Лиз дала ей подогретого молока, и они еще немного поговорили на эту тему, после чего Лиз почти силой отвела Мэрибет в комнату Энни, поцеловала на ночь и вернулась в свою спальню.

Минуту она стояла молча, глядя на мужа и пытаясь предугадать, что он скажет ей в ответ на такое на первый взгляд безумное предложение.

Между прочим, и у Томми надо было бы спросить, хочет ли он этого. И вообще была тысяча «за» и «против». Но одна мысль об этой возможности заставила ее сердце биться сильнее, так, как оно не билось уже давно… это был бесценный дар на всю жизнь… дар жизни, который она уже не могла сделать себе сама… еще один ребенок.

Когда она скользнула в постель, Джон зашевелился, и Лиз очень захотелось разбудить его и спросить его мнение, но она не решилась. Муж обнял ее и привлек к себе, как делал в течение многих лет, пока страшная трагедия не заставила их стать жестокими по отношению друг к другу.

Лежа в его объятиях, Лиз пыталась понять, что она чувствует, что именно она хочет и какое решение будет наиболее правильным для каждого из них. Аргументы Мэрибет были очень сильны, но Лиз все равно сомневалась, действительно ли так будет лучше для ребенка или она идет на этот шаг только потому, что материнство очень привлекает ее.

Не в состоянии уснуть, Лиз лежала так очень долго, мысленно умоляя мужа проснуться, чтобы она могла поделиться с ним потрясающей новостью, и он наконец открыл глаза и посмотрел на нее, как будто почувствовав ее волнение.

— Что-нибудь случилось? — полусонным голосом спросил он, не зажигая света.

— Что бы ты сказал, Джон, если бы мы решили завести еще одного ребенка? — спросила она, с трепетом ожидая его ответа, потому что самой Лиз страстно хотелось принять предложение Мэрибет.

— Я бы сказал, что ты сошла с ума, — улыбнулся Джон и снова закрыл глаза.

Через минуту он уже снова заснул. Лиз получила ответ — но не тот, какой ей хотелось.

…Лиз не спала почти всю ночь, задремав только за полчаса до рассвета. Она была слишком возбуждена для того, чтобы спать, слишком растревожена, испугана и полна вопросов, забот, страхов и желаний.

В конце концов она встала, вышла на кухню прямо в ночной рубашке и сварила себе кофе. Лиз долго сидела на кухне, потягивая крепкий горячий напиток, и к восьми часам утра окончательно поняла, что ей надо делать.

Впрочем, она уже давно шла к этому, но у нее не хватало смелости на решительный шаг.

Но теперь пора было решаться — не только ради Мэрибет и ее ребенка, но ради себя самой, ради Джона и даже ради Томми. Им был предложен дар, и она не могла представить себе, как она от него откажется.

С чашкой кофе в руках Лиз вошла в спальню и разбудила мужа. Он удивился, что она так рано встала.

«Зачем просыпаться в такую рань в этом году, — спрашивал он себя, — чтобы бежать к елке и смотреть, что принес Санта-Клаус? Энни уже нет». Можно было поспать и подольше, тем более что ни Мэрибет, ни Томми еще не проснулись, и в доме царила тишина.

— Доброе утро, — сказала Лиз с улыбкой.

Это была робкая, смущенная улыбка, которую он уже давно не видел на ее лице, напомнившая ему о тех временах, когда они были намного моложе.

— Ты выглядишь так, будто что-то задумала, — улыбнулся он в ответ и перевернулся на спину, сладко потягиваясь.

— Так оно и есть, Джон. Мы с Мэрибет прошлой ночью имели долгую беседу, — сказала Лиз, садясь рядом с ним на кровати и молясь, чтобы он все понял и не отказал ей.

Это было решение, которое нельзя было откладывать, слишком много для нее значившее. Лиз так хотела ребенка и отчаянно желала, чтобы и Джон его хотел, но она боялась, что он воспротивится тому, что она предложит.

— Мэрибет хочет, чтобы мы воспитывали ее ребенка, — тихо продолжила она.

— Мы? — поражение переспросил Джон. — Мы все? И Томми тоже? Она что, замуж хочет за него выйти? Так я и знал, что этим все кончится.

Джон сел в постели, не скрывая своей тревоги.

— Нет, речь не об этом, не бойся. Мэрибет не собирается выходить за него замуж, по крайней мере сейчас. Речь идет о нас с тобой. Мэрибет хочет, чтобы мы усыновили ребенка, которого она скоро родит.

— Мы? Но почему? — никак не мог понять Джон.

— Потому что она считает нас хорошими людьми и достойными родителями.

— Но что будет, если она передумает, и что мы будем делать с этим ребенком?

Лиз улыбнулась — уж слишком он был растерян. Это было слишком сильное потрясение для рождественского утра.

— Я думаю, то же самое, что и с первыми двумя. В течение первых двух лет не спать ночами и мечтать когда-нибудь выспаться, а потом радоваться до конца нашей жизни… или жизни ребенка, — добавила она печально, вспомнив об Энни. — Это дар, Джон… может быть, надолго, может быть, всего на год — сколько судьба отпустит. И я не хочу отклонять этот дар. Я не хочу снова расставаться со своими мечтами… я никогда не думала, что у нас могут быть еще дети, и доктор Маклин говорит то же самое… но теперь в нашу жизнь вошла эта девочка и предложила нам дар, который поможет нам воплотить в жизнь наши мечты.

— Но если она, повзрослев и выйдя замуж, пусть даже за Томми, захочет вернуть его себе?

— Я думаю, что мы можем юридически защитить свои права, и потом, она говорит, что не сделает этого. Непохоже, чтобы Мэрибет была на это способна. Мне кажется, она действительно убеждена в том, что для ребенка так будет лучше. Она же понимает, что не сможет его растить. Она просто умоляет нас взять его.

— Подожди до того момента, когда она его увидит, — с циничной усмешкой заметил Джон. — Ни одна женщина на свете не способна после девяти месяцев полного единения с ребенком так просто отказаться от него.

— Некоторые могут, — решительным тоном ответила Лиз. — Я думаю, что Мэрибет сделает это — не потому, что ей наплевать на свое дитя, но, наоборот, потому, что она слишком волнуется за него. Это самое большое проявление любви к ребенку, на которое она способна: отдать его нам.

Слезы побежали по щекам Лиз, и она умоляюще посмотрела на мужа.

— Джон, я очень хочу ребенка. Я хочу его так, как никогда и ничего не хотела. Пожалуйста, не говори «нет»… давай это сделаем…