Рамон достал запотевшую бутылку шампанского «Дом Периньон», обернул ее полотенцем и с бокалом в другой руке вышел из номера. Он шел по устланному толстым ковром коридору, затем спустился вниз по раззолоченной лестнице и подошел к Гарден-свит. Подозвав коридорного, он отправил его за ключом.

Рамон прикрыл за собой дверь номера Нэнси, налил бокал шампанского и осмотрелся. Легкая улыбка скользнула по его губам. Нэнси ушла отсюда всего несколько часов назад. Комната еще хранила следы ее присутствия. На фотографии в серебряной рамке улыбалась Верити. Рядом, крепко сжимая зубами сигару, расплылся в улыбке Чипс О'Шогнесси. Фотографии Джека нигде не было видно. Так же, как и портрета какого-то другого мужчины. Рамон почувствовал себя более уверенно. Она, конечно же, ждала его. Другой причины ее появления здесь не могло быть. На тумбочке рядом с кроватью лежал томик стихов Элизабет Броунинг «Португальские сонеты». Он взял его и благоговейно подержал в руках. Ведь совсем недавно она прикасалась к нему. На кровати лежала приготовленная ко сну шелковая кружевная рубашка. Нежно пахнущее покрывало было аккуратно откинуто. На туалетном столике лежали простые четки, переплетенные ниткой прекрасного жемчуга. В воздухе витал слабый аромат духов Нэнси. Он сел в розовое бархатное кресло и погасил электричество. В лунном свете на дальней стене мерцало и переливалось красками полотно Матисса. Лицо Рамона горело. Он налил себе еще шампанского и устроился поудобнее в ожидании Нэнси. Пламя, которое не угасло в его крови с тех пор, как он держал ее в своих объятиях, разгоралось все сильнее, буквально пожирая его, так что Рамон почти физически ощущал боль во всем теле. Скоро, очень скоро он снова обнимет ее. Рамон бросил взгляд на дверь и начал отсчитывать минуты.

— Я не раз пытался познакомиться с вами, но вы скрывались, словно бабочка в коконе, — сказал князь Николай, танцуя с Нэнси вальс вокруг бассейна в центре яхты. Над ними ярко сияли звезды.

Нэнси засмеялась:

— Я не скрывалась ни в «Копли-плаза», ни в «Уолдорфе».

Лицо князя вытянулось.

— Новый Свет! У меня на него нет времени. Ни грации, ни изящества. Не то что в городе моей юности.

— В Санкт-Петербурге? — спросила Нэнси.

Он кивнул. Его рука обнимала ее легко и спокойно, в то время как музыка плавно перешла от вальса к танго.

— Ни одни балы не сравнятся по пышности с теми, что давала вдовствующая императрица в Аничковом дворце. Нигде не было столь блистательных приемов, как у великой княгини Марии Павловны. Нигде нет такого великолепия, как в Зимнем дворце. А разве где-нибудь можно испытать трепет, подобный тому, когда едешь по Невскому проспекту в сопровождении казачьего эскадрона? — Глаза его блеснули. — Когда-нибудь мы вернемся, и этот мир снова оживет. Россия наших отцов и дедов возродится.

— Вы действительно верите в это?

Из-под аккуратно подстриженных усов и бороды сверкнула веселая улыбка.

— Я знаю это наверняка, — сказал он и так лихо и щегольски закружил ее, что Бобо и Костас громко зааплодировали.

Вир им улыбнулся, но князь не видел его. Ники был чрезвычайно привлекателен для женщин и за обедом пытался пленить Нэнси своим очарованием. Его американская подружка казалась при этом невозмутимой. Она танцевала и флиртовала со всеми присутствующими мужчинами за исключением сэра Максвелла. Сэр Максвелл с удовольствием поддержал бы эту игру, но Лавиния Мид не давала ему такой возможности. Вир перевел взгляд на подружку Ники. Она стояла на палубе, прислонившись к поручню, с бокалом в руке, слегка откинув голову назад. Ее жемчужные зубы ярко сверкали в полумраке, когда она смеялась над очередным неприличным замечанием Санни.

Среди ее предков была Элизабет Уинтроп, одна из первых женщин, обосновавшихся в Новой Англии. Это она подняла мятеж против пуританских законов, управлявших жизнью первых поселенцев, которые впоследствии начали сами страдать от них. Саманта Хедли тоже обладала не меньшим мужеством, чем ее прабабка, что позволило ей выдержать нужду и лишения жизни в Америке в семнадцатом веке. Наблюдая, как Ники повел Нэнси в буфет, где леди Майклджон продолжала обсуждать последний роман принца Уэльского, Вир испытал неприятное чувство.

