— Технически, мистер Райт, ваша дочь права, — разводит руками строгая, пугающе безупречная женщина, возглавляющая юридический факультет. — Этот семестр оплачен, Тиффани имеет право посещать занятия еще целый месяц. А раз ей больше восемнадцати, вынудить ее бросить учебу вы не можете. Но это не означает, что ей не придется нагонять пройденный материал и сдавать зачеты. Максимум, что мы можем сделать — их отложить.

Отец нервно меряет шагами кабинет, не зная, что делать. Я сижу, скрестив руки и упрямо поджав губы. Мне могло бы быть стыдно за устроенную сцену, но решив забрать меня из колледжа по состоянию здоровья, не посоветовавшись со мной, родители основательно перегнули. Наверняка мама именно поэтому не хотела отпускать меня в Ньютон. А когда отпустила, посчитала, что рассорить нас с отцом, поломав последнее сопротивление — тоже отличный план. Она прикидывается хорошей, принося мне вечером молоко и печенье на подносе, и, быть может, совсем не такая железная, какой я ее представляю, но у нее свои игры, и в мои планы они не вписываются.

— Тиффани, послушай, — игнорируя наличие посторонней женщины, отец наклоняется надо мной, заглядывая в глаза. — Врачи предупреждали, что если ты сейчас нагрузишь свой мозг, то воспоминания могут не вернуться никогда.

Господи, этот человек даже не злится. Он искренне переживает, он действительно меня любит!

Даже Хилари понимает, насколько важно все выяснить. Вот почему диковатая сестренка хотела, чтобы я поехала и постояла за себя!

В душе созревает что-то теплое.

— Папа! — начинаю я жалобно. — Меня. Пытались. Убить! И если я сейчас покину колледж — эта попытка сойдет кому-то с рук. Более того, за мной закрепится слава самоубийцы, и моя жизнь будет загублена. Я окажусь на учете у психиатра, не найду нормальную работу, тем более по специальности, не создам нормальную семью, потому что только конченый идеалист или религиозный фанатик доверит рожать детей женщине, которая может в любой момент броситься с крыши вновь. Это значит, что кто-то пытался убить меня, лишил памяти, разрушил будущее, а вы с мамой ему подыгрываете. Я не против не вспомнить, если это даст мне шанс на нормальную жизнь в дальнейшем!

У отца дрожат губы. А я не соврала ни словом! Я действительно согласна не вспомнить. Быть может, в этом даже благо. Чем больше я себя узнаю, тем больше удостоверяюсь, что вполне могла нечаянно узнать секрет, за который поплатилась. Да, я должна его узнать. Но я не обязана помнить то чувство страха, которое гонит молодую девушку на крышу вопреки всякой логике!

— Дай мне эти полтора месяца, чтобы во всем разобраться. Пожалуйста!

Мне жаль, что пришлось проделать этот трюк именно с папой — единственным человеком, которого я хочу обнимать, — но я действительно не вижу другого выхода.

— Хорошо, — говорит он глухо.

— Тогда, полагаю, вопрос улажен, — сообщает декан. — Мисс Райт, как только получите заключение врачей, мы вас ждем.

Как только мы оказываемся на улице, я порывисто благодарю отца, но по решительности на лице понимаю, что рано.

— Послушай меня, юная мисс! — гневно сводит он кустистые брови. — Я согласен с тем, что моя Тиффани никогда не спрыгнула бы с крыши, но, кроме того, если бы моя Тиффани была ночью в своей комнате в общежитии и училась или спала, как это предписывает устав колледжа, с ней бы ничего не случилось! А это значит, что я запрещаю тебе проводить собственное расследование. Ты каждый день будешь возвращаться в общежитие и звонить нам с мамой из своей комнаты. Если понадобится — делать домашнюю работу под нашим присмотром. Пока мы не поверим, что ты образумилась!

— Но как я тогда узнаю правду?!

— Ты ее уже знала. Ходи по кампусу в учебное время, присматривайся, вспоминай. Если я узнаю, что ты нарушаешь это правило — ты тотчас отправишься домой! И твои гражданские права будут интересовать меня в последнюю очередь.

Надо ли говорить, что такие жесткие ограничения меня разозлили? И пересекая парковку, я непривычно невнимательна, а потому, когда рядом с визгом тормозит машина в паре дюймов от моих ног, у меня чуть сердце из груди не выпрыгивает. Как я ее не заметила? Шумно выдохнув, я тяжело опираюсь о капот ладонями и слышу заполошный крик отца:

— Тиффани!

