Теперь, подъехав поближе, он разглядел, как риккагин Эрант приближается к огромному воину, восседавшему на необычном звере с черной, как ночь, шкурой. Боннедюк предпринял яростную атаку и тоже прорвался сквозь ряды противника, но тут его взгляд упал на Саламандру.

Он ахнул, и с его губ сорвалось имя, унесенное прочь грохотом битвы.

Он шепнул что-то луме, подгоняя вперед, мимо корчащихся, извивающихся тел, и, поднявшись на пригорок, оказался совсем рядом со знаменами с ящерицей. Теперь он разглядел этого могучего военачальника. Надменное лицо, холодные обсидиановые глаза, развевающиеся крыльями волосы, слои жира, наращенные как будто специально, чтобы изменить форму характерных высоких скул.

«Так вот что произошло, – подумал Боннедюк Последний. – Хорошо, что его здесь нет и он не видит этот страшный позор».

Мысль промелькнула и тут же исчезла. Он снова принялся за рутинную, однообразную работу: разил врагов, заставляя луму помогать ему – пробиваться вперед, лягаться передними ногами, крушить шлемы и доспехи, ломать древки пик. А сам он рубил, не зная устали, налево и направо.

Через осклизлый гребень – в последнюю впадину. Над головой у него извивались алые ящерицы в окружении языков пламени.

Он увидел, как Саламандра поднял голову и повернулся на крики своей охраны, предупреждавшие о стремительном приближении риккагина Эранта. Придержав пику одного из охранников, он – этаким небрежным жестом – извлек из складок своего черного одеяния две толстые палочки из полированного дерева, соединенные короткой цепью из черного металла.

Риккагин Эрант, издав боевой клич, высоко поднял меч и снес голову приземистому воину, который попытался встать у него на пути.

Боннедюк Последний пришпорил луму и устремился вперед, выкрикивая предостережения атакующему риккагину. Но даже если бы тот и услышал его в грохоте битвы, все равно было уже слишком поздно.

Саламандра развернул коня и, сделав обманное движение левой рукой, метнул оружие.

Риккагин Эрант успел заметить только неясный промельк. Он попытался пригнуться, но расстояние было слишком коротким, чтобы успеть среагировать вовремя. Тяжелое дерево ударило его в ключицу, а мгновение спустя металлическая цепь хлестнула ему по плечу. Силой двойного удара его выбросило из седла. Он упал на бок, а нога осталась в стремени.

Испуганный скакун рванулся вперед, волоча за собой риккагина, прямо на линию пик, над которыми реяли знамена с ящерицами. Хрустнула кость. Нога высвободилась из стремени, и Эрант остался лежать как мертвый, поверх кучи окровавленных трупов, над которыми вились мухи.

Саламандра уже отвернулся от него, направляя пехоту в небольшую брешь, образовавшуюся в оборонительных порядках войска людей.

Боннедюк Последний погнал луму через неглубокую лощину, промчался мимо изуродованного бездыханного тела риккагина Эранта.

Он направлялся прямо к Саламандре.

Грохот копыт его собственного скакуна отдавался эхом у него в ушах. Он вспомнил о Хинде, который остался за стенами Камадо – в безопасности; Хинд не желал расставаться с ним, но он все-таки подчинился, зная, в чем состоит его долг. Еще он подумал о волшебном устройстве, тикающем в его потертой кожаной котомке в одной из казарм Камадо. Он специально оставил Риаланн там, вполне отдавая себе отчет, чем все это может закончиться. Только теперь он наконец осознал в полной мере смысл своих долгих безрадостных поисков через века и эпохи, за пределами самого Времени.

Он размахивал иззубренным, почерневшим от крови мечом, к клинку которого прилипли осколки белых костей.

– Токаге! – крикнул он. – А вот и я! Не меня ли ты все утро искал?

Медленно, бесконечно медленно в его сторону повернулась громадная голова с обвислыми складками жира, скрывающими черты лица. Черные, ониксовые глаза, тусклые, словно гранит, уставились на него, и толстые губы слегка искривились.

– Глупость ты совершил, заявившись сюда, – вымолвил Саламандра, и голос его монотонным звуком разнесся над шумом бушующей схватки. – Но я знал, что ты придешь.

Боннедюк натянул поводья. Недовольный лума взвился на дыбы, пританцовывая на раздробленных черепах убитых, – он хотел мчаться дальше.