Он подошел к ним и обнял Нэнси за плечи, почувствовав, что она с удовлетворением приняла этот жест.

— Как поживает дорогая Кларисса? — спросила леди Майклджон, когда Вир приблизился, и вдруг громко икнула. Шампанское у Вира было превосходным, и стюард непрерывно наполнял ее пустеющий бокал. Напрасно муж пытался остановить ее, сердито глядя из-под густых, лохматых бровей.

— Кларисса в полном порядке, — спокойно ответил Вир. — Она в Индии, охотится.

— На тигров или слонов? — спросил лорд Майклджон. — В прошлом году я побывал на чертовски удачной охоте на тигров. Добыл пять штук.

— На тигров, — ответил Вир улыбаясь и, обхватив Нэнси, увлек ее в танце в дальний конец палубы. Он нежно ласкал рукой мягкий шелк ее спины, прижав к себе так плотно, что ее губы уткнулись ему в щеку.

Нэнси почувствовала, как остро реагировал Вир, когда леди Майклджон обращалась к нему с вопросами. Ей тоже хотелось побольше узнать о Клариссе, но сейчас было не время и не место. Вир коснулся губами ее губ, и она не оттолкнула его. Нэнси расслабилась, ощутив тепло его тела, наслаждаясь любовью и жизнью. Она крепко обняла Вира за шею и почувствовала, как он вздрогнул и еще крепче прижал ее к себе. Ей необходимо было ощущать рядом живое тепло, чувствовать, как кровь горячо струится по жилам. В ней накопилось столько нерастраченной любви, и некому было отдать ее. Разве только Виру. Джек не нуждался в ней. Рамон — тем более, если он мог позволить себе принимать жену ее отца всего через несколько часов после того, как они расстались. Она не испытывала страсти к Виру, но чувствовала нежность, привязанность и симпатию.

— Давай уйдем, — сказал он сдавленным голосом, и она молча согласилась.

Хозяин с хозяйкой незаметно покинули яхту, но оркестр продолжал играть, а стюарды угощали гостей шампанским и икрой, омарами и перепелами. Вир обнимал ее за плечи, тихо шепча на ухо ласковые слова, в то время как шофер вез их по темной дороге к полуосвещенному зданию отеля.

Ночной ветер дул в лицо Нэнси, развевая волосы, а на глазах у нее выступали горячие слезы. Она была с человеком, который любил ее, ценил и уважал. Но сердце ее разрывалось от тоски по тому, кто посмеялся над ее чувствами. Раньше она не понимала, что означали слова «власть одного пола над другим». Теперь же сама ощутила, что это такое. Это была неослабевающая власть Рамона над ней. Власть, заставившая ее забыть о своей гордости и достоинстве и молить хотя бы об одном его прикосновении, об одном поцелуе.

— Люблю тебя, — шептал Вир, сжимая ее руку и направляясь вместе с ней по устланным розовыми коврами коридорам к роскошному номеру Гарден-свит. Нэнси, не в силах что-либо сказать из-за душивших ее слез, молча сжала его руку, пытаясь овладеть собой. У дверей он подхватил ее на руки и, как невесту, перенес через порог. Она улыбнулась, а он, опьяненный своей победой, даже не заметил, как дрожат ее губы.

— Я мечтал об этой минуте еще мальчишкой в Молсворсе. Ты была тогда новобрачной и вряд ли подозревала о моем существовании.

— Теперь я знаю о тебе, — тихо сказала она.

Он осторожно поставил ее на ноги у края постели. Она стояла не шевелясь, отвернув голову. Он покрыл ее лицо страстными поцелуями, осторожно стягивая с плеч узкие бретельки платья. Соскользнув вниз, блестящий материал растекся по полу маленькой сверкающей лужицей.

— О Боже, как ты красива, — благоговейно прошептал Вир Уинтертон, когда она предстала перед ним во всем величии своей наготы.

— И, по существу, непорочна, — раздался громкий голос из угла комнаты.

Нэнси пронзительно взвизгнула. От неожиданности Вир тоже вскрикнул и потянулся к выключателю. Комната наполнилась слепящим светом. Рамон сидел в глубоком плетеном кресле с бокалом шампанского в одной руке и сигаретой в другой. Он говорил с явно презрительным хладнокровием, однако его остекленевшие глаза выдавали бешеную злобу.