Меня интересует, не боишься ли ты меня, а насколько важное место я занимаю в твоей жизни, чтобы появиться в твоем пейзаже страха. Наверное, нет. Она права, я для нее – в принципе незнакомец. Однако ее сердце колотится. Я смеюсь, и от моего смеха стены ящика трясутся и рушатся, выпуская нас на свободу. Я делаю глубокий вдох, и мы отстраняемся друг от друга. Она с подозрением смотрит на меня.

– Возможно, ты была создана для Правдолюбие. Потому что ты ужасная лгунья, – заявляю я.

– Я думала, проверка склонностей полностью исключила этот вариант.

– Проверка склонностей ни о чем не говорит.

– Что ты пытаешься мне сказать? Что ты попал в Лихачество не из-за результатов теста?

Я пожимаю плечами.

– Не совсем. Я… – бормочу я, замечаю что-то краем глаза и резко разворачиваюсь.

Невзрачная, незапоминающаяся женщина в одиночестве стоит в противоположном углу комнаты. Между нами – стол с пистолетом.

– Тебе должен убить ее, – констатирует Трис.

– Как и всегда.

– Она не настоящая.

– Зато выглядит как настоящая. И ощущения – тоже как настоящие.

– Если бы она была настоящая, она бы уже тебя убила, – возражает Трис.

– Все в порядке. Я просто… сделаю это, – говорю я и направляюсь к столу.

Женщина в комнате – не самый худший страх. Он не предполагает сильное беспокойство.

Паника и ужас – далеко не единственные виды кошмара. Есть вещи гораздо глубже и тяжелее. Дурное предчувствие и безумный животный ужас. Я заряжаю пистолет, бездумно держу его перед собой и смотрю на лицо женщины. На нем нет и следа эмоций, как будто она уже догадалась, что я собираюсь стрелять, и принимает мой выбор как должное. На ее одежде нет даже намека на цвета какой-либо фракции, но, вероятно, она из Альтруизма – ведь альтруисты, как и она, послушно бы ждали, когда им причинят боль. И такое произойдет в реальности, если Макс, Джанин и Эвелин добьются своего. Я прищуриваюсь, фокусируясь на цели, и спускаю курок. Женщина падает, и я вспоминаю о том, как бил Дрю, пока он почти не потерял сознание.

Трис берет меня за руку:

– Идем. Ну же. Не останавливайся.

Мы проходим мимо стола. Меня трясет, у меня подгибаются колени. Ожидание последнего препятствия страшно уже само по себе.

– Вот мы и на месте, – говорю я.

В круг света, где мы теперь оказываемся, вползает темная фигура, нам виден только край ботинка мужчины. Маркус приближается к нам. Он одет в серое, его глаза зияют впадинами, короткая стрижка открывает очертания крупного черепа.

– Маркус, – шепчет Трис.

Я наблюдаю за ним. Жду первого удара.

– Сейчас ты узнаешь мое имя.

– Он… – кивает Трис.

Она уже поняла. Она будет всегда это помнить, и я бы не смог заставить ее забыть, даже если бы хотел.

– Тобиас.

Меня так давно никто не называл по имени, но оно звучит не как угроза, а как откровение.

Маркус разматывает ремень.

– Это для твоего же блага, – отчеканивает он, и мне хочется закричать.

Он тотчас начинает множиться – Маркусы окружают нас и волочат стальными ремнями по белой плитке. Я сгибаюсь пополам и жду, жду. Маркус замахивается, и я вздрагиваю еще до того, как он меня ударит. Но ничего не происходит. Трис напряженно замирает напротив меня, ее рука поднята вверх. Она стискивает зубы, когда ремень обвивается вокруг ее запястья, а затем стягивает его рывком и замахивается им. Ее движение настолько мощное, что я впечатлен зрелищностью ее жеста, как сильно она ударяет Маркуса. Он бросается на Трис, но я быстро встаю перед ней. Теперь я готов ему ответить. Но этот момент не наступает. Вспыхивает яркий свет, и пейзаж страха заканчивается.

