Слава Богу, подумала я, тихонько переводя дух. Слава Богу, слава Богу.

– Бабушка Карен имеет право знать, мама. Подумай только, как это может подействовать на Твидж. Ведь она считает Пердиту образцом для подражания. Когда Пердита имплантировала эти ужасные брови, Твидж налепила себе на лоб пару клепучек, и я еле-еле их потом отодрала. А что, если Твидж тоже вздумает податься в циклистки?

– Твидж всего девять лет. К тому времени, когда ей понадобится шунт, Пердита и думать забудет об увлечениях молодости. – «То есть я на это надеюсь», – добавила я про себя. Татуировка украшала Перлиту уже полтора года, и не похоже, чтобы очень ей надоела. – И, кроме того, у Твидж больше здравого смысла.

– Это верно. Ох, мама, ну как Пердита _могла_ так поступить? Разве ты не объяснила ей, как это ужасно?

– Объяснила, – ответила я. – Ужасно, старомодно, негигиенично и болезненно. И все это не произвело на нее ни малейшего впечатления. Она заявила, что, по ее мнению, это будет ужасно весело.

Байш показал на часы и одними губами произнес:

– Пора отправляться в суд.

– Весело! – воскликнула Виола. – И ведь она видела, чего мне стоило пережить то время. Честное слово, мам, иногда мне кажется, что у нее вообще нет мозгов. А ты не можешь добиться, чтобы ее признали недееспособной, засадили за решетку или еще куда?

– Нет, – ответила я, тщетно пытаясь застегнуть мантию одной рукой. – Виола, мне нужно идти. Я опаздываю в суд. Боюсь, мы не можем сделать ничего, чтобы остановить ее. Она разумный взрослый человек.

– Разумный! – фыркнула Виола. – Она совсем чокнулась с этими своими бровями. У нее лазерная татуировка на руке – «Последний Стояк Кастера»!

Я протянула трубку Байшу:

– Скажи Виоле, что я поговорю с ней завтра. – Я наконец справилась с застежкой. – А потом позвони в Багдад и узнай, долго ли там будут отключены телефоны. А если будут еще универсальные звонки, убедись, что они местные, прежде чем снимать трубку.

И я отправилась в зал заседаний.

Байш не смог дозвониться до Багдада, что я сочла добрым знаком. О моей свекрови не было ни слуху ни духу. В полдень позвонила мамуля и поинтересовалась, можно ли на законном основании сделать лоботомию.

Она позвонила снова на следующий день. Я как раз читала лекцию об Определении Независимой Личности, рассказывая студентам о неотъемлемом праве любого гражданина свободного общества делать из себя законченного болвана.

– По-моему, это твоя мать, – прошептал Байш, протягивая трубку. – Она опять пользуется универсальным номером, хотя звонит по местному. Я проверил.

– Привет, мам, – сказала я.

– Мы все устроили, – сообщила мамуля. – Мы пообедаем с Пердитой в «Мак-Грегорсе». Это на углу Двенадцатой улицы и Лоримера.

– У меня лекция в разгаре.

– Знаю. Я тебя надолго не оторву. Я просто хотела сказать тебе, чтобы ты не беспокоилась. Я обо всем позабочусь.

Мне не понравилось то, как это прозвучало.

– Что ты затеяла?

– Пригласила Пердиту пообедать с нами. Я же тебе сказала. В «Мак-Грегорсе».

– А кто это «мы», мама?

– Просто наша семья, – невинно ответила мамуля. – Ты и Виола.

Ну, по крайней мере она не притащит с собой депрограмматора. Пока.

– Что ты задумала, мама?

– И Пердита спросила то же самое. А что, бабушке нельзя пригласить внучку пообедать? Приходи туда в половине первого.

– У нас с Байшем запланирована встреча в суде в три.

– О, тогда нам хватит времени. Кстати, захвати Байша. Он будет представлять мужскую точку зрения.

Она повесила трубку.

– Придется тебе обедать со мной, Байш, – сказала я. – Прости.

– А что? На этом обеде произойдет какой-нибудь скандал?

– Понятия не имею.

На пути к «Мак-Грегорсу» Байш выложил мне все, что ему удалось узнать о циклистках.

