Оэлун и маленький Темуджин уснули. Есугей тихонько поднялся и вышел из юрты. Его встретил восторженный рев нукеров. Над кострами висели котлы, поодаль резали баранов для пиршества и собаки жадно поскуливали в ожидании.

Кто-то из старейшин рода преподнес Есугею чашку с аракой.

— Во славу Вечного Синего неба! — провозгласил хозяин куреня и плеснул из чаши в ближайший костер. Взметнулось голубоватое пламя, борода Есугея затрещала, но он не обратил на это никакого внимания. До дна осушив чашу и бросив ее в огонь, он велел позвать Звездочета, захваченного вместе с торговым караваном.

Усевшись на ханской кошме, Есугей знаком показал пленнику устроиться поодаль. Вокруг уже вовсю шел пир, мужчины и женщины пили и ели, провозглашая здравицы в честь счастливого отца и господина.

— Тебя покормили? — спросил Есугей у Звездочета.

— Да, господин, я сыт.

— У меня родился сын.

— Я счастлив, что присутствую при этом радостном событии, господин. Желаю ему быть крепким, сильным и удачливым, как отец.

— Хорошо сказал! — захохотал Есугей. — Эй, кто-нибудь! Принесите нам архи!

Осушив вторую чашу, рыжебородый потомок Хабул-хана снова обратился к киданю:

— Говорят, вы, звездочеты, умеете угадывать будущее? Я хочу, чтобы ты предсказал, как сложится судьба моего сына.

— Конечно, господин.

— Сколько тебе нужно на это времени?

— Нисколько, господин, — Звездочет запрокинул голову и бросил взгляд на сияющие в ночной бездне звезды. — Я все вижу. Твой сын пройдет через множество испытаний, но лишь укрепит его характер и закалит волю. Он станет не просто великим, а величайшим человеком на земле. Так говорят звезды.

— Посмел бы ты сказать что-нибудь другое! — пьяно ухмыльнулся Есугей и толкнул Звездочета в бок. — Ну, а что предрекают звезды мне?

— Увы, господин… Ты не сумеешь свершить задуманного и умрешь, отравленный твоими врагами.

Слова Звездочета услышали все. Воцарилась тишина.

— Он лжет! — завопила одна из жен Амбагая, старая, желчная Орбай. — Убей его, о Есугей-багатур! Во славу Вечного Синего неба — убей!

— Тихо, Орбай-гуай! — оборвал старуху Есугей. Он поднялся на ноги и обратился к остальным: — Эй, люди, а почему никто не пьет и не ест? Этот человек — мой гость. Его слова обращены ко мне. Негоже вам слушать их. У меня родился сын! Слава ему! Ху-урра!

— Ху-урра! — дружно гаркнули монголы. Пиршество возобновилось с новой силой.

Есугей вернулся на место, внимательно посмотрел на побледневшего киданя.

— Продолжай.

— Я все сказал, господин. Поверь, моей вины тут нет. Звезды безучастны. Их воля не поддается нашим желаниям.

— Ты боишься меня, — глядя в глаза Звездочета, сказал Есугей. — Это плохо.

— Почему, господин?

— Меня боятся только враги.

— Я — не враг тебе, — опустив взгляд, произнес Звездочет.

— Меня боятся только враги, — с сожалением повторил Есугей. — Но я не убью тебя. Сегодня великий день. Благодари моего сына. Но не задерживайся, скоро утро и кто знает, какие мысли придут мне в голову, когда взойдет солнце. Бери лошадь — и прощай!

Звездочет поднялся, низко поклонился Есугею и молча оседлал коня. Нукеры расступились и он ускакал в сумеречную степь.

— Еще архи! — крикнул Есугей, глядя вслед Звездочету, и требовательно протянул чашу. — Я желаю напиться пьяным и уснуть у порога моей юрты! Сегодня великий день! Ху-урра!

С трудом дожидаюсь окончания лекции. Все лицо горит, в голове звон, ноги ватные. Сегодняшнее погружение в историю далось мне трудно. Ковылю в туалет, умываюсь холодной водой. Смотрю на себя в зеркало. Что-то не так. Вроде и нос, и рот, и уши на месте, волосы, прическа как у Ринго Старра, моя тайная гордость; но взгляд стал каким-то другим. Точно, взгляд! Точнее, глаза.

