Однако он поспешно сказал себе, что это глупость. Как можно думать, что у цыган-кочевников есть нечто столь дорогостоящее?

— Расскажите мне о вашем народе, о калдерашах, — попросил он.

— Я уже сказала вам, что мы работаем с металлом, — ответила Савийя почти укоризненно, словно ей не нравилось повторять одно и то же.

— И какой же металл вы используете в своих ювелирных работах? — поинтересовался маркиз.

— Медь, серебро или золото. Тот, который подходит для задуманной вещи.

— Золото? — переспросил маркиз.

— Венгерские аристократы пьют вино из золотых кубков и украшают свои столы всевозможной золотой посудой. Ее изготавливают для них калдераши.

— Вам нравилось в Венгрии? — спросил маркиз и добавил, пока она еще не успела ответить: — У меня такое чувство, что у венгров существует для вас какое-то особое название.

— В Венгрии и Германии вождей наших племен называют «герцогами Малого Египта».

— Солидный титул! Вам это приятно?

— Для нас придумано столько названий! В Германии нас зовут «Zigeuner», во Франции мы — «bohemians», в Турции — «tchinghanie», а в Персии — «karaki». Какая разница? Мы все те же. Сами мы зовем себя совсем иначе.

— Но все-таки в некоторых странах вас ценят гораздо выше, чем в других.

— Король Венгрии Сигизмунд дал цыганам охранную грамоту. Король Шотландии Джеймс V дал одному из наших вождей, Джони Фору, лорду и графу Малого Египта, юридические права над всеми своими цыганами…

— Откуда вы все это знаете? — удивился маркиз.

— Наша история передается из уст в уста так, чтобы все знали, где мы можем найти друзей, — объяснила ему Савийя.

— Очень разумно, — одобрил он. — Мне бы очень хотелось познакомиться с остальными вашими людьми. Можно мне прийти к вам в табор?

— Нет!

Отказ прозвучал категорически.

— Почему же?

— Потому что если они вас увидят, то я больше не смогу сюда приходить.

Маркиз был изумлен.

— Но почему?

— Вы не поймете.

— Чего я не пойму?

Немного поколебавшись, Савийя сказала:

— Мой отец, глава калдерашей, или, как мы называем его, «вайда», разрешил мне приходить сюда читать ваши книги, потому что вас не было дома. Если он узнает, что вы приехали, мне нельзя будет сюда приходить.

— Но почему ваш отец настроен против меня? — недоверчиво спросил маркиз.

— Вы — мужчина!

— Объясните, пожалуйста, что вы хотели этим сказать.

— Возможно, в другой раз, — сказала Савийя, вставая. — Уже поздно. Мне надо возвращаться, иначе меня начнут искать.

— Возвращаться куда? — спросил маркиз.

— Туда, где мы остановились.

— Но я считал, что вы живете здесь!

— Я провела здесь только первые два дня, пока была без сознания, — ответила Савийя. — А потом, поскольку мистер Хобли так добр и лечил мои раны, мне разрешали возвращаться для перевязок. Позже я умолила отца, чтобы он позволил мне читать ваши книги. Но у меня не должно быть других причин приходить в ваш дом.

— А завтра вы придете? — спросил маркиз.

— Думаю, мне разрешат.

— Тогда не рассказывайте отцу, что я приехал.

Она взглянула на него из-под полуопущенных ресниц.

— Пожалуйста, приходите завтра! — умоляюще попросил маркиз. — Мне так много хочется узнать! Например, почему вы колдунья и какие чары вам подвластны.

Савийя улыбнулась, но ничего не ответила.

Она пошла прочь, и, глядя, как она пересекает огромную библиотеку, маркиз снова подумал, что никогда еще не встречал столь грациозной женщины: казалось, она не идет, а плывет по полу!

Оказавшись у двери, девушка оглянулась на него.

— Так вы придете завтра? — настоятельно спросил он.

— Возможно, — ответила она.

А в следующую секунду исчезла.

Маркиз несколько мгновений стоял совершенно неподвижно, глядя на закрывшуюся за ней дверь.

