Луиза спросила по-французски:

– Вы играете в покер? – Ее произношение было безукоризненным.

Но Шарль, к своему немалому удивлению, ответил ей на английском:

– Я не очень хорошо говорю по-французски. – Почему он солгал, Шарль и сам понять не мог.

– Я думала, все образованные арабы говорят по-французски.

– Весьма неохотно, смею вас уверить. Ведь это язык наших угнетателей. Кроме того, среди арабских стран есть и такие, где французский не употребляется совсем.

– Например?

Шарль ответил не сразу:

– Египет.

– Значит, вы египтянин?

– Нет. – Конечно, его ответ не имел никакого значения. Он чувствовал, что окончательно запутался.

Невинная на первый взгляд ложь, которую он вплел в ткань их беседы, заставила Шарля нахмуриться. С чего это ему вдруг понадобилось пускаться в лингвистические дебри? Это совсем не входило в его планы. Он помолчал в замешательстве, но почти тут же выбросил эту мысль из головы.

Впрочем, далее их разговор протекал довольно гладко во многом благодаря очаровательной Луизе. Между ними воцарилось молчание, которое свидетельствовало о том, что Шарль с честью выдержал первый экзамен. Все его недомолвки были приписаны некоей тайне, окружавшей его жизнь, которую Луиза решила во что бы то ни стало разгадать.

Некоторое время она сидела молча, поглаживая щенка, который вился у ее ног. Затем произнесла из мрака:

– Я не хочу, чтобы мои слова ввели вас в заблуждение. Помните, несколько минут назад я жаловалась моему песику? Так вот, мне нравится быть собой. Мне нравится быть красивой. Очень нравится.

– Я знаю.

Девушка внезапно спросила:

– А вам известно, что… – Она поправилась: – Как вы считаете, гордиться своей внешностью – это дурно?

– Не думаю, – усмехнувшись, возразил Шарль. Луиза помолчала, потом спросила:

– А вы красивы?

– Вы никак не можете забыть об этом?

– О чем?

– О том, как люди выглядят.

– Но вы же красивы. Я догадалась по вашему смеху: вам прекрасно знакомо это чувство – гордость за свою внешность.

Шарль вздохнул, потом признался:

– Да, я тщеславен.

– Но вы можете сдерживать его?

– Что именно?

– Ваше тщеславие.

– Нет, но оно тоже не властно надо мной.

– Объясните, я не понимаю.

Из ее последних слов следовало, что ей в самом деле хотелось бы поговорить на эту тему. В ее требовательном «объясните, я не понимаю» Шарль уловил мольбу. Теперь причина ее страданий стала ему понятна: у нее не складывались отношения с окружающими, но она жаждала общения, как голодающий пищи. В то же время Шарль вынужден был признать, что сам становился для нее источником духовного общения, к которому она так стремилась. Он не просто завоевал ее доверие – она готова была принять его дружбу.

Что ж, он не должен обмануть ее ожиданий. И, чтобы как-то оправдаться за все свои прошлые, настоящие и будущие прегрешения, Шарль начал так:

– Конечно, я не могу полностью контролировать свои чувства. Это никому не под силу. Но я могу сдерживать свои ответные порывы или, наоборот, давать им волю. Я… – Он решил изменить грамматическое построение фразы. – Вы, – продолжал он, – можете поступать дурно, к примеру, идя на поводу у своего тщеславия, если считаете, что так проще, забавнее, ну и так далее. Либо вы способны обуздать гордыню, когда это угрожает вашей жизни или несправедливо по отношению к другим. Вы осознаете свои чувства и принимаете их. Затем действуете в соответствии со своим убеждением в том, что в данный момент для вас хорошо.

Луиза раздумывала над его словами несколько минут, потом заметила:

– Мои родители постоянно говорят, что я должна быть счастлива, должна чувствовать себя счастливой, но мне порой трудно.

– Возможно, они всего лишь просят вас притворяться довольной и не причинять им излишних хлопот.

В ответ на это изысканное надушенное создание громко хмыкнуло и выругалось не хуже портового матроса:

– Черт побери, да я скорее буду скалы грызть, чем притворяться!

– Да, родители порой требуют невозможного, – согласился Шарль. – Мои родители вечно докучали мне нравоучениями.

