– Наверняка поняла.

– Я не мог оставаться в той желтой дыре. Я не хотел умирать в постели. Я воин. Теперь я счастлив.

Шорох снега, посыпающего его смертельно бледное лицо, обращенное вверх.

– Ты знаешь, я люблю ее.

– Да.

– Я ей сказал.

– Я знаю.

Стрел больше не было. Должно быть, воины подошли совсем близко.

– Это было так важно…

– А что сказала она?

– Что она меня любит.

– Она поняла, дружище. Она тоже воин.

– Она любит меня. Вот почему она крикнула «Нет!», когда я ей сказал.

Глаза у него потускнели.

– Я знаю. Тебе надо идти.

– Я тебя не оставлю.

– Нет, это я должен оставить… все.

Шорох за соснами, присыпанными снегом. Топот ног. Лай, отрывистый и настойчивый. Туолин схватил Воина Заката за руку. Он больше не чувствовал своего тела, только пальцы правой руки пока еще не потеряли чувствительность.

– А теперь послушай… послушай меня:

По тропе,

По больным, иссушенным полям

Все еще странствуют сны.

Глаза у него закрылись, как будто он заснул.

Воин Заката уже слышал дыхание собак, резкий скрежет металла, скрип кожи.

Он подхватил Туолина на руки и углубился в сосновую рощу.

Потом спустился к реке и вошел в черную кружащуюся воду. Снегопад укрыл их, а река унесла запах. Этой ночью преследователи не станут переправляться.

На том берегу Воин Заката прошел через тростники и взобрался на высокий склон.

Теперь, когда можно было уже не спешить, он подыскал тихое место подальше от стен Камадо, в стороне от поля битвы.

Место, чтобы похоронить Туолина.

Стилеты риккагина он положил ему на грудь под косым углом.

Потом его скрыла земля.

– Это красиво.

– Да.

– Ты ей, конечно, сказал.

– Я рассказал ей все.

– Хорошо. Думаю, это поможет.

Окна были открыты. В эти последние предрассветные часы в Камадо было тихо. Туман окутывал крепость, как дым.

– Думаешь, есть еще?

Он наблюдал за игрой света на ее нежном лице. Ее кожа отливала шелковым блеском.

– Пещеры? – Он пожал плечами. – Кто знает?

Снаружи проскрипели по снегу чьи-то шаги, поднялись по деревянным ступеням. Хлопнула дверь.

– Как ты думаешь, что ты найдешь в конце своих странствий?

Когда она повернула голову, в ее сине-зеленых глазах блеснул белый огонек, тут же пропавший в тени.

– Месть, – произнес Воин Заката.

– За друзей, которых уже давно нет в живых?

– За весь род людской, Моэру.

– А что будет с нами? С тобой и со мной? Ты однажды сказал, что между нами есть какая-то связь.

– Сейчас не время об этом думать.

– Это важно.

– Да, – согласился он. – Важно.

– Потому что наши с тобой сны все еще странствуют…

Даже собаки на улицах Камадо не подавали голоса, словно зная о том, что наступает последний рассвет.

На обширной равнине развеваются потрепанные знамена.

Фыркают боевые кони, беспокойно бьют копытами и раздувают ноздри, выпуская клубы пара.

Многочисленные ряды пехотинцев разворачиваются под руководством своих риккагинов. Из Камадо длинной колонной все идут и идут воины, выстраиваясь на флангах войска людей.

Уже рассвело, но вязкий свет тускл и неярок, словно бледному солнцу уже не хватает сил, чтобы светить как должно. Розовое марево, туманное и неестественное, разлилось по равнине.

Позвякивание металла о металл.

Лязг иссеченных доспехов.

Боевые штандарты буджунских дайме колышутся над сверкающими шлемами всадников.

По полю с лаем носятся собаки.

Кто-то чихает.

Раздается пронзительный звук рога, и кавалерия сдвигается с места – под небольшой уклон, через равнину, мимо тополиной рощи, к темной воде реки. Воины с любопытством косятся на боевую машину противника, выведенную из строя незадолго перед рассветом отрядом под командованием Воина Заката и риккагина Эранта.