– Представить себе не могу, как тебе удалось избежать смерти, – проговорил маленький человечек.

Лицо Саламандры не выражало ни гнева, ни удивления.

– А ты думал, что я ей поддамся? Мне казалось, ты знаешь меня получше. – Он весело хохотнул, а потом вдруг умолк, склонив голову, будто прислушиваясь к этому давно забытому, непривычному звуку.

Его беспокойно окликнул кто-то из охранников.

– Встать по периметру, – приказал он негромко. – И смотрите мне, чтобы никто не пробился.

Воины разъехались, окружив Саламандру и Боннедюка плотным кольцом. Рядом со своим господином остались лишь два знаменосца с черными штандартами, плещущимися на ветру, точно огромные крылья ночной хищной птицы.

– Нет-нет, – сказал он Боннедюку Последнему. – Странно, что ты не догадался. А я-то считал тебя человеком умным… Выжили только мы. А как? Почему? Подумай! Я, как и ты, заключил договор.

– С этой тварью. И с помощью его могущества ты промчался через столетия, как зверь, в которого ты превратился. Сколько жизней…

– Безжалостный ветер задувает свечи. Все они ничего собой не представляли. – Он натянул поводья, чтобы успокоить свое черное чудовище, волновавшееся из-за запаха свежей крови. – Нет, я, пожалуй, поправлюсь: они кое-что собой представляли, но по сравнению со мной это было почти ничего, ибо себя я ценю превыше всех прочих…

– Если бы здесь был дор-Сефрит…

На лицо Саламандры на миг набежала тень.

– Но его здесь нет. Его уничтожили. Да, – подтвердил он, заметив выражение лица Боннедюка Последнего. – Это все же свершилось. Он ушел навсегда. Как он и предрекал, Дольмен уничтожил его, напав в самый неподходящий момент, когда он занимался другими делами. Эта схватка немного отсрочила пришествие Дольмена, но, по-моему, оно того стоило. Больше не будет никаких козней…

Черный зверь поднялся на дыбы, бешено закатив глаза.

– Теперь остались только ты и я. Поскольку ты последний из своего племени и ты один можешь сказать Ронину…

Боннедюк Последний пришпорил луму, возликовав в глубине души, но стараясь при этом сохранить каменное выражение лица. Дольмен не мог не знать о появлении Воина Заката и о том, кем он был раньше, но предпочел не сообщать об этом своим подручным.

– Конец близок, Токаге! – воскликнул он, приближаясь к черному исполину.

Сейчас с ним не было Риаланна, и защиты от него не дождаться, но Боннедюк оставался спокоен. Когда-то ему вручили этот священный дар, от которого он не мог отказаться, как не мог отказаться и от мучительных поисков сквозь века – не мог после того позора, который навлек его господин на его народ.

– Ты произнес мое старое имя! – прошипел Саламандра, и его лицо в первый раз исказилось от гнева. – На колени, ничтожный, ибо лишь на коленях дозволено произносить его!

Он взмахнул рукой.

Боннедюк Последний все же успел их заметить.

Сюрикены. Черные металлические звезды.

Его ноги уже освободились от плена стремян.

Он соскользнул с седла.

Ни на что другое времени не оставалось.

Он услышал жужжание, словно мимо пролетел рой рассерженных пчел. Два сюрикена вонзились в голову лумы; скакун опустился на колени и завалился на бок, и Боннедюку пришлось откатиться по грязи в сторону, чтобы его не раздавило.

По липкой, скользкой земле, ощетинившейся разбросанным оружием. Под раскатистый хохот Токаге, под эхо из коридоров Времени, грохочущее у него в голове, под смех, прокатившийся по долгим эпохам, когда он влачил свое жалкое существование, насмехаясь над всеми людьми, добрыми и достойными, кровь которых он пролил. Токаге! Кости, которые он поломал, слезы, смерти, причиной которых он стал. Невыразимая мука.

Боннедюк Последний поднялся, вскарабкавшись на груду тел, мертвых и умирающих. Нога у него болела, но разум сам по себе отключился от давно знакомой, ставшей привычной телесной боли. Теперь он настроился только на скорбь своего давно мертвого народа. Народа, который не успокоился в вечности. Который взывает о мщении. Народа, опозоренного историей. Опозоренного Токаге, его властелином.