Последняя фраза Майка прозвучала как победный клич, но ничуть не развеяла мои сомнения.

— А как получается, — спросил я его, — что та, которая любит тебя, позволяет тебе жертвовать собой ради нее?

— Так она же ничего не знает о боксе, — простодушно, радостно подмигнул мне Бреннон. — Я убедил ее, что люди на ринге не столько дерутся, сколько танцуют и изображают удары. Я рассказывал ей о Корбете и Танни, умных техничных ребятах, которые могли простоять и двадцать раундов без единого синяка, без единой ссадины или царапины, и она думала, что я — один из таких. Почти четыре года она не видела меня, с тех пор, как я увез ее из родного городка и отправил в Нью-Йорк. Я всегда отказывал, когда она просила разрешения приехать ко мне или звала меня к себе. Если она увидит мое изувеченное лицо… конечно, это потрясет ее. Но, в конце концов, я ведь никогда красотой не отличался.

— Неужели ты хочешь, чтобы я поверил, будто она ни разу за все эти годы не появилась ни на одном из твоих поединков, не читала ни одной спортивной газеты, в которых полным-полно репортажей о твоих боях?

— Она даже не знает моего настоящего имени, — спокойно ответил Майк. — Бросив бокс в первый раз, я везде записывался под именем Майка Флинна — хотел, чтобы меня перестала доставать парочка прилипчивых менеджеров, они донимали предложениями побоксировать в их клубах, порой — в боях без правил. Познакомившись с Маргарет, я стал подумывать о возвращении на ринг и решил не посвящать ее. Деньги ей я переводил чеками на предъявителя. В общем, для нее я — Майк Флинн, а о таком боксере ни в одной газете ничего нет. Что же до фотографий, то на них она меня ни в жисть не узнает.

— А письма? Они ведь адресованы Майку Бреннону.

— Да ты даже прочесть внимательно не удосужился. Письма адресованы Майку Флинну, а проживающий в этом тренировочном лагере М. Бреннон должен только передавать их ему. Она полагает, что Майк все время в разъездах, и его приятель Бреннон быстрее разыщет его и отдаст письма. Теперь, по-моему, вам ясно, на что я трачу деньги и почему я такой жадный. Что касается Голландца — тут другое дело. Я виноват в том, что он умом тронулся, и должен помочь ему. Сейчас мне предстоят четыре поединка, и любой из них может стать для меня последним. Деньги есть, но мне нужно больше. Я хочу, чтобы Маргарет никогда ни в чем не нуждалась. Сейчас мне светит получить за первый поединок около ста тысяч долларов. Всего третий раз такая сумма на кону. Спасибо тебе, Стив. С тобой я заработал куда больше, чем многие другие боксеры. Если я одолею этих четверых — значит, буду драться и дальше. Если один из них нокаутирует меня — что ж, придется уходить. Будь что будет.

Описывать в деталях поединок Майка с Матросом Слэйдом у меня не хватает духу даже сейчас. Давно Бреннона так не избивали. Видимо, он начал сдавать раньше, чем мы это заметили, и процесс стал необратимым. Ноги, некогда без устали носившие Бреннона по рингу, дрожали, и движения его замедлились. Дикие удары не ослабели, но стали вялыми, и наносил их Майк куда реже. Удары же соперника заставляли его вздрагивать и морщиться от боли. Слэйд хорошо подготовился к схватке: продумав защиту от размашистых ударов Майка, он действовал мощно и наверняка. Сколько раз он укладывал Бреннона на пол, я не упомню. Несколько раз Майка спасал удар гонга. Но все же «железный тигр» остался верен себе: в четырнадцатом раунде он сумел отчаянным штурмом сломить Слэйда и отправить его в нокаут. Матрос не просто упал — он надолго потерял сознание.

Дождавшись, пока судья досчитает до десяти и поднимет руку победителя, Бреннон сделал шаг к своему углу — и рухнул рядом с побежденным. Обоих унесли с ринга без чувств. Ту ночь я просидел рядом с Майком, который в полубреду все время что-то бормотал и время от времени вздрагивал, словно мысленно принимал телом очередной сокрушительный удар. Лицо его, и до того основательно покалеченное, представляло собой сплошную багровую маску из синяков и запекшейся крови. Немалую боль причиняли ему и три сломанных ребра.