– Это не культ. У них нет религиозной привязки. Кажется, впервые они заявили о себе еще до Освобождения, – тараторил мой заместитель, сверяясь со своими записями. – Хотя есть кое-какие связи с движением за свободу выбора, Висконсинским университетом и музеем Современного Искусства.

– Что?

– Они называют своих предводительниц наставницами. Похоже, их философия представляет собой смесь радикального феминизма с лозунгами защитников окружающей среды восьмидесятых годов. Они вегетарианки и не склонны к юмору.

– Ни шутов, ни шунтов, – подытожила я. Мы остановились у «Мак-Грегорса» и выбрались из автомобиля.

– А в использовании каких-нибудь средств для управления сознанием они замечены не были? – с надеждой спросила я.

– Нет. Зато полным-полно исков против отдельных членов, и все они выиграли.

– По Определению Независимой Личности.

– Ага. А также одно уголовное дело, возбужденное некой участницей этого движения, члены семьи которой пытались ее депрограммировать. Депрограмматора приговорили к двадцати годам, а родственничков – к двенадцати.

– Не забудь упомянуть об этом при мамуле, – сказала я, открывая дверь заведения.

Это был один из тех ресторанчиков, где вьюнок обвивает столик метрдотеля, а в зале повсюду разбросаны островки растительности.

– Его предложила Пердита, – объяснила мамуля, провожая нас с Байшем мимо зарослей к нашему столику. – Она сказала, что большинство циклисток – вегетарианки.

– А она пришла? – спросила я, огибая оплетенную огурцами стойку.

– Пока нет.

Мамуля указала на беседку из роз:

– Вон наш столик.

«Наш столик» оказался плетенным из прутьев сооружением, укрывшимся под шелковичным деревом. Виола и Твидж восседали в дальнем углу под увитой фасолью шпалерой, рассматривая меню.

– А ты что здесь делаешь, Твидж? – спросила я. – Почему ты не в школе?

– А я все равно что там, – ответила она, поднимая свою лазерную доску. – Учусь на расстоянии.

– Я решила, что наша беседа должна касаться и ее, – заявила Виола. – В конце концов ей скоро тоже придется получить шунт.

– А вот моя подруга Кинси говорит, что она не будет его носить. Как Пердита, – сообщила Твидж.

– Я уверена, что Кинси изменит свое мнение, когда придет время, – сказала мамуля. – И Пердита тоже. Байш, не сядешь ли рядом с Виолой?

Байш послушно забрался под шпалеру и уселся на плетеный стул. Твидж потянулась через Виолу, передавая ему меню.

– Отличный ресторанчик, – заявила она. – Тут можно ходить без обуви. – И в доказательство она задрала босую ногу. – А если проголодаешься, пока ждешь свой заказ, можно что-нибудь поклевать. – Крутанувшись на стуле, она сорвала пару зеленых стручков. Один протянула Байшу, второй надкусила сама. – Спорим, что Кинси не передумает! Кинси говорит, от шунта боль еще хуже, чем от растяжения связок.

– А без него боль куда сильнее, – заверила ее Виола, бросив на меня выразительный взгляд, означавший: «Ну вот, теперь ты видишь, что натворила моя сестра?»

– Трейси, почему бы тебе не сесть напротив Виолы? – предложила мамуля. – А Пердиту, когда она явится, мы посадим рядом с тобой.

– Если она явится, – заметила Виола.

– Я попросила ее прийти в час, – сказала мамуля. – Так что у нас есть возможность выработать стратегию до ее прихода. Я говорила с Кэрол Чен…

– Ее дочь чуть было не стала циклисткой в прошлом году, – пояснила я Виоле и Байшу.

– Кэрол сказала, что они собрались всей семьей, вот как мы сейчас, и просто поговорили с дочерью. И та в конце концов решила, что не будет становиться циклисткой. – Она обвела взглядом стол. – Мне кажется, что нам следует поступить так же. По-моему, сначала мы должны объяснить Пердите важность Освобождения и рассказать о временах ужасного угнетения, которые ему предшествовали…

– А по-моему, – прервала ее Виола, – мы должны попытаться уговорить ее прожить несколько месяцев без амменерола, вместо того чтобы удалять шунт. Если только она придет. Я в этом не уверена.

– Почему бы и нет?