– Это все? – спрашивает она, пока я смотрю на то место, где только что стоял Маркус. – Это твои самые жуткие страхи? Почему у тебя всего четыре?.. Ясно. – Она на секунду задумывается. – Вот почему тебя называют…

Я боялся, что если Трис узнает про Маркуса, то начнет жалеть меня, и я буду чувствовать себя слабым, маленьким и опустошенным. Но она увидела Маркуса и взглянула на него с яростью, но без страха. Она помогла мне преодолеть себя, и я стал сильным и даже смог постоять за себя. Я притягиваю ее к себе за локоть и медленно целую в щеку, позволяя ее коже соприкоснуться с моей. Я крепко держу ее и прижимаюсь к ней.

– Эй. – Она вздыхает. – Мы справились.

Я провожу рукой по ее волосам.

– Ты мне помогла справиться, – шепчу я.

Я отвожу Трис на камни, куда мы с Зиком и Шоной иногда ходим поздно ночью. Мы садимся на валун, выступающий над водой, и брызги попадают на мои ботинки, но они холодные, поэтому я не обращаю на них внимания. Как и все неофиты, Трис слишком переживает из-за индивидуального испытания, и я стараюсь поддерживать с ней этот разговор. Я думал, что после моего признания остальное произойдет само собой, но откровенность – это привычка, которая формируется годами, а не простой механический тумблер, повинующийся твоему прикосновению.

– Знаешь, кое-что я никому не рассказываю. Даже друзьям, – начинаю я и умолкаю.

Я смотрю на темную, мутную воду и то, что в ней плавает, – кусочки мусора, выброшенная одежда, бутылки, напоминающие маленькие судна, отправляющиеся в путешествие.

– Мой результат был ожидаемым – Альтруизм, – продолжаю я наконец.

– Ой! – Трис хмурится. – Но ты все равно выбрал Лихачество?

– Мне пришлось.

– Почему тебе пришлось перейти?

Я отворачиваюсь. Не уверен, что смогу озвучить истинные причины, потому что признать их – значит, стать предателем фракции. Я чувствую себя трусом.

– Ты хотел убраться подальше от отца, – догадывается Трис. – Поэтому ты не хочешь быть лидером фракции? Потому что тебе пришлось бы вновь увидеть его?

Я пожимаю плечами:

– Да, и к тому же я чувствую, что мне не место среди лихачей. По крайней мере, среди тех, в кого они превратились.

Это не совсем правда. Я не уверен, что настал подходящий момент, чтобы выложить ей информацию о Максе, Джанин и о предстоящей атаке. Я веду себя эгоистично, но я хочу насладиться кратким мирным мгновением хотя бы недолго.

– Но… ты же потрясающий, – пылко произносит Трис.

Я поднимаю брови. По-моему, она смутилась.

– В смысле, по меркам Лихачества. Четыре страха – неслыханно. Как ты можешь отрицать это?

Я опять пожимаю плечами. Спустя какое-то время после симуляции мне действительно кажется очень странным то, что мой пейзаж страха не переполнен фобиями, как у всех остальных. Я нервничаю, переживаю и чувствую себя неуютно из-за многих вещей… но, столкнувшись с ними, я могу действовать, меня не сковывает ужас. Но если я не буду осторожен, меня могут обездвижить мои четыре страха. Здесь и заключается мое единственное отличие от других.

– У меня есть теория, согласно которой самоотверженность и храбрость не так уж далеки друг от друга, – говорю я и поднимаю голову вверх, разглядывая огромную Яму. Отсюда мне виден только небольшой кусочек ночного неба. – Тебя всю жизнь учили забывать о себе, и при появлении опасности это становится твоим первым побуждением. С тем же успехом я мог бы вступить в Альтруизм.

– Да, точно. Я ушла из Альтруизма, потому что была недостаточно самоотверженной, как ни пыталась.

– Не совсем, – мягко возражаю я с улыбкой. – Разве девушка, которая позволила метать в себя ножи, чтобы освободить друга, которая ударила моего отца ремнем, чтобы защитить меня, разве эта самоотверженная девушка – не ты?

Сейчас Трис выглядит так, будто пришла из другого мира – ее глаза стали настолько светлыми, что они просто сияют в темноте.

– Похоже, ты внимательно следил за мной? – спрашивает Трис, как будто только что прочитала мои мысли. Но она имеет в виду не то, что я смотрю на нее.

– Мне нравится наблюдать за людьми, – хитро отвечаю я.

– Возможно, ты был создан для Правдолюбия, Четыре, потому что ты ужасный лгун.

Я кладу свою руку рядом с ее рукой и наклоняюсь ближе.