Я смотрела, как он шел к своему грузовику. На спине у него синело большое пятно от пота, оно резко выделялось на светлом фоне рубашки. Я нагнала его и схватила за руку. Я и сама не знала, что еще хотела ему сказать. Как дура стояла перед ним и молчала. Он покачал головой и, как тогда, на грузовой автостанции в Марселе, погладил ладонью мою щеку. На ярком солнце он казался совсем смуглым.

– В половине одиннадцатого, идет? Знаете, что вам надо бы сделать до этого? Во-первых, пойти в Авиньоне к врачу, чтобы вам сменили грязный бинт. А потом сходите в кино, все равно на что, а если останется время – еще в одно. И постарайтесь до моего возвращения ни о чем не думать.

– Почему вы такой? Я хочу сказать, что ведь вы меня не знаете, я отрываю вас от работы, а вы со мной такой милый, вы мне… Почему?

– Вы тоже очень милая, только вы этого не понимаете. И, кроме того, у вас потрясающая кепка.

Я нахлобучила ее на голову.

Когда грузовик исчез из моих глаз где-то вдали, я приподняла своей забинтованной рукой козырек кепки и поклялась себе так или иначе покончить с этой историей прежде, чем встречусь с Жаном, а потом – пусть Бог будет мне свидетелем – я помогу Жану стать миллиардером, ему и его другу Батистену Лавантюру, даже если для этого мне придется всю свою жизнь работать сверхурочно. Авиньон.

Солнце все еще светило прямо мне в глаза. Я увидела зубчатые крепостные стены, начало длинной улицы, вдоль которой тянулись террасы кафе, а флаги, вывешенные по случаю 14-го июля, образовали бесконечный пестрый туннель. Я тащилась за машинами, которые ехали в два ряда, то и дело останавливаясь.

Разглядывала разноязыкую толпу на тротуарах – немцы, англичане, американцы – всех можно было отличить по виду, загорелые руки и ноги, нейлоновые платья, такие прозрачные, что женщины казались голыми. Приятная тень, когда я проезжала мимо домов, чередовалась с беспощадным солнцем… Где я.

Матушка, куда я попала?

Бульвар Распай выходил на эту же улицу, слева. Пока я поворачивала, машины за мной устроили настоящий концерт. Я забыла имя хозяина гаража, что назвала по телефону молодая женщина из Аваллона-Два-заката, и запомнила только, что он находится на этом бульваре. Я проехала метров триста, попеременно вглядываясь в обе стороны бульвара. Наконец над воротами, выкрашенными в канареечный цвет, я увидела вывеску: "Венсан Коты, концессионер "Форда", машины любых иностранных марок". Рядом находилась гостиница "Англетер", у подъезда которой какая-то парочка с таким трудом извлекала из своей спортивной машины чемоданы, что собака с обвислыми ушами прервала свою прогулку, чтобы полюбоваться этим зрелищем.

Я остановилась у гаража. У ворот какой-то мужчина вынимал камеру из покрышки. Он взглянув в мою сторону, увидел "тендерберд" и, когда я вышла из машины, встал, разогнул спину и сказал с сильным провансальским акцентом:

– Неужели опять поломка? Не может быть! Я подошла к нему, держа сумку в правой руке, с кепкой на голове, в мятом костюме, который прилип к моему вспотевшему телу, подошла, стараясь не думать о том, какой у меня жалкий, растерянный вид. Это был человек небольшого роста, в спецовке на застегнутой до самого верха молнии, с выцветшими, почти желтыми глазами и густыми светлыми взлохмаченными бровями. Я спросила:

– Вам знакома эта машина?

– Знакома ли она мне? Да она находилась у нас две недели, мы перебрали весь мотор. Мало машин мне знакомы так же хорошо, как эта, уж поверьте мне. Что же теперь не ладится?

– Ничего, все в порядке.

– Может, не тянет?

– Да нет. Я хотела спросить… Вы знаете хозяина этой машины?

– Того мсье из Вильнева? Не очень. А что?

– Ему нужна копия счета, который вы ему дали. Можно ее получить?

– Ах, вот как! Ему нужна копия. А зачем? Он что, потерял счет? Вот видите, на что приходится тратить время, вместо того чтобы работать. Пиши и пиши без конца.

