Он помолчал, хмуро глядя на стакан, потом залпом выпил виски.
— Обращались с ним, по-видимому, прекрасно. «В лечебнице», по его словам, все его любили и успокаивали. По-видимому, они все продумали и всячески старались не напугать мальчика. Ему и в голову не пришло, что его похитили. Он только удивлялся, почему вы с миссис Гор не приходите и не отвечаете на его письма. И еще он удивился, что его высадили в Бирмингеме. Впечатление такое, что кто-то хотел убрать его на десять дней, — он пристально взглянул на меня. — Если вы знаете или подозреваете кого-нибудь, советую вам сообщить полиции.
Я покачал головой:
— Совершенно не понимаю, зачем его похищали. Чепуха какая-то.
Прост пожал плечами:
— Что ж, другого объяснения придумать не могу, — и больше об этом не говорил, хоть явно со мной не согласился.
Потом врачи посовещались и ушли вместе. Эйкот обещал утром зайти.
Мэтью, Мэри и Полли были на кухне. Видимо, в полиции кормили не очень сытно.
Я сел и закурил.
— Расскажи-ка нам все, Мэтью, — попросил я.
— Еще раз? — испугался он.
— Нам ты не рассказывал, — напомнил я.
Мэтью набрал воздуху.
— Ну, шел я из школы, а этот «мерседес» меня обогнал и остановился впереди. Вышел какой-то дядя и смотрит туда-сюда, как будто что-то ищет, — начал он.
Мужчина увидел Мэтью и вроде бы хотел заговорить с ним, но стеснялся. Однако когда Мэтью проходил мимо, он спросил:
— Простите, не могли бы вы нам помочь? Мы ищем Дэншем-роуд, а здесь нет табличек.
— Пожалуйста, — ответил Мэтью. — Сверните направо, а потом еще через два квартала — налево. Это Олд-лейн, а за перекрестком она называется Дэншем-роуд.
— Спасибо, — сказал мужчина, пошел на место и вдруг обернулся. — А не могли бы вы нам сказать, где тут живет мистер Гор?
Конечно, Мэтью сказал и согласился, чтоб его подвезли. Дальше он помнит только, что проснулся в больнице.
— Почему ты решил, что это больница? — спросила Мэри.
— Ну, очень похоже, — сказал Мэтью. — Я думаю, они как раз такие. Белая кровать и вокруг все белое, пусто и очень чисто. И сестра сидит, тоже очень чистая.
Он понял, что не может пошевелить ногой, а сестра сказала, чтоб он не шевелил, потому что нога сломана, и спросила, не больно ли ему. Он сказал, что не больно. Она сказала «хорошо» и объяснила, что ему кололи какое-то обезболивающее и лечат его новым способом, от которого очень быстро срастаются кости, особенно детские.
Доктора там тоже были, штуки три — в белых халатах, как по телевизору — очень хорошие, веселые. Кололи его все время. Сперва ему не нравилось, а потом ничего, привык. Что поделаешь, ведь ноге-то становилось лучше!
Иногда он скучал, но ему давали книги. Радио у них не было, они так и сказали, зато пластинок было много. Кормили просто здорово.
Одно плохо: что мы к нему не ходили.
— Мы бы сразу пришли! — сказала Мэри. — Мы же не знали, где ты.
— Они сказали, вы знаете, — возразил Мэтью. — А я вам два раза писал.
— Никто нам не сообщал, и писем мы никаких не получали, — сказал я. — А какой их адрес?
— Эпфорд Хауз, Уонерш, под Гилдфордом, — быстро сказал Мэтью.
— Ты в полиции его назвал?
— Да.
Видел он только свою палату. За окном был луг, а дальше — изгородь и высокие деревья. Позавчера сняли гипс и сказали, что все в порядке, завтра он поедет домой.
Выехали они затемно — он не знает, в котором часу, потому что часов там не было. Он попрощался с сестрой. Один доктор, на этот раз без халата, повел его вниз, к машине. Они в нее сели, и доктор сказал, что свет лучше зажечь, а шторку опустить, чтоб шоферу не мешало. Когда машина тронулась, он вынул колоду карт и стал показывать фокусы. Потом достал два термоса: кофе — для себя и какао — для Мэтью. А потом Мэтью заснул.
Проснулся он от холода. Машина стояла, было светло. Он приподнялся и увидел, что никого с ним нет, а машина — не та, другая, и стоит она неизвестно где. Он вышел. По улице шли люди и не замечали его.