Когда конница колышущейся волной накатила на берег, взору всадников предстала устрашающая картина: весь противоположный берег почернел от покрывшего его бесчисленного воинства Дольмена.

Сразу за кавалерией, как и было спланировано на военном совете, двинулись, держа луки на изготовку, стрелки с набитыми стрелами колчанами за спиной. Они, пригнувшись, бежали за конницей.

Риккагин Эрант, который командовал кавалерией, постепенно ускорял движение, пока всадники не перешли на галоп.

Грохот копыт вспугнул стайку дроздов, выпорхнувших из высокой травы и взмывших в затянутое тучами небо.

Равнина содрогалась в ритме движения полумиллиона копыт, из-под которых летели коричневые и белые комки земли и снега.

На другом берегу послышался крик, разнесшийся над бурным потоком. При приближении конницы вражеские воины бросились в реку, чтобы встретить атаку.

Риккагин Эрант видел, как черные насекомоглазые военачальники что-то кричали своим солдатам, опасаясь, как видно, что их боевые порядки нарушатся и превратятся в слишком изломанную линию.

В последнее мгновение риккагин Эрант взмахнул правой рукой, и по его знаку всадники как один натянули поводья и раздались от центра, растекаясь по флангам и освобождая пространство лучникам. Стрелки в первом ряду опустились на одно колено. Стрелы посыпались плотным облаком в самую гущу надвигающегося противника.

Воздух сразу же почернел от железного дождя, пролетавшего над головами разъезжавшихся в стороны всадников. Под непрерывный свист стрел посреди реки падали вражеские воины, хватаясь кто за горло, кто за грудь, многие тут же тонули, исчезая под водой.

Но теперь по спинам извивающихся в воде солдат побежали мертвоголовые воины, высокие и тощие, как скелеты, из ран которых текла не кровь, а сыпалась пыль, – существа, которые, раз лязгнув челюстью, могли запросто откусить у человека ногу.

Лучники из первой линии продолжали стрелять. Потом к ним подключились стрелки из второго и третьего рядов, и воздух над рекой опять потемнел от стрел. Но мертвоголовые не понесли никакого урона. Как по докучливым насекомым, они хлопали по стрелам, вонзавшимся в их тела, ломали древки, не обращая внимания на наконечники, остававшиеся в теле, и продолжали идти вперед бледной неуязвимой волной.

Воздух наполнился резким свистом их шипастых шаров, которые они раскручивали над головами на металлических цепях. Выбравшись из вязкого ила, они врезались в первую линию лучников, и теперь над равниной разносился лишь хруст костей.

Натянув поводья, риккагин Эрант созвал кавалерию с флангов. Конники с двух сторон атаковали мертвоголовых.

Пехотинцы уже спускались к реке, чтобы сойтись с врагом на обоих флангах.

Эрант выхватил меч, когда его конь прорвался сквозь порядки противника. Его клинок разрубил узкий череп, из которого в сырой воздух могильным дыханием вылетело облако серой пыли.

Под ударами свистящих кистеней лучники погибали десятками, но конники риккагина Эранта сомкнули ряды и устремились к центру, вынудив мертвоголовых развернуться им навстречу для отражения атаки. Оставшиеся лучники отступили, поднявшись по берегу.

Небо затянули густые тучи, словно непрошеные слезы, вдруг навернувшиеся на глаза. Они полностью закрыли и без того бледный солнечный свет. Пошел мокрый снег с градом, косой и серый.

По полю метались знамена, обозначая победы и поражения в отдельных схватках и стычках. Но яркие, заметные издали штандарты буджунов продвигались только вперед.

Вынув из ножен длинный сине-зеленый меч, Воин Заката погнал своего алого луму к реке, в самую гущу битвы, кипевшей на переправе.

Ака-и-цуши прорубал широкие просеки в рядах вражеских воинов. Казалось, он поет, наслаждаясь кровавым пиршеством. Необычный металл, закаленный с такими любовью и тщанием на заснеженных склонах Фудзивары, выглядел еще темнее в тусклом сумраке, а иссушенная плоть мертвоголовых, казалось, шипела, когда сине-зеленый клинок рассекал белые кости.