Он провел меня через гараж, где трудились несколько механиков, в какую-то застекленную клетку. Там сидели две женщины в желтых халатах. Мы все вчетвером принялись просматривать конторскую книгу. Со мной они были очень любезны и не выразили мне никакого недоверия. Одна из женщин, брюнетка лет тридцати с высокой белоснежной грудью, видневшейся в глубоком вырезе ее халата, поняв по моему произношению, что я парижанка, рассказала, что она пять лет жила в Париже, неподалеку от площади Нации, но ей там "не понравилось", так как парижане какие-то дикари, каждый живет в своей скорлупе. Наконец я собственными глазами прочитала в конторской книге, что некий Морис Коб оставил "тендерберд" в этом гараже в конце июня, чтобы отремонтировать. Бог его знает, какой-то там опрокидыватель и коробку передач. Забрал он машину 10 июля вечером, заплатив наличными 723 франка.

Первой заподозрила неладное та женщина, которая болтала со мной, когда я сказала, что хочу видеть того, кто имел дело с хозяином машины. Она сразу нахмурилась и, поджав губы, спросила меня:

– А, собственно говоря, чего вы хотите от Роже? Вы просили счет, да? Вы его получили? Что же еще? И вообще, кто вы такая?

Но тем не менее они послали за ним. Это был довольно высокий и пухлый молодой человек с лицом, перемазанным маслом. Он обтирал его на ходу грязной тряпкой. Да, он хорошо помнит мсье Коба, тот пришел за своим "тендербердом" в пятницу вечером. Часов в десять, а может, в половине десятого. Он утром звонил из Парижа, чтобы справиться, готова ли машина и застанет ли он кого-нибудь в гараже вечером.

– Если я правильно понял, он приехал сюда на праздники. Он мне сказал, что у него в Вильневе вилла. А что именно вы хотите узнать?

Я не нашлась, что ответить. Они вчетвером окружили меня, и внезапно я почувствовала, что мне не хватает воздуха в этой конуре. Брюнетка пристально разглядывала меня с ног до головы. Я сказала: "Ничего, спасибо, благодарю вас", – и поспешно вышла.

Пока я проходила через гараж, они смотрели мне вслед, я ощущала это, и мне было так неуютно под их взглядами, так хотелось побежать, что у ворот я споткнулась о валявшуюся покрышку и выполнила фигуру высшего пилотажа – коронный номер Дани Лонго", – двойную петлю с приземлением на все четыре конечности. Вислоухая собака у гостиницы "Англетер" облаяла меня как сумасшедшая, призывая всех на помощь.

Серые аркады, узкие улочки, вымощенные крупным булыжником, дворы, в которых сушится белье, а потом на большой площади, украшенной для вечернего гулянья гирляндами разноцветных лампочек, свадьба – вот чем встретил меня Вильнев. Я остановила машину, чтобы пропустить свадебный кортеж. Невеста, высокая брюнетка с непокрытой головой, держала в правой руке красную розу. Подол ее белого платья был в пыли. Все выглядели изрядно выпившими. Когда я пробивалась через эту толпу к бистро, которое находилось на другой стороне улицы, двое мужчин схватили меня за руки и стали уговаривать потанцевать на свадьбе. Я сказала: нет, нет, спасибо – и с трудом вырвалась от них. Посетители бистро высыпали на улицу и подбадривали жениха, в зале не осталось никого, кроме белокурой женщины, которая сидела за кассой, умиленная собственными воспоминаниями. Она и рассказала мне, как проехать на виллу Сен-Жан, что на шоссе Аббей. Я выпила стакан фруктового сока, купила пачку сигарет "Житан", достала одну и закурила. Я не курила тысячу лет. Кассирша спросила меня:

– Вы дружны с мсье Морисом?

– Нет. То есть, да.

– Вот я и смотрю, что он одолжил вам свою машину.

– А вы его знаете?

– Мсье Мориса? Немножко. "Здравствуйте", "до свидания". Иногда они с моим мужем вместе охотятся. А он сейчас здесь?

Я не знала, что ответить. Впервые мне пришло в голову, что мужчина в багажнике "тендерберда" может быть и не Морис Коб, а кто-то другой. Я неопределенно тряхнула головой, что могло означать и "да" и "нет". Потом расплатилась, поблагодарила ее и вышла на улицу, но она окликнула меня и сказала, что я забыла на стойке сдачу, кепку, сигареты и ключи От машины.