Сердце едва не выпрыгивает из груди, когда я прошу водителя подъехать к дому Джонатана. Я расплачиваюсь, а фотографы уже щелкают — папарацци обнаружили меня. Водитель смотрит на меня.

— Вы уверены, что мне не стоит ехать дальше? — спрашивает он.

Я качаю головой. «Теперь уже слишком поздно», — думаю я и выхожу. На этот раз меня ни о чем не спрашивают, очевидно, достаточно того факта, что я направляюсь к дому Джонатана. Или, возможно, я выгляжу настолько мрачно, что они не осмеливаются заговорить со мной.

Сделав несколько шагов, я оказываюсь у ворот, и фотографы и на этот раз не входят вслед за мной. Однако, направляясь к двери дома и нажимая на звонок, я слышу щелчки фотоаппаратов.

«Пожалуйста, будь дома», — мысленно умоляю я; ощущение того, что меня выставили на всеобщее обозрение, ужасно неприятно. Я даже не хочу представлять себе, что напишут в газетах завтра, если сейчас я уйду, несолоно хлебавши.

Но дома кто-то есть, я слышу приближающиеся к двери шаги. Я жду, волнуясь, и пугаюсь, когда вскоре дверь открывается и на пороге появляется женщина средних лет. На ней халат, в руке тряпка.

— Что вы хотели? — спрашивает она, и я вижу, как она бросает недоверчивый взгляд в сторону фотографов.

Я настолько растеряна, что поначалу не могу выдавить из себя ни слова. «Значит, у него все же есть домработница», — думаю я.

— Могу я видеть Джонатана… я имею в виду, мистера Хантингтона?

По лицу женщины пробегает тень узнавания, очевидно, она понимает, с кем разговаривает.

— Прошу, — отвечает она и отступает на шаг. — Входите.

Когда дверь закрывается и фотоаппараты остаются за ней, я перевожу дух и следую за домработницей на второй этаж, где находится кухня, которую я так хорошо помню. На каменном столе стоит ведро с водой, к рабочей поверхности прислонена швабра.

Женщина ведет меня еще выше, провожает через две просторные гостиные. У одной из дверей останавливается и стучит.

— Да? — Я слышу голос Джонатана, и по спине пробегают мурашки.

— К вам гости, — объявляет женщина, еще раз оглядывая меня с головы до ног.

Секундой позже дверь открывается, в дверном проеме показывается Джонатан. Очевидно, он не ожидал увидеть меня, на его лице явно отражается удивление.

— Грейс.

Я могу только смотреть на него и надеяться, что у меня не подкосятся ноги, — настолько огромное влияние оказывает на меня его вид. А ведь я не видела его всего лишь один день.

Воротник его черной рубашки расстегнут сильнее, чем обычно, небрежные джинсы подчеркивают мускулистые ноги. Волосы растрепаны, как будто он не один раз провел по ним рукой, на лице темная тень: сегодня он еще не брился. Он кажется усталым.

— Можно… можно поговорить с тобой? — неуверенно спрашиваю я.

Какой-то долгий миг он молчит, и я не решаюсь вздохнуть, но затем кивает.

— Можете идти, миссис Метьюс, — говорит он, обращаясь к женщине. — Вы мне больше не нужны.

— Как скажете, мистер Хантингтон, — отвечает она и, уходя, бросает на меня взгляд, в котором сквозит любопытство. Вскоре она исчезает на лестнице, и мы остаемся одни.

— Кто это был? — спрашиваю я, чтобы заполнить тишину между нами. Рядом с ним я вдруг начинаю страшно нервничать.

— Моя экономка, — отвечает он.

— Я и не знала, что она у тебя есть.

Он поднимает брови.

— Ты многого обо мне не знаешь. — Его лицо по-прежнему серьезно, ни следа улыбки, но глаза сверкают.

Я нервничаю, поэтому заглядываю в комнату за его спиной. Это просторный кабинет с книжными шкафами у стен, множеством современных картин и большим массивным письменным столом, на котором грудой лежат бумаги. Очевидно, Джонатан и дома много работает.

— Зачем ты здесь, Грейс? — Его голос звучит требовательно, по спине у меня пробегает холодок.

— Я… должна была тебя увидеть.

