– Лучше впустить! – усмехнулся я, отчего больно кольнуло в потрескавшихся губах. – Доктор, может, и не велел, но я очень прошу, а, сестричка?

– Ладно, ладно. Сейчас устрою, все равно влетит меньше, чем за его постоянное дежурство в коридоре.

Каблучки зацокали по направлению к двери.

Заворотнюк выглядел в новом камуфляже еще внушительнее, чем раньше. Маленькие колючие звездочки на необмявшихся погонах сидели как влитые.

– Здорово, Николай! Дико рад тебя снова увидеть!

– Добрый день, командир! – Под его рукопожатием моя ладонь жалобно хрустнула. – Я тоже рад. И ребята.

– Ну вот, мало того что монолитовцы меня потрепали, так еще и собственный зам руку ломает! Шучу. Давай рассказывай!

Заворотнюк сел на дерматиновый стул:

– Да что рассказать? Наших-то, ну, с кем мы начинали, осталось немного. Из вашей группы Феденко один невредимым ушел. Вывез всех раненых, даже летуна со сбитой вертушки снять успел до того, как та сгорела. Свиридов, Вешнякович и Шуляк в госпитале сейчас. А вот Матвей Яковенко без вести пропал. Он сталкерюгу того рыжего выносил, а потом в лесу сталкерюгу в отключке нашли, а Матвей исчез. На следующий день начштаба приехал и скандал закатил – наших-то ребят мы всех, что живых, что мертвых, вывезли, а на монолитовцев болт положили. И ночью «плоти» их капитально обглодали. Ну он кипеш и поднял – мол, трофеи, вещдоки, все такое. Как будто трупов в Зоне мало? Поорал и уехал. А к нам на усиление прибыл взвод во главе с каким-то заторможенным мамлеем. Он сразу же в работу ворвался, да так успешно, что к вечеру в «мясорубку» угодил, когда заграждения проверял. Короче, остался я опять за старшего. Ну, утром командир полка приехал, посмотрел и говорит: «По-моему, Зона сама рассудила, кто здесь лучшим командиром будет! Готовься, Заворотнюк, через недельку замена прибудет тебе. Как смотришь на военную карьеру?» Я сказал, что смотрю в целом положительно. Промутил мне через штаб Сил Контроля прапорщика, и оказался я здесь, под Днепром, на курсах младших лейтенантов.

– Молодца, Николай. И спасибо тебе за тот бой! Если б не ты – никто бы не вернулся, а меня бы уже отпеть успели!

– Да брось, командир! Бой есть бой. Я свой долг выполнял, вас прикрывал, ребят тоже. А еще жалею, что там, у будки, меня не было.

– Не торопись на тот свет, Николай. Если решил завязать судьбу свою на Зону, то шансов таких у тебя будет немыслимое количество. Там умереть особых сил не требуется!

– Знаю я это все, насмотрелся. Да только чувство странное какое-то – вроде зовет она меня, тихо-тихо так! Посмотрю еще, может, в военные сталкерюги подамся.

Разговор у нас шел до ужина. Рыженькая принесла очередной подносик, а Заворотнюк распрямился и, виновато опустив голову, сгреб в ладонь отутюженную кепку. Все-таки занятный он человек – из-под выступающих надбровных дуг, иллюстрирующих теорию Дарвина, на тебя смотрят печально-умные глаза старого еврея-бухгалтера, а зычный крик на плацу соседствует с негромким вежливым разговором один на один.

– Ну ладно, Виталий Петрович, пойду я. А завтра-послезавтра снова загляну обязательно!

– Будь здоров! Я всегда рад тебя видеть!

На следующий день меня польстил своим визитом Семен. Сперва в палату вплыло солидное брюшко кадровика, а затем вошел непосредственно сам майор Гавриленко.

– Здорово, вашбродь! – Я улыбнулся и вскинул руку к забинтованной голове.

– К пустой голове рука не прикладывается, штабс-капитан! – озвучил Сема бородатую армейскую шутку и улыбнулся в ответ.

– Да хрен ты угадал! Во-первых, голова у меня не пустая. Нет, внутри – допускаю. Но бинтов на нее намотано больше, чем у Рамзеса Второго в день отпевания. Так что это – мимо кассы. А во-вторых, штабс ко мне неприменимо. Я ж в штабах всегда только для получения зарплаты появлялся. Либо на раздачу строгих выговоров с лишением премии. Мимо кассы вторично!

– Ладно, не умничай тут! А то я начну думать, что это радиация на тебя так благотворно влияет.

– Да ладно тебе. Везде, где мы лазили, был нормальный фон. По зоновским меркам.

