Неожиданно в бар вломились четверо. Долговцы. Пьяные вдрызг. Но очень агрессивные. Сразу стали задирать молодняк, тыкать им в лица стволы, требовали отдать честь «защитникам от нечисти Зоны». До поры до времени я терпел, но когда высокий и красивый сержант, ядовито усмехаясь, заставил новичка выворачивать карманы, не выдержал.

– Не устал защищать от Зоны, боец? – едва сдерживая клокотавшую в горле ярость, проговорил я.

– А что, есть проблема, сталкер? – гадливо улыбнулся сержант, а его подручные подняли стволы автоматов.

Что такое четыре пьяных сопляка для старшего лейтенанта войск специального назначения? Спустя полторы минуты все четверо валялись в разных углах бара, а я холодно и методично крушил о бетонную стену их оружие.

– Хорошо, сталкер, – первым опомнился красавчик, – ты победил. Мы уйдем. Без обид?

Я отбросил последний обломок «Грозы» и широким жестом указал на выход, а сам уселся на место.

Они дождались вечера и бросились на меня, когда я выходил из бара. Ударили чем-то по голове, сорвали со спины автомат и рюкзак. Несколько минут били ногами. Молча, лишь сдавленно ругаясь. От верной смерти меня спас один из новичков. Он просто выглянул из бара, может, расслышал что. Увидев побоище, молча сорвал с плеча обрез и дуплетом разрядил оба ствола. Одному долговцу размозжило голову, второму оторвало руку и раздробило грудь. Врезал разряженным оружием третьему. А вот сержант удрал. Наутро, когда я еще отлеживался в подсобке у бармена, в Лиманск нагрянул спец-отряд «Долга». Выволокли новичка, убившего двоих уродов, и поставили его на колени. Допросили. Парень оказался крепким – на вопрос обо мне ответил, что мертвый. Красавчик-сержант зло выругался, но все-таки свой трофей он получил еще вчера – мой «ГШ-18». Сейчас он вертел пистолетом перед лицом новичка и измывался, чувствуя свою власть и силу. Никто из сталкеров не попытался выступить против.

Егорка Висельник, сержант-красавчик, лично застрелил новичка. Из моего пистолета. Уже после этой казни в Лиманск прибыл сам Воронин. Не стал разбираться. Однако, увидев «ГШ-18» – в Зоне пистолет такого типа был только у меня, и это все знали, – сделал единственно правильный поступок в подобной ситуации. Забрал пистолет и отдал его бармену, чтобы замять дело. Через три дня, когда у меня было уже достаточно сил, чтобы выползти из своего укрытия, бармен рассказал мне все и отдал оружие.

Я вернулся в Росток спустя полтора месяца. Воронин несказанно обрадовался, увидев меня живым. Из других источников он уже знал истинную причину стычки у бара в Лиманске. Но на вопрос о Егоре мрачно ответил, что тот несколько недель назад ушел на кордон. Воронин просил забыть о стычке, простить сопляка, но я лишь промолчал.

Полгода мы кружили по Зоне, но так и не встретились. На этот раз судьба преподнесла мне подарок.

– Время пришло, Егор, – негромко проговорил я.

– Убьешь меня, не сможешь вернуться на Росток, – резонно возразил Висельник, – Воронин лично тебя застрелит.

– Мертвым я уже был, – усмехнулся я.

Егор очень хорошо помнил мой «ГШ-18». Слишком хорошо. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, может быть, даже молить о прощении, но негромкий хлопок выстрела заглушил его реплику. Точно в лоб...

Я медленно собрался и вышел из сарая. Медленно и устало побрел по старой дороге на Кордон...

...Спустя сутки на ПДА сталкеров Зоны пришло новое сообщение: «Кордон. Сталкер Сергей „Одиночка“ Алексеев. Кровосос»...

...В Зоне опять шел дождь. Так бывало достаточно часто – после второй Катастрофы здесь воцарилась Вечная осень, с ее промозглыми туманами, противными дождями, низкой облачностью и безнадегой. Говорят, на Большой земле все это становится причиной многих самоубийств – после летнего буйства красок осенние пейзажи наводят жуткую депрессию. Но только не в Зоне. Здесь не бывает суицидов. И так слишком много смертей...