Иногда он шептал имя любимой девушки, на миг замирал и снова бросался в воображаемый бой, сжимая кулаки так, что белели костяшки пальцев, а сквозь разбитые губы вырывались почти звериные то ли крики, то ли стоны.

В какой-то момент он затих, затем, постанывая от боли, приподнялся над постелью, оперся на локоть; глядя невидящими глазами куда-то в пустоту, он негромко, но четко заговорил, словно отвечая далеким голосам богов: «Джо Грим! Баттлинг Нельсон! Майк Боуден! Джо Годдард! Железный Майк Бреннон!» Я не мог сдержать слез.

Наконец Майк погрузился в нормальный, без бреда, сон. Выходя из комнаты, я столкнулся с Гэнлоном, следом за которым шла какая-то девушка. Дорого и со вкусом одетая, с модной прической, явно принадлежащая к светскому обществу, она вела себя абсолютно не так, как пристало даме ее круга.

— Где он? — в отчаянии крикнула она, увидев меня. — Где Майк?! Я должна его увидеть! Мне нужно, очень нужно!..

— Он спит, — коротко ответил я, а затем жестко, быть может, даже жестоко добавил: — Вы и так уже достаточно для него сделали. А кроме того, он не хотел бы, чтоб вы его видели в таком виде.

Она вздрогнула, словно от пощечины.

— Умоляю вас, позвольте мне хотя бы взглянуть на него с порога, — простонала она, заламывая руки. — Я не стану будить его. Ну пожалуйста, прошу вас.

Я сомневался, но вдруг ее глаза вспыхнули, и передо мной оказалась не девушка из высшего света, а просто разъяренная любящая женщина.

— Только попытайтесь меня остановить, я убью вас! — крикнула она и ринулась в комнату Майка.

Девушка остановилась в изножье кровати. Майк что-то промычал, невидяще посмотрел в ее сторону, но не проснулся. При виде его изуродованного лица девушка не смогла сдержать короткого вскрика, похожего на визг попавшего в капкан животного. Затем, бледная как смерть, она подошла к изголовью, села на край кровати и аккуратно приподняла голову Майка на своих изящных ладонях.

Майк снова забормотал что-то, но по-прежнему не просыпался. В конце концов я заставил девушку встать и вывел ее в соседнюю комнату, закрыв за собой дверь. Там она разрыдалась.

— Я же не знала! Ничего не знала! — сквозь слезы повторяла она. — Я и понятия не имела, что бокс — это вот так, как он… Он говорил, чтобы я никогда не ходила на бои, никогда не ловила прямые трансляции по радио. И я всегда слушалась его, тем более что особого интереса к спорту у меня не было. Да откуда, что я могла знать из тех редких писем, в которых он едва упоминал бокс. Я же их наизусть помню! Они всегда у меня с собой.

Я взял один из протянутой ею пачки конвертов и взглянул на штемпель. Почти три года назад Майк написал своей возлюбленной:

«Вчера я одолел еще одного соперника, Джека Мэлони. Все было красиво, как на рыцарском турнире. Мы едва касались друг друга перчатками, но судья все же отдал предпочтение мне. Не волнуйся за меня, дорогая. Ведь в конце концов, все это — не более чем игра».

Я горько усмехнулся, вспомнив, в какое кровавое месиво Мэлони превратил Майка, прежде чем тому удалось нокаутировать его.

— Видимо, я был несправедлив к вам, — признался я. — Честно говоря, мне не верилось, что человек может годами держать любимую женщину в неведении относительно истинного положения вещей. Однако Майку это удалось. Что ж, теперь дело за вами. Быть может, вам удастся уговорить его бросить бокс, уйти с ринга. Мы с Гэнлоном оказались бессильны.

— Да разве он сможет хотя бы думать о боксе, если… если выживет? — поразилась она.

— Ну, то, что он не умрет, я вам гарантирую, — усмехнулся я. — Отлежится немного, придет в себя. А пока отвезу-ка я вас в гостиницу.

— Нет, я останусь здесь, с Майком, — торопливо возразила она. — Я не выдержу одна, вспоминая о том, как ему плохо. Нет, я с ума сойду, думая о том, что он перенес ради меня. Завтра мы поженимся, и я увезу его отсюда.