— Вы еще не дали мне вашего совета.

— Если вы серьезно желаете услышать мое мнение, то я скажу вам его, — ответил молодой человек, — хотя заранее уверен, что у нас относительно этого вопроса совершенно одинаковое мнение.

— Очень может быть. Тем не менее мнение такого достойного уважения человека, как вы, всегда ценно, и мне любопытно знать, действительно ли мы сходимся во взглядах.

— Хорошо, генерал! Вот что я думаю: у нас в распоряжении силы, которых не достаточно для того, чтобы выдержать осаду. Кроме того, умы горожан настроены в высшей степени неблагоприятно для нас, и нужно совсем немного, чтобы все население поднялось против нас и примкнуло к инсургентам. С другой стороны, было бы безумием запереться в городе, не имеющем выхода, где мы были бы вынуждены сдаться. На мексиканскую армию это легло бы неизгладимым позорным пятном! В настоящее время нам нельзя ждать никакой помощи от мексиканского правительства: оно слишком занято собственной защитой от мятежников, с которыми у него происходят постоянные столкновения. Оно не может думать о том, чтобы помочь нам людьми или чем бы то ни было иным.

— То, что вы говорите, к несчастью, совершенно справедливо: мы должны надеяться только на собственные силы.

— Теперь — и это для меня совершенно очевидно — если мы решимся запереться в городе, то кончим тем, что будем вынуждены сдаться. Инсургенты стали хозяевами на море, и поэтому сдача города становится только вопросом времени. Если же мы выйдем из города, то наше положение существенно улучшится.

— Но в этом случае надо будет согласиться пойти на переговоры с этими негодяями!

— Я сначала тоже так думал, но теперь я полагаю, что мы можем с легкостью избежать этого несчастья.

— Каким образом? Скажите, скажите, мой друг!

— Парламентер, которого посылают инсургенты, должен явиться сюда в девять часов утра. Кто мешает вам, генерал, очистить город до его появления?

— Гм! — пробормотал генерал, выслушав с большим вниманием мнение молодого человека. — Итак, вы советуете мне обратиться в бегство?

— Нисколько, — возразил полковник, — вспомните, генерал, что в вопросах, касающихся военных действий, принято считать за принцип, что отступление не есть бегство. Если мы выйдем в отрытое поле, оставив город в распоряжении инсургентов, то этим искусным отступлением поставим их в то же самое затруднительное положение, в каком мы сейчас находимся сами. В открытом поле, с помощью нашей дисциплины, мы будем в состоянии сделать то, что теперь для нас невозможно, а именно: мы можем тогда отразить натиск врага, превосходящего нас численностью в четыре раза, а потом, когда мы наконец получим подкрепление от генерала Санта-Анны, которое он, без сомнения, в скором времени пришлет, мы возвратимся в Гальвестон, который тогда инсургенты, конечно, не дерзнут защищать против нас. Вот каково мое мнение, генерал, и вот тот план действий, который я бы наметил, если бы имел честь быть губернатором этого штата.

— Да, — ответил генерал, — предложенный вами план может иметь несомненный успех, если бы была возможность следовать ему. К сожалению, было бы безумием рассчитывать на поддержку генерала Санта-Анны. Он заставит нас потерпеть поражение — не по собственному желанию, но принужденный к тому обстоятельствами и теми препятствиями, которые всегда ставит ему на пути сенат.

— Я не согласен с вашим мнением, генерал; будьте уверены, что любой сенатор, как ни враждебен он президенту республики, так же мало, как и он, желал бы потерять Техас. Впрочем, в этом случае надо действовать так, как велит нам необходимость; с нашей стороны было бы большой глупостью ждать здесь наступления неприятеля.

Генерал, казалось, колебался несколько минут, затем, приняв, по-видимому, какое-то решение, позвонил в колокольчик.

Вошел адъютант.

— Всем офицерам собраться здесь через полчаса! — приказал генерал. — Ступайте!

Адъютант поклонился и вышел.

