Из сотни всадников, на которых во время битвы или во время преследования накинули лассо, девяносто пять неминуемо падут мертвыми, остальные же избавятся от смерти разве что чудом, столько нужно ловкости, силы и хладнокровия, чтобы разрезать эту мертвую петлю.

Чистому Сердцу пришла в голову мысль сделать затяжную петлю на кожаной веревке и набросить это импровизированное лассо на первого всадника, который проедет мимо него.

Став позади камня, он развернул длинный ремень и прикрепил один конец его к своему туловищу; сделав петлю с тщательностью, которой требовали обстоятельства, он взял в правую руку лассо и стал ждать.

Случай, казалось, хотел прийти на помощь смелому замыслу охотника. Не успел он простоять и десяти минут, как услышал топот лошади, мчавшейся во весь опор.

Чистое Сердце внимательно прислушался. Топот лошадиных копыт приближался с необыкновенной быстротой, и вскоре во мраке ночи возник силуэт всадника.

Путь верхового пролегал на очень незначительном расстоянии от гранитной глыбы, за которой скрывался охотник.

Расставив ноги, чтобы стоять тверже, нагнув туловище немного вперед, он несколько раз покрутил лассо вокруг головы и, в тот момент, когда всадник поравнялся с ним, набросил на него лассо.

Ремень вырвался из рук охотника и, свистя, упал на плечи всадника, выхваченного из седла и сброшенного на землю прежде, чем тот смог дать себе отчет в том, что с ним случилось. Лошадь, скакавшая быстрым аллюром, сделала еще несколько шагов, потом, почувствовав, что потеряла всадника, замедлила ход и вскоре остановилась.

Тем временем охотник одним прыжком бросился к человеку, который не успел даже вскрикнуть и лежал неподвижно там, где был сброшен. Чистое Сердце подумал, что он мертв, но, к счастью, это было не так.

Первой заботой охотника было освободить раненого от петли, сжимавшей горло, чтобы позволить ему дышать. Затем, не тратя времени на то, чтобы рассмотреть, с кем именно имеет дело, он тщательно связал его, вскинул себе на плечи и понес к тому месту, где ждали его товарищи.

Те издали наблюдали происходящее, но были так далеки от догадки, какое средство молодой человек использовал для поимки пленного, что не могли объяснить себе, почему всадник был так быстро сброшен с лошади.

— О-о! — сказал Транкиль. — Вы, кажется, захватили хорошую добычу.

— Я тоже так думаю, — ответил Чистое Сердце, опуская свою ношу на землю.

— Каким образом, pardieu, вам удалось его выбить из седла так ловко?

— Ах, Боже мой! Самым простым способом: я набросил на него лассо.

— Parbleu! 29 — воскликнул охотник. — Я этого не сообразил. Посмотрим, с какой дичью нам придется иметь дело. У этих дьяволов-индейцев очень трудно вытянуть что-либо, когда они задались целью не разжимать рта; этот, по всей вероятности, не захочет говорить.

— Кто знает? Попытаемся.

— Хорошо, но прежде всего надо убедиться, что мы имеем дело с врагом. Не слишком приятно будет, если мы взяли в плен одного из наших друзей.

— Боже упаси! — сказал Чистое Сердце.

Охотники нагнулись к пленнику, остававшемуся, по-видимому, совершенно безучастным к тому, что происходило вокруг него.

— Э! — сказал вдруг канадец. — Что я вижу! Клянусь Богом, перед нами старый знакомый.

— Действительно, — ответил Чистое Сердце, — это Голубая Лисица.

— Голубая Лисица?! — воскликнули охотники с удивлением.

Они не ошиблись. Индейский всадник, на которого Чистое Сердце накинул лассо, был действительно Голубая Лисица, вождь апачей.

Хотя испытанное им потрясение и было очень сильно, оно не лишило его сознания; он лежал, раскрыв глаза, со спокойным выражением лица, считая унизительным жаловаться на дурное обращение, и хладнокровно ждал, что решат относительно него его победители, полагая, что заговорить первым несовместимо с его достоинством.

