Пока в квартире Корицы мирно ужинали, обмениваясь новостями, де Сюр сидел в кабинете Франкенштейн, который теперь напоминал сооруженный на скорую руку офис. Режиссер полировал специальной щеточкой ногти и задумчиво рассматривал сложенную в кресле Нашу Лилечку. Время от времени, будто сравнивая копию и оригинал, он переводил взгляд с директрисы на плакат, украшающий стену. Там, сияя улыбками, Лилия Филадельфовна и Афелия Блюм, обе в черных очках, с двух сторон поддерживали горшок с Большим Афелиумом. Де Сюр готов был поклясться — тем самым, который теперь красовался на сцене во время кастингов. Казалось, он узнал бы это растение из тысячи — будто оно имело собственную физиономию. Внизу плаката шла крупная надпись: «Союз цветов и театра, что может быть лучше!»

— Нечисто тут дело! — пробубнил де Сюр и, неосознанно копируя Блюм, поправил бейсболку на голове Старушки Франкенштейн. — Как бы мне в твоем положении не оказаться, коллега.

Он еще раз бросил взгляд на изображение Блондинки — и оторопел. Потом выронил щеточку, принялся тереть глаза, плевать через левое плечо. В конце концов выбрался из кресла и пересел на стул в противоположном углу. Еще бы: на какую-то долю секунды вместо лица Афелии он явственно различил на плакате лицо своей матери. А ведь старуху боялись даже те, кто приходил к ней за помощью. «Не меня они боятся, — ухмылялась она, когда очередной клиент, наслав порчу на друга или недруга, поспешно скрывался за дверью, — а того зла, которое в них самих живет, а здесь наружу выскакивает. Как черт из табакерки. Торгуй миражами, сынок, и всегда будешь сыт!» Обычно после этого мамаша награждала малолетнего отпрыска увесистым подзатыльником. Потому что всем и всегда была недовольна. А однажды…

Но тут, прервав воспоминания де Сюра, в кабинет, гремя каблуками, ворвалась Афелия Блюм.

— Чего расселся? — прокричала она с порога. — У нас появился враг, а он сидит! Когда исчезли папки из сейфа, я подумала — случайность. Но теперь… Киоски разгромлены по всему городу, десятки растений погибли! Костюмершу похитили — а ведь она должна была стать главной жертвой!..

Отдышавшись и откричавшись, Афелия заговорила спокойнее:

— Что творится, а? Эдак можно и до спектакля не дотянуть. Ладно еще кастинги идут бойко, и той энергии, которую мы скачиваем с идиотов-зрителей, нам худо-бедно хватает. Бросай свои пилочки-зеркальца, больше меня про внешность думаешь. Пойдем, пора тебя кое с кем познакомить. А может, и «кое с чем». Не знаю, как лучше сказать. Только возьми вот это, иначе я за твою жизнь не ручаюсь.

Она достала из сумки темные очки. «Ничего фасончик», — машинально отметил про себя режиссер и всю дорогу, пока шли длинными коридорами, размышлял о том, что вот и по поводу внешности Блюм укоряет его как покойная (слава тебе Господи, что покойная) мамаша. Однако стоило Афелии распахнуть дверь С-3, все мысли из тщательно причесанной головы де Сюра просто вышибло. Второй раз за этот малоприятный день. Он судорожно принялся искать платок и тут же зажал им свой нос. Почудилось, что в темноте бывшего художественного цеха растеклось зловонное болото, в центре которого пыхтело и ворочалось странное нечто. Пахло зверем. Едва успел де Сюр подумать, что так вонять может только в вольере, где все обгажено слизью и чешуей крупной рептилии, как ощущения его стали стремительно меняться.

Сперва повеяло чем-то приятным, потом и вовсе — С-3 затопил аромат обожаемого режиссером французского парфюма. В следующую минуту де Сюр сообразил, что буквально в двух шагах от него стоит стол, а на столе — элегантный кейс с откинутой крышкой, доверху заполненный — воистину райское зрелище! — аккуратными пачками банкнот, уложенных в ровные ряды. От пачек исходило магнетическое зеленоватое свечение. Да что там свечение — сияние! Режиссер сглотнул и подался вперед.

— Говорила же, надень очки! — Блюм впилась ногтями напарнику в руку.

