет, она резко сменила тему:

— Впрочем, мы ведь говорили не об этом. Ферн не должна объявлять войну Моргас до тех пор, пока мы не найдем ее слабое место.

— Если оно у нее есть!

— Должно быть! Пророчицы сказали, что все живое может умереть.

— Тоже мне пророчество! Ничего нового они не сообщили, — пробурчал Уилл. — Я бы мог сказать то же самое.

— Неужели? — усмехнулась Гэйнор.

В синих глазах Уилла замерцали колючие льдинки.

— Вопрос, собственно, в том, что мы можем сделать, — сказал он звенящим голосом. — У Ферн есть Дар, но и у нас есть свои сильные стороны! Не могу сейчас точно припомнить твои, но лично я обладаю здравым смыслом. А узнать что–либо можно не только при помощи волшебства.

— Ты имеешь в виду древние рукописи? — сказала Гэйнор. — Я могу поискать что–нибудь о Моргас. Вполне вероятно, что о ней где–нибудь упоминается.

— Древние рукописи, современная литература. Вопросы. Люди. Я сказал Рэггинбоуну, что мы собираем сведения об этом крутом банкире.

Гэйнор пропустила мимо ушей это «мы».

— Я ничего не смыслю в банковском деле, — сказала она. — И ты тоже. Я даже не знакома ни с одним банкиром!

— Знакома, знакома! Каждый человек знает хоть одного банкира. Это один из парадоксов нашего времени. Раньше каждый человек знал хотя бы одного священника, теперь же все водят знакомство с банкирами. Лично я дружу по крайней мере с двумя. Пара моих старых школьных приятелей сейчас вращаются в финансовых сферах. Правда, один из них сидит в тюрьме, но сути дела это не меняет.

— А вот я ни одного не знаю, — настаивала Гэйнор. — Я… вот черт!

Уилл вопросительно взглянул на нее.

— Вообще–то знаю, — призналась Гэйнор. — Просто вылетело из головы. Видимо, вспоминать не хотелось. Это Хью.

— Какой такой Хью? — спросил Уилл. — Ферн, кажется, упоминала о каком–то Хью.

— Хью Фейрбэрн. Женат на подруге, точнее, приятельнице Ферн, Ванессе. Все время плачется, что она его не понимает. Говорит, что любит меня. А я уже дважды отказалась… эээ… понять его.

— Ясно. — Уилл по рассеянности налил в тарелку с картошкой уксус. — Обойдемся без его помощи. Я свяжусь с Адамом. Он отказался вкладывать деньги в мою продюсерскую компанию, так что чувствует себя слегка виноватым и обязанным мне.

— Я не совсем поняла.

— Адам отказался помочь мне, а значит, нарушил верность школьной дружбе, — объяснил Уилл.

— Не подозревала, что ты поддерживаешь связь со своими школьными приятелями.

Уилл решительно отодвинул от себя тарелку с не–тронутбй едой. Гэйнор с угрюмым отвращением разглядывала свои грибы.

— Допивай, и я закажу еще по стаканчику, — предложил Уилл.

Но как только Гэйнор изъявила желание заплатить сама, разговор снова пошел на повышенных тонах.

На рассвете вязкий туман поднялся над землей и поплыл бледными клочками, скрывая от глаз поместье Рокби. Виден был лишь фундамент здания, поросший мхом и травой, да торчавшие из крыши трубы и флюгеры, которые словно плыли в воздухе сами по себе. Туман почти полностью укрыл старую башню. Обычно такие туманы можно наблюдать на открытых пространствах, над болотами или полями, но в это лето было столько дождей, что земля пропиталась влагой, и теперь теплый влажный воздух поднялся вверх, окутав все вокруг плотной непрозрачной дымкой. Местный житель, возвращающийся домой после буйной попойки, увидев остроконечную крышу, возвышающуюся над туманом в предутренней мгле, ускорил шаг, дрожа и испуганно озираясь. Дом внушал ужас. За ним никогда не водилось дурной славы, но в последнее время местные жители поговаривали, что там не все ладно. Изгнание нечистой силы оказало странное, почти неуловимое влияние на чувствительных людей, живущих в округе, хотя никто из них не мог бы толком сказать, чем их так пугает дом. Подвыпивший гуляка не заметил, как за его спиной марево сгустилось и в туманной завесе мелькнула чья–то когтистая лапа. Не было слышно ни стука, ни звонка, но входная дверь отворилась, и кто–то прошел внутрь. Вместе с вошедшим в дом просочился туман и, повисев в вестибюле, растаял, напитав воздух дома зябкой сыростью.