Чистое Сердце несколько минут внимательно разглядывал его, потом развязал стягивающие индейца веревки и, отодвинувшись от него на несколько шагов, сказал:

— Пусть мой брат встанет, только старые бабы лежат так долго на земле от такого незначительного падения.

Вождь мгновенно вскочил на ноги.

— Голубая Лисица — не старая баба, — сказал он, — сердце его широко; он смеется над гневом своих врагов и презирает их ярость, которая не в силах взволновать его.

— Мы не враги ваши, вождь, мы не питаем к вам ни ненависти, ни гнева. Это вы наш враг. Согласны ли вы отвечать на наши вопросы?

— Я мог бы и не отвечать, если бы мне заблагорассудилось.

— Не думаю, — заметил на это Джон Дэвис, усмехаясь. У нас в распоряжении есть кое-что, что развязывает языки тех, кого мы желаем расспросить.

— Попробуйте заставить меня говорить, — ответил индеец высокомерно.

— Что ж, попробуем! — сказал американец.

— Стойте! — воскликнул Чистое Сердце. — В этом есть что-то непонятное, и я хочу, чтобы все разъяснилось. Предоставьте мне действовать.

— Как хотите, — сказал Джон Дэвис.

— Как могло случиться, — начал через минуту Чистое Сердце, — что вы, который посланы апачами, чтобы вести с команчами переговоры о мире, среди ночи покинули селение не как друг, а как вор, бегущий после совершенного им преступления.

Вождь презрительно усмехнулся и пожал плечами.

— Зачем долго говорить о том, что произошло; не стоит тратить время. Достаточно вам знать, что я покинул селение с согласия вождей племени. А если я мчался, то это потому, что спешил прибыть в то место, куда направлялся.

— Гм! — пробормотал охотник. — Я позволю себе заметить, вождь, что ответ ваш весьма неубедителен.

— Я уже дал ответ.

— Вы думаете, мы им удовлетворимся?

— Вам придется это сделать.

— Поступим так: мы с минуты на минуту ожидаем Черного Оленя, пусть он решит вашу участь.

— Как будет угодно белому охотнику. Когда приедет вождь команчей, мой брат увидит, что Голубая Лисица не солгал, язык его не раздвоен, и слова, которые исходят из его груди, искренни.

— Я желал бы этого.

В этот момент послышался условный сигнал.

Охотник тотчас ответил на него.

Пять минут спустя вождь команчей и вправду прибыл к тому месту, где его ждали охотники. Первым, на кого упал взгляд Черного Оленя, был Голубая Лисица, стоявший в кругу белых, скрестив руки на груди.

— Что здесь делает Голубая Лисица? — спросил он удивленно.

— Пусть вождь спросит об этом бледнолицых воинов, они ответят, — сказал вождь апачей.

Черный Олень повернулся к Чистому Сердцу.

Тот, не дожидаясь вопроса, подробно объяснил, что произошло, как он захватил в плен вождя, а также передал содержание разговора, который состоялся между ними.

Черный Олень, казалось, с минуту размышлял.

— Почему мой брат не показал знака, который я передал ему? — спросил он.

— Зачем? Ведь мой брат должен был приехать.

Вождь команчей сдвинул брови.

— Пусть мой брат остережется и помнит о данном слове, даже тень измены будет стоить жизни его сыну.

Дрожь пробежала по телу индейца, но лицо его оставалось по-прежнему неподвижным, как мраморное изваяние.

— Голубая Лисица поклялся на своем тотеме, — сказал он. — Это — священная клятва, он ее сдержит.

— О-о-а! Мой брат свободен, пусть он уезжает без промедления.

— Мне надо найти мою лошадь, она убежала.

— Мой брат, вероятно, принимает нас за детей, говоря такие вещи? — сказал Черный Олень с гневом. — Лошадь индейского вождя никогда не покидает своего хозяина, пусть он свистнет — лошадь возвратится.

Голубая Лисица ничего не возразил. Глаза его яростно сверкнули, но это было все, чем он обнаружил свои чувства. Немного нагнувшись вперед, индеец, казалось, несколько минут к чему-то прислушивался. Потом он слегка щелкнул языком и резко свистнул. Почти в то же мгновение в кустах послышался шорох, и лошадь вождя прибежала и положила свою умную голову хозяину на плечо.