Дойдя до угла, он увидел табличку; улицы не запомнил, но очень удивился, что сверху написано: «Город Бирмингем». Перед ним была улица побольше, а прямо напротив — кафе. Он понял, что хочет есть, пошарил в карманах и ничего не нашел. Оставалось одно — посоветоваться с полисменом.
— Правильно, — одобрил я.
— Да… — неуверенно сказал Мэтью. — Правда, они потом очень много спрашивали.
— Домой везли в полицейской машине? — спросила Полли. — Без наручников?
— В трех машинах, — ответил Мэтью. — Сперва в свой участок и там спрашивали. Потом — сюда, в наш, и тоже спрашивали и покормили. А потом — домой.
— Везет тебе! — позавидовала Полли. — Когда украли Копытце, пришлось нанять вагон для лошадей. Это очень дорого.
— Украли… — повторил Мэтью. — А разве… — он замолчал и глубоко задумался. — Разве меня украли, папа?
— Похоже на то, — сказал я.
— Но ведь они… они… они были очень хорошие. Они меня вылечили. Они совсем не похожи на воров! — Мэтью снова задумался, потом спросил: — По-твоему, все это липа? Я ногу не ломал?
Я кивнул.
— Нет, не может быть, — сказал он. — Гипс правда был и вообще… — он подумал снова. — Чего меня-то красть? — он помолчал. — Ты много выложил, папа?
Я опять покачал головой:
— Ничего я не платил.
— Значит, это не похищение, — заключил он.
— Ты устал, — вмешалась Мэри, — поцелуй меня, и бегите оба наверх. Мы к вам зайдем.
Дверь за ними закрылась. Мэри посмотрела на меня. Потом опустила голову на стол и заплакала в первый раз с тех пор, как Мэтью пропал.
Глава 11
Это было во вторник.
В среду доктор Эйкот зашел к нам, как обещал. Он очень внимательно осмотрел Мэтью и сказал, что все в полном порядке и нет никаких оснований пропускать завтра школу.
В этот же день Мэри позвонила своей сестре и сообщила ей, что Мэтью не совсем здоров. Ей пришлось довольно долго объяснять, что ему еще не под силу семейное нашествие.
В четверг Мэтью отправился в школу и вернулся очень гордый — ведь вся страна волновалась о нем; правда, он жалел, что не может рассказать ничего интересного.
Еще в пятницу все было в порядке.
К вечеру Мэри устала и ушла наверх в начале одиннадцатого. Я остался внизу — хотел поработать, чтобы освободить субботу и воскресенье.
В двенадцатом часу я услышал стук в дверь. Мэтью просунул голову в щелку и осторожно огляделся.
— Мама легла? — спросил он.
Я кивнул:
— Уже давно, Да и тебе пора.
— Вот и хорошо, — сказал он и тщательно прикрыл за собой дверь. Он был в халате и шлепанцах, волосы его стояли Дыбом, и я подумал, что ему приснился страшный сон.
— Что с тобой?
Он оглянулся, словно хотел проверить, закрыта ли дверь.
— Там Чокки.
Я приуныл.
— А я-то надеялся, что он ушел! — сказал я.
Теперь кивнул Мэтью.
— Он и ушел. А сейчас вернулся. Он хочет тебе что-то рассказать.
Я вздохнул. Так хорошо было думать, что с этим покончено! Однако Мэтью был очень серьезен и немного расстроен. Я закурил сигарету и откинулся на спинку кресла.
— Так, — сказал я. — Что же именно?
Мэтью как будто и не слышал. Он глядел в пространство. Но он заметил, что я помрачнел.
— Прости, папа. Я сейчас. — Он снова уставился в пустоту. Лицо его менялось, он кивал, но молчал — словно я смотрел телевизор с выключенным звуком. Наконец он кивнул последний раз и произнес не совсем уверенно:
— Хорошо. Попробую.
Потом взглянул на меня и объяснил:
— Он говорит, это будет очень долго, если он скажет мне, а я — тебе. Понимаешь, я не всегда могу подыскать слова. Ты понимаешь?
— Кажется, да, — отвечал я. — Многие люди бились над этим. У тебя это вроде перевода. Трудное дело!
— Да, — решительно кивнул Мэтью. — Вот Чокки и считает, что лучше ему прямо говорить с тобой.
— А! — сказал я. — Что ж, пусть попробует. А мне что делать?