Де Сюр нехотя послушался, опасаясь спугнуть прелестное видение. И оказался прав. Как только глаза оказались за защитными стеклами, тотчас вернулся гадкий запах, а вожделенный чемодан исчез. Виски у де Сюра немедленно взмокли. Еще бы — теперь на него пялилось настоящее чудовище! Из небольшого болотца в центре комнаты поднималось сразу три отростка. Тот, что торчал посередине, был значительно короче и толще остальных, его венчал кожистый мяч-глаз, вылупивший черную смородину зрачка. Второй — длинное и гибкое щупальце — заканчивался пастью на манер граммофонной трубы, обрамленной по периметру жерла бесчисленными мясистыми лепестками. На конце третьего отростка вызревала почка размером с небольшой автомобиль, которая то и дело взрывалась с разных концов струйками золотистой пыльцы. Пыльца оседала по стенам и потолку гроздьями лягушачьей икры, и де Сюр наконец-то понял, откуда в таком количестве берутся светлячки мадам.

— Вот, — с гордостью сказала Блюм, — если Афелиум — наш король, Цветок-солнце, то здесь ты видишь Росянку, его верную слугу. Росянка — наша фабрика-кухня, последнее звено всей энергетической цепи. Она перегоняет сырую энергию зрителей в тот вид материи, которым я распоряжаюсь по своему усмотрению. В свою очередь я вкладываю все новые средства и силы в привлечение доноров. Круговорот еды в природе. При этом каждый решает свою задачу. Корни Росянки простым глазом не увидеть, они… как это… не совсем материальны, но стены зала, пол, потолок оплетены тончайшей и чувствительной сетью. Зрителей выкачивает на раз.

— Теперь ясно, — де Сюр снова прикрыл нос платком, — отчего народ в городе болезни косят. Люди просто обессилены и открыты любым вирусам. А нам не повредит?

— Нам — нет! — Афелия ловко выхватила из дрейфующего мимо облачка пыльцы один огонек. Тот затрепыхался у нее в когтях, как пойманная рыбка.

— Вот этот светлячок, Адениум, корпускула чистой энергии! Универсальная сила, которая подчиняется всем моим командам! Но двигаться они могут только в определенной среде: либо в темноте, либо при искусственном освещении. Это раз. А два — светляки абсолютно тупые! Выполняют только приказы. На самостоятельные действия не рассчитаны.

— В какой-то степени даже хорошо! — пожав плечами, прогундосил режиссер: он по-прежнему зажимал нос.

— Да, но не постоянно! — начала раздражаться Афелия. — А вообще Росянка по своей природе не паразит, она — хищник. Может питаться не только «снятой» энергией, но и свежатинку употребить. Вот скажи, что ты увидел, когда чуть не бегом кинулся в ее раскрытую пасть?

— Чемодан с деньгами, — буркнул де Сюр, косясь на самое подвижное щупальце Росянки, кончающееся пастью. — Надо же, пакость какая!

— Остынь, Адениум, — посоветовала мадам. — Она ведь все понимает и, когда охотится самостоятельно, за считаные секунды сканирует клиента, после чего выдает самый соблазнительный для него образ. Каждый видит то, что хочет видеть. Росянка ловит простачков на их же собственные фантазии, как бабочек на огонь. В каком-то смысле она твоя коллега — тоже Мастер воплощения фантазий! Да еще какой! Способна без всякого шума превратить человека, собаку, кошку или птичку в светящуюся пыльцу, сгустками которой мы можем управлять на свое усмотрение. Но чтобы заставить Росянку служить, нужно замкнуть ее на себя.

— И как вам это удалось?

— Всего ничего, — Афелия усмехнулась. — Несколько граммов живой плоти. Я пожертвовала мизинцами, правда, на ногах. Давай-ка протиснемся дальше. Пропусти нас! — приказала она монстру.

Росянка сомкнула кожистые веки — глаз-смородина исчез, захлопнулась и пасть. В глубине С-3, за Змеем Горынычем, как окрестил поганый цветок-существо де Сюр, на том же столе, где недавно лежала бездыханная Франкенштейн, теперь колосилась в длинном ящике рассада афелиума. Крысиные хвостики метелок искрились как бенгальские огни.