– Правда?! – воскликнула она, но Шарль не успел ей ответить. Она расхохоталась – звонко, весело. Впервые его слова вызвали у нее такой отклик. У Шарля мурашки поползли по коже.

Своим последним замечанием он невольно вызвал с ее стороны поток излияний – она раскрылась перед ним, словно мидия, опущенная в кипящую воду.

С кузиной Мэри ужасно скучно – невыносимо быть объектом постоянного поклонения. Супруга американского посла во Франции напоминает кошачью лапку – мягкая и пушистая, но с острыми когтями, разящими молниеносно. (Шарль расхохотался, узнав в этом словесном портрете Пию.) Доверенный ее будущего мужа, навестивший их в Нью-Йорке и находящийся в данный Момент на борту, – весьма приятный джентльмен, ее единственный знакомый. Забавно, что при этом он красив несколько женоподобной красотой, но зато глуп, как пробка. (Шарль подавил взрыв хохота, узнав своего кузена Гаспара.)

Очаровательная Луиза обожает своих родителей, хотя и не сообщает им об этом, поскольку они в последнее время ужасно ее раздражают. Она верит в красоту и не верит в любовь, хотя и признает, что должно существовать нечто глубокое и сильное между двумя людьми, – такие чувства, вероятно, испытывают ее родители. Что касается ее самой, то юная Луиза ожидает самого главного момента, под влиянием которого она сможет познать себя. Она до сих пор толком не уверена, кто она, откуда и зачем пришла в этот мир.

Девушка заговорила Шарля до смерти, и он почти потерял нить их беседы, но не услышал от нее ничего похожего на детскую болтовню о животных, школьных уроках или губной помаде из Парижа. Ему нравилось ее слушать. Наконец, она упомянула и о предстоящей свадьбе (правда, без особой радости) и об отвратительном незнакомце, от которого, как она теперь поняла, ей придется иметь детей. Она вовсе не была наивна в вопросах деторождения. Скорее наоборот, чересчур хорошо осведомлена. Шарль решил, что ее девственность – дело прошлое. Во всяком случае, ее откровенная прямота исключала всякую невинность в этом вопросе.

Его бросило в жар. Это самоуверенное юное создание внезапно показалось ему более доступным, более приемлемым – и гораздо более привлекательным, чем он предполагал, – в качестве любовницы. Шарль лежал в темноте, слушал ее и обдумывал свой план, почесывая щенка, слегка задевая ее надушенные юбки. Один раз она даже лягнула его в колено (кстати сказать, больное), за то что он смеялся над ней. Шарль был так очарован ею, что потерял представление о времени. Минуты летели незаметно.

Он понятия не имел, сколько продолжалась их беседа – час или два. Внезапно Луиза воскликнула:

– О Господи, я же опоздаю на обед! Мама и папа будут меня искать!

Она встала. Шарль тоже поднялся. Оба они в сопровождении щенка направились к выходу.

Шарль был бы немало удивлен, если бы узнал, что о нем думает Луиза. Их приключение представлялось ей и волнующим, и пугающим одновременно.

Волнующий момент состоял в следующем: Луизе беседа во мраке показалась волшебной и… значительной. Ее араб, или кто бы он ни был на самом деле, обладал теми качествами, которые отсутствовали у молодого лейтенанта: любезностью, мужским обаянием и, возможно, пылкостью натуры. Последнее обстоятельство немного пугало ее: Луиза чувствовала, что интерес Шарля не ограничится беседами.

Наконец случай свел ее с мужчиной, думала она, достойным внимания. Он представлялся ей экзотическим блюдом среди обильного подношения из джентльменов, ежедневно падающих к ее ногам. Он был хорошо образован, умен и гораздо старше ее. Луиза решила, что ему под тридцать, и его солидный, с ее точки зрения, возраст и связанные с этим опыт и уверенность в себе возбуждали ее любопытство так сильно, как еще никогда в жизни. До сих пор она кокетничала с мужчинами, которые были ей гораздо ближе по возрасту. Роман со взрослым человеком, к тому же уроженцем экзотической страны, приятно щекотал нервы и рисовался захватывающим рискованным предприятием.