Космополитическая страна англосаксонских поселенцев могла возникнуть где угодно на пустых землях и возникла не единожды – на североамериканском континенте с его Соединенными Штатами и Канадой и в Австралии. США и Канада не имеют ничего общего с землей индейцев, Австралия – с землей аборигенов. Но страна Израиля, о которой стоит мечтать, не может возникнуть на таких условиях. Она нуждается в коренном населении, к которому, как к дереву, можно привить ветку бродячего еврейского народа. В результате изгнания 1948 года в стране осталось слишком мало палестинцев, и достаточного влияния они не смогли оказать. Не в морали готового стать Гитлером Ц. проблема, а в том, что его цель не совпадает с желаемой для страны.

Александр Солженицын пишет в романе «Архипелаг ГУЛАГ» о своей поездке на берега Беломорканала. Там он увидел огромные братские могилы: тысячи, десятки тысяч людей легли костьми на великой сталинской стройке канала, который должен был соединить Белое море с Балтийским и сделать со временем Москву портом пяти морей. По словам Солженицына, не каждый день проплывала и одинокая баржа по Беломорканалу мимо братских кладбищ.

Лес рубят – щепки летят. Но если лес рубят не там? Не говоря уж о недопустимости применения рабского труда политзаключенных, канал оказался «белым слоном» – ненужным монстром. Поездка по Иерусалимскому коридору напоминает нам о Беломорканале. Ради чего принесены в жертву люди и села? Вакуум создан, и он губителен. Чтобы понять это, совершим короткое путешествие на юг Испании.

Самый красивый дом на свете – мне немедля захотелось прожить в нем всю жизнь – я увидел в низине близ Толедо. Этот город, столица Испании до возвышения Мадрида, стоит на крутом утесе, окруженном, как крепостным рвом, с трех сторон крутым изгибом реки Тахо. Два старинных моста пересекают Тахо, связывая город с холмом на противоположном берегу, который стережет (реконструированный) замок Сан-Сервандо (XIV век). Если смотреть на город с другого берега, он кажется орлиным гнездом. Если же выбрать, как говорят в кино, обратную точку, бросить взгляд сверху, из города, с широкой террасы Мирадеро, то за рекой видны зеленые просторы веги – речной поймы, а в ней темнеет дворец Галианы, который построил для своей возлюбленной, еврейки Ракели по прозвищу Фермоза (Прекрасная) король Альфонсо VIII, о чем повествует фейхтвангеровская «Испанская баллада», именуемая также «Еврейка из Толедо».

Дворец Галианы – Ракели построен мавританскими строителями в самом изощренном восточном вкусе. Как лабиринт, его окружают шпалерами сады с высокими, стенкой стриженными кустарниками. Остекленных окон нет – их заменяют широкие проемы причудливой формы, и ветерок свободно продувает летний дворец. Десять ступеней спускаются вниз, к бассейну, не для купания – для прохлады. Воды в нем по щиколотку, схваченную браслетом щиколотку прекрасной Ракели. Потайной ход ведет от бассейна за пределы сада. Вместо дверей плотные тяжелые циновки закрывают дверные проемы. Это жилище, не крепость. Обитель неги и прохлады, оазис посреди пекла кастильского лета.

Во дворец Галианы не водят туристов, это типичная недостопримечательность. Я сидел в тени у фонтана в полном одиночестве, садовник-хранитель почтительно удалился с моей скромной мздой, предоставив мне строить иллюзии возврата в старинные дни еврейско-мавританско-христианского Толедо.

Удивительно, что этот цветок мавританской архитектуры распустился уже под христианским небом, через сто лет после падения – взятия – освобождения Толедо.

Традиция связывает появление мавров в Испании с другим местом в Толедо, на берегу реки Тахо, где неподалеку от моста Св. Мартина видны руины древнего предмостного укрепления, видимо следы снесенного потоком римского моста. Это Баньо де ла Кава, «купальня Кавы», точнее, доньи Флоринды ла Кава, прекрасной дочери наместника Сеуты и Танжера графа Хулиана. Флоринда, которую мавры называли Зораидой, купалась здесь, в загородной тиши, когда последний король вестготской Испании Родриго (Родерих) увидел ее и соблазнил. Разгневанный Хулиан призвал мавров из Северной Африки на погибель королю.