— Ты принес? — нетерпеливо спросила Моргас. Вместо ответа вошедший указал на рюкзак. Из него свешивались тяжелые густые пряди волос. Моргас распутала завязки рюкзака и вытащила из него голову.

— Моя сестрица. Моя Сисселоур. Как я рада видеть тебя снова!

— Здесь моя плоть быстро сгниет, — скрипучим голосом ответила голова. — Что я тут делаю? Ты хочешь услышать от меня что–то, чего не дослушала раньше?

— Мне не хватало наших милых бесед, моя дорогая. Не бойся, у меня есть растворы и снадобья, которые позволят тебе оставаться свеженькой до тех пор, пока я этого желаю. Правда, я считаю, что тебе не помешает сначала немного постареть. Твоя кожа выглядит моложе, чем раньше, но мне хотелось бы видеть рядом с собой ту Сисселоур, которую я знала и любила.

— Ты тоже выглядишь куда более юной, чем раньше, — ответила Сисселоур. — Без сомнения, это твой каприз, удовлетворенный с помощью волшебства. Но тебе это не идет.

— Проказница, — с упреком сказала Моргас и ущипнула Сисселоур за щеку, оставив на ней красный след. — Кажется, ты забыла о правилах хорошего тона. Разве я не твоя королева?

Она повернулась к притаившемуся в тени Кэйлибану.

— Что ж, ты неплохо справился, правда, слишком долго возился с этим. Возвращайся к себе на чердак. Какое–то время я позволю тебе спать спокойно.

— Убери эту отметину с моего лба.

— Отметина останется у тебя навеки. По ней я смогу отыскать тебя, где бы ты ни скрылся. Теперь ступай, не испытывай мое терпение.

Кэйлибан побрел к двери. Моргас смотрела на него с сияющей улыбкой. Он поднимался по ступеням, а Моргас шла за ним, неся в руках голову Сисселоур, готовая вновь наложить на него заклятие оков и ужасных сновидений. Рюкзак, из которого Моргас достала голову, валялся внизу у лестницы. Прибежала Негемет и принялась обнюхивать его, даже тронула лапой, но, не найдя ничего для себя интересного, разочарованно отошла. Когда она ушла, из рюкзака выполз маленький белый паучок и побежал по полу. Там на Дереве, он был не больше тли, а теперь вырос до размеров ногтя. Энергия жизни этого измерения оказала мощное влияние на его маленькое тельце, она пульсировала в нем, помогая увеличиваться в размерах и набираться сил быстрее, чем в привычных условиях. Жизнь Дерева медленна, она измеряется столетиями, а время, отведенное паучку, быстротечно и исполнено опасностей. Своим микроскопическим умишком паучок понимал, что нашел место, где у него будет все необходимое для роста. Следуя инстинкту, он изо всех сил удирал туда, где росло Дерево Моргас, ведь такое же Дерево когда–то пригрело его и дало ему приют. Пауки, обитавшие в этом доме, могли бы убить его, ведь он был все еще совсем мал, но большинство из них ушло, не желая мириться с мертвенной пустотой дома. Добежав до оранжереи, паучок взобрался на Дерево и укрылся в его кроне под сломанным листочком. Он моментально присосался к листку, наливаясь пульсирующим в нем соком. Очень скоро паук вырос до таких размеров, что лист был не в состоянии его укрыть.