Они поменяли цвет!

С рождения я был кареглазым. На эту тему всегда завидовал Витьку — у него глаза были голубыми-голубыми, точно нарисованными акварелью. Мне тоже хотелось такие, но изменить ничего было нельзя.

Приближаю лицо к зеркалу, оттягиваю веко левого глаза. Он из карего стал каким-то желтым, орехового цвета. А правый, наоборот, потемнел и превратился практически в черный. Зрение при этом не изменилось. Вижу я нормально.

Почему-то первое желание, возникшее после увиденного — надеть очки с темными стеклами. Но, во-первых, у нас в Казани такие очки мужики носят только если неудачно на свадьбе погуляли, а во-вторых, мне нравятся мои новые глаза. Я стал необычным, не таким, как все, и это приятно волнует.

Радость омрачает только одно — у Есугея-багатура из моего видения тоже были глаза разного цвета. Я не хочу становиться таким, как Есугей. То есть, конечно, хочу, но с трудом представляю, как можно применить его таланты бойца и вождя в наше время. С таким характером, как у потомка Хабул-хана, мне прямая дорога — в преступники.

«Или в армию», — подсказывает внутренний голос.

Хм, армия… Я задумываюсь, но потом гоню от себя эти мысли. В конце концов, я же на самом деле не стал таким, как Есугей.

У меня просто глаза поменяли цвет…

Звонок в дверь. Открываю. На пороге стоит Надя — ревет, дрожит вся. Хватаю за руку и затаскиваю в коридор.

— Что случилось?

— Ты меня убьешь.

Вытираю слезы с ее щек.

— Что?

— Или будешь презирать…

Ревет без остановки. Беру за плечи, легко встряхиваю.

— Что случилось?

— У меня Бики был.

— Прекрасно. Свято место пусто не бывает… Чувствую, что кольнуло, но не ранило. Скорее противно.

— У нас ничего не было, клянусь.

Принимаю как можно более равнодушный вид.

— Меня это не касается.

— Клянусь тебе! Он только после дискотеки зашел просто чай пили, правда!

— Ты чего ревешь?

— Ты не будешь меня ненавидеть?

— За что ненавидеть, если у вас ничего не было?

Ревет еще сильней. Значит было. Значит, я не зря почувствовал сегодня утром, не параноил.

— Или ты сейчас же спокойно рассказываешь, что случилось, или иди жалуйся в другое место.

— Я не могу!

Больше всего хочется ее выгнать, но, с другой стороны, как бы там ни было, она мне не чужая. Завожу на кухню, ставлю чайник на огонь.

Бики знаю давно и он никогда мне не нравился. На то были свои причины. Первая и главная — он тоже был в нашей сборной, и не просто «был», а делил со мной первое почетное место. Разница между нами была только в том, что Маратыча он раздражал, а вот ко мне старый тренер явно благоволил. Но поначалу на тренировках не было ни дня, чтобы Бики меня не подколол. «Глаз — алмаз», — говорил он мне, намекая на то, что стреляет точнее. Потом Маратыч сделал так, чтобы мы не пересекались и я только по слухам от других ребят узнавал про успехи своего главного соперника. Второй же причиной была Надя. Бики вился вокруг нее и так и эдак. Родители по заграницам мотаются, квартира пустая, модных шмоток навалом, плюс импортный фотоаппарат… У бедной Надюхи ехала крыша, но так уж повелось, что любила она меня. И тут, уж не знаю, то ли со страху, а может и правда хоть капля благородства в этом парне была, но после разговора со мной он от Надюхи отстал и больше я его не видел, если не считать тех редких случаев, когда мы, как сегодня утром, пересекались в курилке.

— Так что там Бики? — строго спрашиваю я.

— Он сумку у меня оставил, — чуть успокоившись мямлит Надя.

— И что?

— Говорит, она ему нужна.

— Пусть забирает.

— Он сказал, чтобы я принесла.

Вижу, что ее глаза снова наполняются слезами.

— А больше он ничего не хочет?

— Я должна принести…

— Да выбрось ты ее из окна или на помойку — надо будет, сам заберет.

— Он сказал принести, иначе он всем покажет фотографии.

Как обухом по голове. Даже не хочу спрашивать, что за фотографии и откуда они у него появились. Вот же дура ты, Надя.