— Колдунья! — произнес он вслух. — Вот уж и впрямь существо, на встречу с которым я никак не рассчитывал!

На следующее утро маркиз встал очень рано: он помнил, что ему надо отправиться к Юдит и обговорить все, касающееся управления ее имением.

Пока Хобли помогал ему надеть костюм для верховой езды, он заметил:

— Вы неплохо лечили нашу цыганку, Хобли.

— Раны зажили быстро благодаря тому, что девушка полна здоровья, — отозвался Хобли. — Сказать по правде, милорд, лечить ее было просто удовольствием.

Подняв брови, маркиз спросил:

— А остальная прислуга забыла о своих страхах относительно того, что она может с ними сделать?

— Разумеется, милорд, — ответил камердинер. — Как только девушка пришла в себя, так сразу всех покорила. Даже миссис Мидхэм хорошо отозвалась о юной леди!

Маркиза позабавило то, что из «одной из этих цыган» Савийя превратилась в «юную леди». Но в тоже время он понимал, что это надо рассматривать как комплимент.

Прислуга любого аристократического дома всегда отличалась крайним снобизмом, и их понятия о правилах поведения и о том, что пристойно, а что — нет, крайне жесткими. Достаточно было малейшего ущемления их привилегий или признаваемого ими порядка старшинства — и начиналось чуть ли не вооруженное восстание.

Маркиз решил, что тот факт, что его слуги перестали бояться Савийю и даже приняли ее, следовало считать очень необычной и совершенно непредсказуемой переменой в их отношении к цыганам.

Однако он не стал делиться этими соображениями с Хобли, а только сказал:

— Преподобный очень похвально отозвался о ее сообразительности.

— Преподобный прекрасно разбирается в людях, милорд, — решительно заявил Хобли.

Скача через парк, а потом через лес к дому Юдит, маркиз поймал себя на том, что снова думает о Савийе.

В той части Хартфордшира, где располагались их имения, было много лесов, и, проезжая через них, маркиз понял, что тут можно было скрыться не одному, а множеству цыганских таборов — да так, что найти их было бы просто невозможно.

Тем не менее маркиз довольно хорошо представлял себе, где именно могли остановиться сородичи Савийи, и решил, что, когда у него появится свободное время, он, пожалуй, нанесет им неожиданный визит и посмотрит, каковы они и как живут.

В то же время, если верить Савийе, такой визит означал бы, что ее перестанут отпускать к нему в поместье. А сейчас маркизу нисколько не хотелось бы такого поворота событий.

Правда, он не был уверен, что девушка говорила правду.

Он всегда считал цыган свободными и беззаботными и полагал, что их женщины дарят свое расположение всем, кто им приглянется.

Тут он с улыбкой подумал, что если бы это и было так, то их поведение мало чем отличалось бы от самых знатных аристократок, так как нравы в высшем свете были весьма свободными.

Беспутное общество, центром которого с самого начала столетия стал Карлтон-хауз, задавало прискорбно аморальный тон поведения, а Лондон, как прекрасно знал маркиз, был настоящим рассадником греха.

Надо было быть слепым, чтобы не видеть все растущего количества ярко раскрашенных распутниц, наводнявших по ночам улицы города. А ведь некоторые из этих девиц были еще совсем юными — настоящими детьми! Существовали и воровские притоны, в которых мальчишек учили ремеслу домушников, карманников и всем другим видам преступлений, которые только есть на свете.

По мнению маркиза, в Лондоне развелось слишком много зла, которое следовало бы разоблачать и искоренять, — и он всерьез подумывал о том, не следует ли при удобном случае заговорить об этом в палате лордов.

Но тут же с ироничной улыбкой напоминал себе, что не ему выступать против аморальности и превращаться в защитника благопристойности.

Перед его мысленным взором мелькали лица множества привлекательных женщин, которые смотрели на него с огнем во взоре, протягивали к нему свои белоснежные руки, подставляли ему губы с легкостью, без слов говорившей о том, что он — далеко не первый их возлюбленный и, конечно же, не последний.