Он странным образом приводит меня в чувство, и я вскидываю голову, чтобы взглянуть на водителя, который чуть не убил меня. Снова. Быть может, он и есть тот, кто собирался расправиться со мной на крыше? Тогда он должен быть удивлен, напуган или раздражен. Но мой взгляд утыкается в практически непрошибаемую стену. Не в том плане, что стекло тонированное — нет. Просто на лице парня, который чуть не сбил меня, невозможно прочитать ни единой эмоции. От резкого торможения пахнет паленой резиной. Он не мог не испугаться. Не мог не испытать хоть что-то…

Отец, тем временем, стучит в окно, вынуждая моего несостоявшегося убийцу номер два опустить стекло.

— Вы разве не знаете, что на парковке разгоняться не следует? — гневно спрашивает отец.

— Я прошу прощения, — отвечает он тихо и спокойно. — Надеюсь, ваша дочь в порядке?

От такой вежливости папа тут же сдувается, а мне чудится двойное дно в словах парня. Он тоже меня-ее знал. Возможно, шапочно, но все равно.

Судя по всему, папа тоже это понимает.

— В порядке, — кивает он, оглядев меня с ног до головы.

— Ей тоже следует быть осторожнее на парковке. И не только, — с намеком говорит он, и отец свирепеет снова.

— Что вы имеете в виду?!

— Я имею в виду, что ей следует быть осторожнее. Это все.

С этими словами он поднимает стекло и смотрит на меня. А уголок его губ дергается вверх, делая его лицо вызывающе красивым. Но это все меркнет на фоне взгляда: у парня невероятные, прозрачно-светлые глаза, почти бесцветные. 

Я готова голову дать на отсечение, что он привлек мое внимание специально.

Стихотворение Лены М

Как же это страшно,

Саму себя не знать,

В зеркальном отражении

Себя не узнавать.

Во тьме среди руин

При свете дня ступать,

В знакомых незнакомцах

Ключ к прошлому искать.

И как в известной песне

Беззвучно умолять:

Верните мне меня,

Пока чуть-чуть осталось

Верните мне меня,

Я всё равно сломалась,

Верните мне меня,

Хотя бы по частицам,

Пока не до конца

Меня склевали птицы.

Из кусков да в целое

Себя я снова сделаю...

И в поисках себя,

Туда-сюда, как дворники,

Я каждый выходной,

От вторника до вторника..

***

Вернувшись домой, я застаю маму в кухне с полотенцем. Она вытирала посуду, но, заметив нас, замерла, прижав его к груди. Ей страшно, что все прошло не по плану. Я, не говоря ни слова, просто прохожу мимо и, спрятавшись на лестнице, подслушиваю разговор родителей:

— Но она права, Карен! — рычит папа в ответ на обвинения в излишней мягкости. — Отказав в праве разобраться в этой истории, мы разрушим ей жизнь. Полиция не потрудилась даже достоверную теорию состряпать. Не ври, что ты им поверила! Спрыгнула сама? Наша Тиффани? Брось!

— Ладно, Уильям, допустим, ее столкнули! Но ты хочешь, чтобы наша дочь вернулась в это ужасное место и кто-то закончил начатое?

Мне становится чуточку неловко за свою злость. Карен Райт рассуждает как любая мать. Пусть наши отношения не столь хороши, как бы мне того хотелось, она просто пытается меня уберечь.

— Нет. Я хочу, чтобы наша дочь не думала, будто ее предают собственные родители. Или, если вдруг память не вернется, не считала себя наркоманкой и самоубийцей. Потому что это не так.

— Ты этого не знаешь, — припечатывает мать. — Вспомни, как она изменилась, похудела, осунулась, как все лето убегала из дома на несколько дней, а, вернувшись, отделывалась нелепыми отговорками о друзьях и вечеринках.

— Этому может быть много объяснений! Может, у нее появился молодой человек?

— И зачем тогда это скрывать, Уилл? Ты хоть представляешь, сколько раз я об этом спрашивала? Я была бы счастлива узнать о таком. Даже… даже если бы это был не молодой человек, а девушка! Но она каждый раз отвечала категоричным «нет».