— Думаешь, это хорошая идея? А фотографов снаружи ты видела? Если ты не хотела, чтобы тебя связывали со мной, то добилась прямо противоположного эффекта. Потому что эти фотографии завтра окажутся где-нибудь еще, подводя отличный фундамент под нашу «интрижку».

Я киваю и выдерживаю его взгляд.

— Знаю. Но мне все равно, потому что… я передумала. — Делаю глубокий выдох. — Я хочу эту «интрижку», Джонатан. Я хочу остаться с тобой.

Он какое-то время молча смотрит на меня. Только теперь в его глазах горит огонь, от которого мне становится тепло.

— А вот я не знаю, хочу ли этого, Грейс. У меня еще никогда не было ничего с сотрудницами, — произносит он, и я замечаю, что он действительно испытывает неуверенность. Значит, это ему тоже чего-то стоит. Хорошо.

— А у меня не было секса до встречи с тобой. — Я делаю шаг к нему, кладу руки ему на грудь. — Все когда-нибудь бывает впервые.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — снова повторяет он, и это звучит как последнее предупреждение, последняя попытка остановить то, что мы оба остановить не в состоянии.

— Так дай мне шанс узнать, — отвечаю я, поглаживая его крепкие грудные мускулы.

В следующий миг губы Джонатана уже целуют мои. Его поцелуй жесткий, почти грубый, как будто он хочет наказать меня, но сердце мое поет, и я поддаюсь, когда его язык требует, чтобы его впустили в мой рот, завоевывает его, не давая мне шанса вздохнуть. Я чувствую его руки на себе, они мнут мою грудь, он не осторожен, он зол. Затем он поднимает руки выше, запускает пальцы мне в волосы, запрокидывает мою голову назад. С трудом переводя дух, я смотрю в его прекрасные голубые глаза, вижу в них темные вкрапления.

— Это будет только игра, Грейс, помни об этом, — хриплым голосом произносит он, целуя мою шею. — А правила ты знаешь.

— Нет, — возражаю я. — Но я выучу. Ты должен мне только показать.

Его близость опьяняет, совершенно новое чувство счастья захлестывает меня. Потому что, по крайней мере, мне удалось добиться маленькой, но победы. Он не отослал меня прочь. Я могу остаться.

Внезапно становится недостаточно просто стоять и наслаждаться его поцелуями и прикосновениями. Я тоже хочу действовать, хочу чувствовать его кожу, его волнующее тело рядом. Я вытаскиваю рубашку из-за пояса, расстегиваю ее, стаскиваю с его плеч, чтобы коснуться губами его кожи, попробовать его на вкус.

Но Джонатан прижимает меня к дверному косяку, снова целует в губы, задирает платье.

— В первую очередь ты должна запомнить, что я тебе не принадлежу, Грейс. Я могу научить тебя тому, насколько прекрасен секс. Но правило гласит: никаких чувств, только наслаждение.

— Ты получаешь наслаждение со мной? — спрашиваю я, потому что в данный момент для меня это единственное, что имеет значение. Обо всем остальном я подумаю позже.

— О да, — отвечает он, запуская пальцы в мои трусики, разрывая тонкую ткань, освобождая меня от них, отбрасывая в сторону. Опускается на колени, кладет руки мне на бедра. — Подними ногу и положи ее мне на плечо.

Дрожа, я поднимаю подол, крепко держу его, чтобы свободно двигаться. Затем подчиняюсь, и это кажется мне невероятно развратным. Сапожки все еще на мне, и меня страшно заводит то, что мы оба еще одеты, но он видит меня обнаженной. Его губы приближаются к моему холму Венеры, и, чувствуя его дыхание там, я прислоняюсь головой к дверной раме, потому что у меня подкашиваются ноги.

— Что, если твоя экономка еще не ушла? — возбужденно спрашиваю я, поскольку до меня доходит, что мы стоим на виду, у двери в его кабинет. Если она сейчас поднимется по лестнице, то сразу увидит нас. А слышать она точно слышит, если не ушла далеко.

Джонатан не отвечает, входя языком в мою разгоряченную щелку, и я лишаюсь способности думать, когда он касается моего самого чувствительного места.

— О-о-ох…

Я кладу руки на его голову, не в силах контролировать желание, тут же охватывающее низ моего живота и наполняющее меня влагой. Его язык и пальцы невероятно искусны, меня заводит то, что я стою здесь, и проходит совсем немного времени, прежде чем я оказываюсь на грани оргазма.