Диафрагма, которая только что висела клочьями, вдруг начала зарастать. Именно зарастать. Лохмотья еще остались, но сморщились, съежились, прилипли к ткани и потихоньку рассасывались. Между ними прямо на глазах появлялась молодая розовая пленка.

— Вы помните Анциферова? — шепотом спросила Варвара.

Полозов быстро повернулся. Варвара смотрела напряженно, желая сказать и не решаясь при посторонних.

Он, конечно, помнил. Еще бы!

Пленка закрыла всю диафрагму. Она была тонкой, просвечивающей, в нее миллиметр за миллиметром вползали капилляры.

— Что это такое? — очень тихо спросила Галя где-то за спиной.

— Приходит в себя, — предупредила Варвара.

Парень открыл глаза, повел по сторонам, с трудом сглотнул — сейчас заговорит.

— Наркоз! — рявкнул Полозов.

Анестезиолог подскочил.

— Вы же запретили.

— Наркоз! Наркоз! Быстрее!

Маска легла на лицо. Анестезиолог прижимал ее обеими руками, поглядывая с некоторым испугом.

— Он, значит, живой, — шепотом сказала Галя.

Диафрагма совсем заросла. Ясно проступали мышцы и сухожилия. Рубец на желудке рассосался — никаких следов. И кровь, заливавшая волость, исчезла: отдельные черно-краевые сгустки с каждой секундой бледнели и таяли.

— Ох, так и растак, — сказал анестезиолог. Он заглянул через плечо.

Варвара уничтожающе посмотрела на него. Он крутил головой.

— Ох, этак и разэтак.

— Надо зашивать, — нарочито громко сказала Варвара.

Полозов очнулся.

— Да-да, конечно…

— Виктор Борисович, — протянула Галя, — я ничего не понимаю.

— Я тоже, — мрачно отозвался он.

— Ох, так-так и еще раз так, — сказал анестезиолог.

Зашили быстро, хотя Полозов не торопился — накладывал стежки машинально.

Потом он бросил держатель, задумчиво стащил перчатки.

— Остальное — сами.

Варвара понимающе кивнула.

— И снимите повязку с ноги. Она ни к чему. — Взгляд его остановился на лице парня. Тот дышал спокойно, ровно. — Голова, я думаю, в порядке. Трогать не надо. Варвара Васильевна, закончите — зайдите ко мае.

— Елки-палки, — сказал анестезиолог, видимо, исчерпав словарный запас.

Затем они сидели в дежурке. Полозов курил. Варвара принесла чай. За окном была плотная ночь. На столе вод лампой лежала история болезни.

Молчали долго. Наконец Варвара спросила:

— Что будем писать, Виктор Борисович?

Он вяло ответил:

— А что писать? Характер травм, характер операции в полости и на конечностях.

— Он уже завтра будет ходить, — сказала Варвара. — Вспомните Анциферова.

Полозов прищурился. Варвара поспешно добавила:

— Нет-нет, фамилия другая. Я смотрела. И кроме того, Анциферову за сорок, а этот совсем молодой.

Полозов криво усмехнулся.

— Значит, так. Запишем полость… Запишем, что голова в порядке. Ошиблись на «скорой». А перелом… Запишем не перелом, а вывих…

Варвара отхлебнула чай.

— И правильно, Виктор Борисович. Хватит с нас Анциферова. Три объяснительных. Четыре комиссии. Рентген, анализы, протоколы… И кто поверил?

— Я бы на их месте ни за что не поверил, — сказал он.

— Только… Мы были не одни…

Полозов махнул рукой.

— Обойдется. Эта… Галя… вообще отпадает. Кто она? Студентка?

— Да.

— Ну вот… А тот фрукт… — Он сморщился. — Ну расскажет, ну потреплется в курилке, будет клясться. Поболтают и перестанут.

Помолчав, помешал ложечкой в стакане.

— Интересно, кто-нибудь еще видел нечто подобное? Или только вам везет? Надо будет осторожненько порасспрашивать.

— Я вот что думаю, — сказала Варвара. — А ведь их, наверное, много — таких. Ведь за два года — второй случай. И опять у нас. А если и у других хирургов? А сколько больниц в городе? Нет, этих людей много, Виктор Борисович.

— Это не люди, — устало сказал Полозов.

— А кто? — она спросила испуганно.

— Не знаю, — сказал Полозов. — Не знаю. Но только это — не люди…

Галя шла по тихому коридору. Свет был притушен. Больница спала. За столиками клевали носами ночные сестры.

Сегодняшний случай не выходил у нее из головы. Странная какая-то история. Ничего не понять. И Виктор Борисович не объяснил. Тоже — врач, принял живого за мертвого. Называется, практика.

Она повернула за угол.

У окна стоял парень. Тот самый, которого оперировали. Курил в форточку, сильной струей выдувая дым.

Увидел ее, подмигнул:

— Спокойной ночи, доктор.

У него было очень приятное лицо — серые глаза, прямой нос, шапкой светлые волосы. Рослый, плечистый. Наверное, спортсмен, может быть, даже мастер.

Но удивительно: тяжелейшая операция, а он ходит.

— А здесь нельзя курить, — сказала Галя.

— Да? — Он улыбнулся беззаботно. — Я только одну, напоследок.

— И вам нужно лежать, — сурово добавила Галя, вспомнив про операцию.

Он бросил окурок в форточку, засмеялся.

— Почему вы такая строгая? Не надо… Вы еще дежурите?

— Да, — сказала Галя.

Он опять подмигнул — весело.

— Вот и хорошо. Давайте познакомимся.