Придется учить какие-то ужасные стихи. И знаешь, я думаю, ты будешь мне помогать.

– Вот уж ни за что!

Дороти лукаво покивала головкой, не обращая внимания на возмущенный отказ деда. Она помчалась с гвоздиками и розами в комнату к тетушке и, бросив их на стол, снова выбежала в сад. Мисс Доротея взяла цветы, огляделась украдкой, боясь, чтобы кто-нибудь не увидел ее, поцеловала каждую розу, каждую благоуханную гвоздику и собрала их в маленький букет. Она готовилась к длинной прогулке в северный лес.

В этот день во время ленча мисс Сезиджер объявила отцу и племяннице, что целый день будет отсутствовать дома.

– Ура! – вскрикнула Дороти.

– Как это невежливо с твоей стороны, – обиделась тетушка Доротея.

– Просто я рада, что дедуля будет со мной. Ну, разве он не милый, не самый лучший старичок?

Она взяла худую узловатую руку деда и ласково погладила ее.

– Какая у тебя старенькая, смешная рука! Ты самый-самый лучший, ты сам это знаешь.

– Неужели, Доротея, ты хочешь сказать, что на целый день оставишь ее со мной?

– У меня много дел, отец. Но она отлично побудет и одна.

– Нам будет ужасно хорошо! – Дороти глядела на старика глазами, полными глубокой нежности. – Скажи, дедуля, когда ты был маленький, с тобой никогда не бывало разных «ключений»? У моего милого папочки их много было, и он часто рассказывал мне об этом. Скажи, когда ты был молодой и у тебя были мягкие руки, темные волосы, розовое лицо без морщин, с тобой случались «ключения»? Расскажи мне о них!

Хотя старый сэр Роджер старался быть суровым, но его глаза заблестели. Он невольно вспомнил о некоторых своих детских шалостях, однако можно ли было рассказать о них этому ребенку?

– Что было, то прошло, – произнес он, – что умерло, то похоронено. Мне нечего рассказать тебе.

– Пойдем же, – Дороти запрыгала на месте. – Мы достаточно поели. До свидания, тетушка Доротея. Я уведу дедушку в беседку. Я знаю, что там нас ждет!

Она подняла глаза на деда и засмеялась. Он взял свою палку. Дороти схватила его за левую руку, и они вышли на площадку, залитую солнечным светом.

«Боже мой, не могу поверить своим глазам! – прошептала про себя Доротея, глядя на эту сцену. – Как же я пойду через лес? Что я сделаю с этим письмом и цветами? Как страшно, сердце замирает!»

Хотя Дороти всегда предупреждала, что не любит слушаться, в ее характере была одна замечательная, неизменная черта: всегда держать данное слово. Девочка обещала выучить наизусть стихи, которые тетушка задала ей в виде наказания, но надеялась, что добрый дедушка поможет ей в этом деле.

Как в прошлый раз, сэр Роджер вместе с Дороти пришли в беседку и, конечно, нашли там на капустном листе землянику. В тот день ягоды были крупнее и краснее, чем накануне, и их было больше.

По своему обыкновению, Дороти взобралась к деду на колени, доела все до последней ягодки, поцеловала его своими розовыми, запачканными соком губками и сказала серьезно:

– Ну, теперь мы пойдем в сад и поедим еще земляники. Но раньше ты должен кое в чем мне помочь.

– Ты говоришь глупости, дитя мое, я пойду спать.

– Смотри, не засыпай совсем, пока я не вернусь, дедуля, – продолжала Дороти, – потому что я читаю не очень бойко, и тебе придется подсказывать мне некоторые слова.

Она бросилась в дом взять из своей комнаты старую, истрепанную книгу – сборник стихов, из которого ей было задано выучить несколько строф.

Когда маленькая Дороти убежала, сэр Роджер глубоко вздохнул и предался размышлениям: «Боже мой, в этой малышке есть какая-то странная сила. Надо сознаться, она заставляет меня плясать под свою дудку. Ведь прежде я годами не думал ни о ком из людей, а теперь мои мысли то и дело возвращаются к этому ребенку. Дороти напоминает мне своего отца, моего сына, а я его не люблю. Смерть Роджера совсем не изменила моего отношения к нему. Матери девочки я не знал и никогда не видел. Но этот ребенок! В нем есть что-то… удивительное. Мне кажется, я… Нет, нет, это невозможно! Не люблю же я ее? Но может быть, все это оттого, что она моя внучка. Ведь до тех пор, пока она не поселилась у меня, я терпеть не мог детей. Кроме того, ее голосок напоминает мне голос моей жены. Ее я любил, действительно любил. Она была очень хорошая женщина. Со дня ее смерти прошло много лет, и мне кажется, если бы она осталась жива, я был бы совсем другим. Может быть, я не так много думал бы о деньгах».