— Вы этого желаете, полковник? — вновь обратился генерал к своему молодому собеседнику. — Ну что же! Пусть будет по-вашему. Я решил следовать вашему совету. Впрочем, может быть, это действительно единственный оставшийся нам в настоящее время путь к спасению!

В Европе, где все привыкли видеть на полях сражения огромные массы войск, улыбнулись бы, услышав, что горсть людей, которая там не составила бы и полка, здесь называют армией. Но надо принять во внимание, что Новый Свет, за исключением Североамериканских Соединенных Штатов, крайне скудно населен; жители там разбросаны по очень большим пространствам, и численность регулярных войск редко доходит до пяти или шести тысяч человек.

Обычно армия состоит из пятнадцати — восемнадцати тысяч солдат, считая и инфантерию, и кавалерию, и артиллерию. И какие это солдаты! Невежественные, редко получающие жалование, плохо вооруженные, повинующиеся своим командирам только наполовину, командирам, о которых они знают, что те невежественны не менее их самих, и к которым солдаты, что вполне естественно, не питают ни малейшего доверия.

В Мексике военная служба не только не в почете, как, например, во Франции, но, напротив, презираема всеми до такой степени, что офицеры и солдаты — в большинстве случаев люди с запятнанной репутацией, для которых все другие карьеры закрыты. Офицеры, кроме немногих счастливых исключений, обыкновенно обременены долгами, пользуются дурной репутацией, а невежественность их в знании военного дела настолько велика, что последний французский капрал мог бы давать им уроки. Что касается солдат, то их набирают только среди бродяг, воров и убийц. Неудивительно поэтому, что армия является настоящим бичом этих краев; она способствует частой смене правления, и такие смены обычно происходят с головокружительной быстротой. Так, например, со времени обретения своей так называемой независимости эта несчастная страна пережила приблизительно до трехсот пронунсиаментос 8, всецело взявших начало в армии и совершаемых в интересах офицеров, единственная цель которых — повыситься в звании. Но, как везде, и здесь есть исключения. Мы знавали многих мексиканских офицеров — очень образованных и достойных уважения. К сожалению, число их так невелико, что они бессильны были противодействовать злу.

Генерал Рубио был безусловно одним из достойных всяческого уважения высших командиров мексиканской армии. Между тем мы видели, что и он без колебания потребовал выкуп с тех самых людей, которых по долгу службы был обязан защищать от всяческих притеснений.

По этому примеру нетрудно судить о тех тысячах злоупотреблений, которые позволяют себе другие генералы. Та часть войск, которой командовал генерал Рубио и с которой он находился в Гальвестоне, состояла из девятисот пятидесяти человек, включая солдат и офицеров. К ним по первому требованию могли присоединиться еще до трехсот человек, разбросанных по различным местечкам для охраны береговых постов. Этого войска было недостаточно для надежной обороны города, но оно могло долгое время наносить урон инсургентам, учитывая то, что последние были плохо вооружены и совсем недисциплинированны.

Генерал, приняв во внимание это обстоятельство и оценив всю выгоду плана, предложенного ему молодым офицером, тотчас же согласился на его предложение. Необходимо было торопиться и действовать немедленно.

Солнце уже вставало, и следующий день был воскресным. Мексиканская армия должна была очистить город до окончания обедни, то есть до одиннадцати часов утра, и вот по какой причине. Во всех штатах, а главным образом в Техасе, существует странный обычай, состоящий в том, что по воскресным дням рабовладельцы дают своим рабам полную свободу действий. Один день из семи — это, конечно, немного, но для южных штатов, где с рабами обращаются так жестоко, это имеет большое значение: негры после шести дней тяжелого труда с истинно детской радостью пользуются этими несколькими часами свободы. Не обращая внимания на тропическую жару, превращающую улицы в раскаленные печи, они бродят по городу, поют, пляшут или же скачут сломя голову в экипажах, принадлежащих их господам. В этот день город к их услугам, они делают почти все, что им вздумается, и никто не вмешивается в их развлечения.