– Да сам-то ты, может, и лазил в чистых местах. Да только осколки, что извлекли из тебя, так светятся, что хоть на елку их вешай! Наверное, монолитовцы эти ракеты прямо в саркофаге ЧАЭС хранили.

– Рядом с Монолитом?

– Не знаю, может, он их ими и снабжает. И вообще, хорош трепаться! Как сам?

– Да потихоньку, местами и короткими перебежками.

– Уже неплохо!

– Сема, что с Водолазом?

– С каким еще Водолазом?

– Старлей из той сталкерской группы. Кравченко.

– А-а... Понял, о ком ты! Не довезли его, умер в вертушке. Да спецназеры сказали, что и шансов у него было немного. Там в живых остались только один из москалей и мужик из «Долга».

– Белоусов?

– Да хрен его знает. Спецназеры, придурки, пристрелили его на базе, когда узнали, что он сталкер. Фээсбэшника ума хватило довезти. Тут особист все скакал – хотел вколоть ему скополамина и выведать страшные тайны Лубянки и Припяти. Но врач его послал далеко и сказал, что если парню колоть что-то кроме глюкозы, то он откинет копыта через полминуты. Ты тут не тушуйся, завтра особист стопудово к тебе наведается, он вокруг твоей палаты, будто коршун, круги нарезает! Ежели что – свистни, проведу с ним ликбез на тему «Правила хорошего тона при общении с ранеными героями».

– Хватит, Сема! Ну просто я убежал сдуру в Зону, ну с кем не бывает? Зачем меня медалями сразу обвешивать?

– Не боись! Медали вряд ли кому в сложившейся ситуации светят. Так что не придется тебе к поощрениям со стороны вышестоящего командования привыкать! Короче, Склифосовский! Погнал я в управление, сейчас, как всегда после залета большого, пошли проверки всего и вся. Монолитовцы отбили секретные документы, следовательно, надо проверить правильность прикручивания табличек на кабинетах в кадрах округа и начищенность сапог у солдат из роты охраны. Дабы такие инциденты не повторялись в дальнейшем! На, поддерживай силы в изможденном ратными трудами организме.

На стол опустился пузатый пакет, полный различных свертков и источающий аромат копченого сала.

– Скоро обратно зайду, Петрович! Соскучиться не успеешь! Счастливо!

– Будь здоров, Сема!

Дверь за Семой мягко закрылась. Я откинулся назад и уперся взглядом в потолок. Зона... Зона... Ты прошлась огнем по моему телу, по моим друзьям, по моей жизни. Только странное у меня чувство. Ненормальное, я бы сказал. Разве нормально – полюбить мертвые города, заросшие бурьяном поля, полуразвалившиеся заводские корпуса, застывшую на вечной стоянке технику? Кривенчук, это какой-то некрофилией попахивает! Я ведь смертельно боюсь Зону, я видел, что она делает с людьми. Но это разумная часть моей души. А есть у нее еще одна, абсолютно иррациональная составляющая. Та, что заставляет людей бросить уютные кабинеты, как Медузу. Или забыть про легкие и ненапряжные деньги и хабар, как Водолаз. Хрен бы он сталкерил из-за одной только угрозы расстрела, в крайнем случае – сбежал бы на первой же ходке. Я сейчас осознал все ее величие. Завтра, скорее всего, придет особист, высосет мне весь мозг. Потом или спишут, или направят на новое место службы. Но место свое я уже знаю. Оно там, за тысячекилометровой оградой с заточенными под бритву стальными лезвиями на гребне, за гирляндами колючки и «путанки», за тысячами мин и сигналок. Туда ведут дороги, прикрытые ощетинившимися пулеметными стволами блокпостами. И аномалии, и мутанты, отвратительные даже на плакатах в учебке и смертельно опасные в жизни, – это все считается острым соусом для настоящей Жизни. Жизни с большой буквы. В Зоне с большой буквы. А еще там, за отравленными водами реки Уж, под ржавеющим корпусом «Беатриссы» лежит голова бывшего торговца Славика Мойши, на которую надет ключ к самым сокровенным тайнам – прибор гениального самоучки Шплинта. Если хорошенько поработать лопатой, то – кто знает?.. Я слишком нерационален, чтобы пытаться завладеть миром. Но в душе моей, наверное, живет ребенок, которого манит непостижимая загадка Центра. Ты – оторванный от этого мира ломоть, Кривенчук. Но в этом твоя сила. Да, впрочем, этим силен любой сталкер. Сталкер... Твой враг номер один неделю назад... А теперь ты примеряешь эту масть на себя! А может, она всегда была моей?