Грязно-оранжевое солнце, мутно-серое небо и пучки бурой травы. Ах да, еще и этот треклятый нескончаемый дождь. Все верно, именно так меня и встретила Зона. Воздух здесь тяжелый и настолько густой, что иногда с трудом удается вдохнуть. Словно не дышишь, а пьешь тягучий, с металлическим привкусом, кисель. Правда, через какое-то время все же привыкаешь и к этому, и к постоянной сухости во рту, и даже к вечному голоду. К слову, первые дни есть не то чтобы не хотелось, а просто не лезло ничего, и все. Зато потом чувство сытости возникало у меня довольно редко. По ночам, закутавшись в спальник и тщетно пытаясь согреться, я постоянно думал: на кой черт меня потянуло в это богом проклятое место? Так и не найдя ответа на этот вопрос, я в конце концов забывался беспокойным сном. А утром старался не думать об этом.

Мне осталось совсем немного. Я чувствую Ее. Этот отвратительный и одновременно манящий запах. Да, Она где-то рядом. Когда Она впервые коснулась меня, я ощутил, как внутри что-то оборвалось. Сжалось в комок, а потом лопнуло, вызвав приступ удушья и отвращения к самому себе. Ощущение, словно я был неким сосудом, до краев наполненным вязкой и вонючей жидкостью. Меня рвало, но это не помогало избавиться от подобного ощущения. В желудке уже не осталось влаги, но он продолжал инстинктивно сокращаться, пытаясь очистить организм. А Она стояла рядом и, глядя на меня, улыбалась. Улыбалась. Улыбалась и улыбалась, улыбалась и улыбалась, улыбалась и улыбалась. Улыбалась! Мне хотелось выцарапать Ей глаза, разбить Ее безмятежное и такое красивое лицо. Превратить его в месиво. Растоптать и уничтожить Ее плоть и много еще чего, что я не хотел бы перечислять. Все это время где-то на задворках моего сознания притаился некто, наблюдающий за всем этим с интересом. Он не был недоволен или рассержен. Нет, ничего подобного. Казалось, он лишь немного огорчен или расстроен. Печально взирая из своего укрытия на происходящее вокруг, горестно вздыхал и качал головой. Когда я уже подумал, что этот кошмар будет длиться вечно, Она вдруг наклонилась ко мне и обняла. Прошептав что-то нежно, погладила по голове. А затем, словно любимое дитя, поцеловала в лоб. И агония закончилась. Когда я пришел в себя, Ее уже не было.

Я сдаю очень быстро. Мысли путаются. А мне так нужно все записать. Надо вернуться к началу. А что там, в начале?

Три дня в полной темноте. Вроде бы звучит не страшно. Но это только звучит. Свой последний день в большом мире я провел дома. Сначала хотел как-нибудь отметить это дело, что-то такое сделать, чего раньше никогда не делал. Что-то такое учудить напоследок, чтоб надолго запомнилось. Но потом, по мере того как я перебирал варианты, в моей голове созрела ужасающая на первый взгляд мысль, – оказалось, что я ничего не хочу. Ни в данный момент, ни вообще. Мне ничего не нужно было от этого мира. Больше ничего. То немногое ценное, что у меня было, я уже потерял в ту страшную ночь, вместе с женой и ребенком. С ними ушел и смысл жизни. Что бы ни делал впоследствии, больше я не чувствовал себя живым. И это ощущение ходячего мертвеца постепенно вытеснило все остальные, превратив мою жизнь в существование. Словно я – гнилой овощ на грядке, или нет, сорняк в чужом огороде. Словом, лишний и больше никому не нужный предмет, фальшивая нота в сложном музыкальном произведении.

Так что последние часы до отъезда я провел, лежа на диване, уставившись в потолок. Рассуждая о смысле жизни и жалея себя. Не ахти какое занятие. Однако это помогло мне хоть как-то морально подготовиться. Голова, впервые за много месяцев, прояснилась, и я даже немного повеселел.

На место я приехал загодя. Сначала хотел на попутке добраться, но потом все же решил, что поеду на своей машине. Трасса была почти пуста. Иногда навстречу из ниоткуда вылетала какая-нибудь машина. Одна, вторая, третья, они со свистом проносились мимо. За долю секунды можно было рассмотреть напряженное и уставшее лицо водителя, старающегося успеть попасть в город до полуночи. Мгновение – и он уже далеко, где-то позади, все еще мчится по этой темной и чужой дороге. А его уже сменяет другой, такой же уставший и погруженный в свои мысли. Замкнутый в своем маленьком мирке. Пусть даже неказистом на первый взгляд, но зато своем. А иллюзия абсолютной власти над этим миром как нельзя лучше согревала уставшую от постоянной неустроенности человеческую душу.