– Ау, дедушка! Что ты так нахмурился? – прозвенел голосок Дороти. – Бедный мой, дорогой дедуля. Твой лоб, конечно, ужасно устает оттого, что на нем собираются такие глубокие складки. Дай-ка я разглажу эти противные морщины.

И маленькое создание, похожее на воздушную фею, вспрыгнуло на колени деда. Нежные пальчики Дороти разглаживали лоб, на котором отразились и прожитые годы, и совершенные грехи, и разочарования, и заботы, с которыми старик сталкивался на протяжении своей долгой жизни.

– Вот так-то лучше, – Дороти осталась довольна своими стараниями. – Теперь скорее обними меня, пожалуйста, получше обними! А вот и стихи. Тетя задала мне выучить их, это мое наказание.

– Ты сегодня дурно себя вела, Дороти?

– Да, ужасно, – ответила она. – Уж конечно, меня бы не наказали, если бы я не вела себя дурно! Раньше меня никогда не наказывали, за всю мою долгую жизнь, ни разу! Сегодня меня наказали в первый раз. И знаешь, я думаю, мы с тобой можем выучить стихи вместе.

– Давай. Мне это нравится, – согласился сэр Роджер.

– Я так и знала, что понравится! Ты такой добрый, такой душечка, – ластилась Дороти. – Я очень люблю тебя. Скажи, когда мой папочка был маленьким мальчиком, ты тоже так наказывал его? Ничего, если наказывал. Я не рассержусь. Тетя Доротея не понимает, что значит быть такой, как я, она не знает, что у меня мысли летают, как бабочки, и что мои ноги непременно хотят бегать. Ах, если бы у меня были настоящие крылья!

– Нет, нет, – сказал старик, прижимая к себе ребенка, – твоя тетя должна наказывать тебя, если ты плохо учишься. Тебе нужно стараться. Если ты ничего не будешь знать, то вырастешь глупой, скучной девушкой.

– Да я и теперь знаю гораздо больше, чем тетя Доротея.

– Не говори так самонадеянно, Дороти, кроме того, это совсем не правда.

– Но ведь я так хорошо говорю по-французски, дедуля, – произнесла она на этом языке.

– Молчи, молчи, дитя, – и старик сильно покраснел, – я терпеть не могу твоего «парле ву», – сказал он, коверкая слова.

– Я не понимаю, кого ты не любишь, дедушка?

– Всех этих французских лягушек. Я ненавижу французов.

– Дедуля, танцевал ли ты когда-нибудь менуэт? Знаешь такой славный медленный красивый танец? Меня учила мамочка. Мне кажется, ты, тетя и я могли бы чуточку потанцевать в гостиной. Знаешь, когда-нибудь вечерком. Я выучила бы тебя всем па. Хотя ты и очень старенький, тебе будет легко, ведь быстро двигаться не придется. И ты не будешь задыхаться.

– Прекрати, дитя! Не нужно мне ни танцев, ни французского языка! Давай эти, как их, ну стихи, что ли!

Дороти подала ему открытую книгу.

– Они немножко печальные, – сообщила внучка, – я просмотрела. Мы будем повторять их строчка за строчкой, да? Прочтем их вместе. Тебе нужны очки? Вот они тут, в кармане. Дай я их на тебя надену.

Очки в золотой оправе были водружены деду на нос. Старая седая голова и детская темная головка склонились над прекрасными строками поэта.

– Как это хорошо, – сказала Дороти. – Я сейчас объясню, что мне так понравилось: тут некоторые строчки повторяются. Я буду читать первые слова, а ты все остальные. Ну, дедуля, начинаем: «Я помню дом, где было мне…»

– Ах, Дороти, пустяки все это!

– Продолжай, дедуля, продолжай.

Маленький пальчик указал на следующую строчку: «Родиться суждено».

– Читай это, дедуля.

– «Родиться суждено». Ах ты, несносная, дерзкая маленькая непоседа!

Дороти засмеялась и захлопала в ладоши.

– У тебя так нежно дрожит голос, когда ты читаешь стихи, – сказала она. – От твоего голоса мне больно вот здесь, вот именно здесь, – она показала на сердце. – Я не знаю, что значит «дерзкая маленькая непоседа». Но слушай, нам нужно учиться. «Я помню дом, где было мне родиться суждено». Ну, продолжай, дедушка. Говори о золотых лучах.