На самом юге гигантского Иберийского полуострова, неподалеку от Гибралтара и Трафальгара, находится городок и мыс Тарифа. В Тарифе сохранились руины старых мавританских укреплений, стен, бастионов со стрельчатыми проемами. Здесь 30 апреля 711 года высадился во главе первого отряда берберов Тариф ибн Малик, капитан Тарика ибн Зияда. Тарик ибн Зияд, с его семью тысячами воинов, был направлен Мусой, правителем Мавритании, незадолго до того обращенной в ислам. Имена эти увековечены в географии юга. Именем Тарифа назван городок Тарифа, именем Тарика – Джабль-эль-Тарик, Гибралтар, а может быть, звучит в этом названии арабское тариф (мыс), как в Трафальгаре – Тариф-эль-Гарб, Западный мыс.

И сегодня из Тарифы ходит паром в Сеуту и Танжер, и, когда плывешь вдоль берега к Гибралтару, за узкой полоской моря виден близкий африканский берег и горы Атласа. Великая постепенность мира постигается во время путешествий, иначе кажется: где Африка, а где Испания? В старину это было еще яснее: Гибралтарский пролив не разделял, а соединял Испанию и Северную Африку, по словам Тойнби. Магриб и Иберия были в древности одним районом, дальней западной провинцией мира с центром в Риме.

Коренное население Магриба и Иберии близко друг к другу этнически и лингвистически, даже генетические характеристики басков и берберов сходны. Население свободно мигрировало из Магриба в Иберию и обратно, в то время как Пиренеи оставались куда более солидной преградой. И свой исторический путь Иберия и Магриб начали вместе с приходом первых финикийцев-колонистов.

К западу от Гибралтара и Тарифы у берега стоит скала, окруженная стенами, наподобие Тира и Атлита, – старинный порт Кадис, поглощенный в наши дни бесконечным морем пригородов, однообразных «черемушек». Старый Кадис (Гадир, от семитского ГеДер – огражденный – или Кадиш, от семитского КаДоШ – святой) был основан финикийцами, мореплавателями из Тира и Сидона, за 200 лет до царя Хирама, легендарного строителя Соломонова храма. Финикийцы основали и Карфаген на магрибском, африканском берегу. Со временем Карфаген стал центром всех финикийских колоний на обоих берегах, от Севильи до Сахары. Так Иберия и Магриб приобщились к семитской сирийской цивилизации, к той ее части, которая последней пала под напором эллинизма. Уже после того, как Александр Македонский уничтожил империю Ахеменидов, преемницу царства Давида и Соломона, и принес греческую цивилизацию в Сидон и Иерусалим, дальний отпрыск Сирийской цивилизации, Карфаген, процветал на берегах Западного Средиземноморья.

Вслед за этим Иберия и Магриб оказались на периферии римско-греческой цивилизации – после победы Рима над Карфагеном они вошли в состав Римской империи. Самые внушительные следы римского правления на полуострове находятся в Мериде, на испано-португальской границе, маленьком городке, который был когда-то столицей провинции Лузитания, примерно совпадавшей с нынешней Португалией. В Мериде сохранились театр, цирк, мост, триумфальная арка и руины акведука.

Обе страны процветали и при римлянах. Африка дала Риму Апулея, Испания – Сенеку. После распада империи обе страны были завоеваны варварами: франками, свевами, вандалами. Затем вестготы, очередные выходцы с германского севера, вытеснили вандалов в Африку и основали королевство со столицей в Толедо.

Правление вестготов не изменило в массе коренного населения. Насчитывавшие перед началом мавританского вторжения около 100 тысяч человек, вестготы «безуспешно пытались ассимилировать три-четыре миллиона испанцев Средиземноморья», по словам историка Иэна Робертсона. Поначалу вестготы придерживались христианства арианского толка, как и прочие варвары – за важным исключением франков, сразу принявших католичество.

Как и в случае большинства религиозных расколов, причина коренилась не только в теологии. Оказавшись на территории бывшей Римской империи, да еще и в положении властителей, варвары попали в переплет: несмотря на всю свою силу и военное могущество, они ощущали собственную неполноценность рядом с богатыми и культурными экс-римлянами – жителями Прованса, юга Испании, Италии. Два общества – военных правителей-варваров и местных жителей, экс-римлян, – не смешивались на протяжении сотен лет. Большинство варваров предпочло в таких обстоятельствах придерживаться несколько иной веры, чем завоеванное население. Так арианская ересь стала отличительным знаком военной касты.