Однако все это не предполагает сознательного самоуничижения, само наказания или напускного смирения в присутствии Того, Кто больше нас самих. Это больше напоминает невинную практичность кошки - мудрец "знает" неестественность мира людей, но остается свободным от нее.
Можно сказать, что дэ есть природная добродетель, основанная на внутреннем чувстве и тем самым отличающаяся от искусственной добродетели, основанной на выполнении заповедей, - но не воздвигает ли это искусственного различия между природным и искусственным? Скорее всего, этого различия изначально не существует, поскольку "Дао есть то, от чего невозможно отклониться". Однако те, кто этого не понимают, пытаются достичь гармонии с Дао путем выражения его в словах, а затем следования им как законам. Так Лао-Цзы продолжает свою главу о дэ:
Даже самая сильная воля в мире (жэнь), когда она
вынуждена, не достигает ничего.
Лучшая праведность, когда она вынуждена, не
достигает ничего.
Самое великое добро, когда оно вынужденно,
оборачивается не к добру,
И поэтому, как всегда, для насаждения законов
используется грубая сила. [145b][9.4]
Таким образом, дэ представляет собой естественное чудо человека, который, как может показаться, рожден быть мудрым и человечным подобно "совершенным экземплярам" цветов, деревьев и бабочек - хотя иногда наши представления о совершенных экземплярах слишком формальны. Так Чжуанцзы распространяется о необычной добродетели горбуна, а потом говорит, что иметь причудливый ум может оказаться полезнее, чем иметь причудливое тело. Он сравнивает горбуна с огромным деревом, которое достигло большого возраста благодаря своей добродетели: оно бесполезно для людей, так как его листья несъедобны, а его ветви извилисты и покорежены. Здоровых и стройных, с общепринятой точки зрения, молодых людей набирают и армию, прямые и ровные деревья срубают на древесину, тогда как мудрец остается совершенным в обличии несовершенства, подобие которому мы видим в сучковатых соснах и скалистых холмах на китайских пейзажах.
Многие отрывки из даосской литературы иллюстрируют дэ в терминах ремесла плотника, мясника, колесника, лодочника и других.
Мастер Чуй мог проводить круги от руки лучше, чем с помощью циркуля. Его пальцы, казалось, естественно приспосабливаются к вещи, с которой он работает, так что ему не нужно было сосредоточивать на ней внимание. Таким образом, его сознание оставалось целостным и его намерения не знали препятствий. [105а][9.5]
Те, кто не могут добиться совершенства без линейки, угольника, циркуля и лекала, нарушают естественное состояние вещей. Те, кому нужны веревки, чтобы связать, или клей, чтобы склеить, нарушают природные функции вещей. А те, кто стремятся насытить человеческий ум суетой церемоний, музыки и проповедей о щедрости и чувстве долга по отношению к ближнему, разрушают глубинную природу вещей. Ибо в вещах пребывает присущая им природа: прямые вещи не требуют линейки, прямоугольные вещи не требуют угольника, круглые вещи не нуждаются в циркуле, кривые вещи не нуждаются в лекале; вещи, которые держатся вместе, не распадаются без веревки; вещи, которые слипаются, не требуют клея. [96а][9.6]
Подобным образом традиционные японские плотники не делают чертежей, измеряют все на глаз, а затем умудряются соединять детали без гвоздей и без клея. Однако в наши дни тайны этого искусства утрачены, потому что их дети, которые должны приступать к изучению ремесла не позже семи лет, в это время идут в школу, где их учат бюрократии и бизнесу.
Главный плотник Цин изготовил деревянную подставку для музыкальных инструментов. Когда он закончил работать над ней, все увидевшие ее, признали, что выглядит она так, будто сделана сверхъестественными силами. Тогда принц Лу обратился к нему с вопросом:
- В чем тайна твоего искусства?
- Тайны нет, ваше высочество, - ответствовал Цин, - и все же что-то такое есть. Когда я собираюсь сделать подставку, я забочусь о том, чтобы моя созидательная энергия была на высоте. Прежде всего я довожу ум до полного покоя. Проходит три дня в этом состоянии, и я забываю о награде, которую могу получить. Проходит пять дней, и я забываю о славе, которую могу приобрести. Проходит семь дней, и я перестаю осознавать свои четыре конечности и физическое состояние. Затем я забываю о том, что выполняю заказ императорского двора, и мое искусство становится совершенным, а все внешние препятствия уходят. Я ухожу в горный лес и нахожу подходящее дерево. Оно содержит требуемую форму, которую я впоследствии выявляю. Я должен видеть подставку мысленным взором, прежде чем начать работать; в противном случае у меня ничего не получится. Затем я привожу свои естественные способности во взаимодействие с деревом. То, что кажется сверхъестественным в моей работе, появляется исключительно благодаря этому.[104а][9.7]
Не забывая, что Чжуанцзы вкладывает свои слова в уста Конфуция, о мастерстве лодочника читаем:
Янь Юань сказал Конфуцию:
- Когда я пересекал быстрину Шан-Шэнь, лодочник управлялся со своим делом с удивительным мастерством. Я спросил у него, можно ли научиться управлять лодкой. "Можно, - ответил он, - однако умение тех, кто знает, как остаться на плаву, больше похоже на искусство утопания. Они гребут так, словно лодки вообще не существует". Я спросил у него, что это значит, однако он не ответил мне. Можно, я задам вам тот же вопрос?
- Это значит, - отвечал Конфуций, - что такой человек забывает о воде, которая его окружает. Он взирает на быстрину, как на сухую землю. Он смотрит на опрокидывание лодки, как на обычную поломку телеги. А когда человек вообще невосприимчив к случайностям и превратностям судьбы, может ли он куда-либо двигаться без усилий?[105b][9.8]
Однако мастер не всегда может объяснить секреты своего искусства, и даже если он объясняет их, как в книге Чжуанцзы, это объяснение неизбежно оказывается уклончивым. Вот как говорит колесных дел мастер:
Если, делая колесо, вы работаете слишком неторопливо, вы не можете сделать его прочным; если вы работаете слишком быстро, спицы не подойдут к нему. Вы должны делать его не очень медленно и не очень поспешно. Словами этого не объяснишь, но все же есть в этом искусстве что-то таинственное. Я не могу научить ему своего сына, равно как он не может перенять его у меня. Поэтому, хотя мне уже семьдесят лет от роду, я все еще продолжаю делать колеса. [98b][9.9]
Однако в нас живет непреодолимое стремление узнать, как это делается, - то есть сформулировать секрет линейного, последовательною метода с помощью слов. Как возможно, чтобы люди просили объяснить танец вместо того, чтобы посмотреть и станцевать самим? Почему принято формально изучать такое естественное умение, как умение плавать? Почему людям, чтобы понять совокупление, нужно читать книги? Мифологии многих культур отражают, каждая по-своему, одну и ту же тему: человек лишился милости и должен теперь компенсировать ее технологией.
Когда великое Дао потеряно,
Появляется [представление о] гуманности и
справедливости,
Когда приходят знание и сообразительность,
Распространяются великие заблуждения.
Когда семейные отношения теряют гармоничность,
Возникают [представления о] хороших родителях и
послушных детях.
Когда в народе начинаются беспорядки и смута,
появляется [представление о] преданных
министрах. [145с][9.10]
