Вместо ответа Бардвел наклонился, поднял маленькое создание и удобно усадил к себе на плечо.

– Обнимите меня за шею.

– Вы сильный, – сказала Дороти. – Вы почти такой же сильный, как мой папочка, который теперь на небе. У него теперь чистое сердце. Дедушкину лошадь я назвала «Чистое Сердце». Это напоминает мне о папочке.

Бардвел дрожал от волнения. Ему казалось, что время повернулось вспять и он несет на плече свою маленькую дочь. Желание прижать к себе ребенка, сказать девочке, что он тоже ее дед, почти лишало его сил. Однако прежде чем малышка узнает об этом, нужно исполнить долг, поэтому Бардвел собрал всю волю в кулак и только ускорил шаг.

Ему было нетрудно нести легкую, словно перышко, девочку. Бардвел был действительно очень сильным человеком в полном расцвете жизни. Так они миновали леса. Дороти перестала думать о доме и просто наслаждалась жизнью. Ей было приятно, что сегодня не будет занятий; нравилось в лесу, на свежем воздухе; нравилось, что мистер Как-меня-зовут несет ее. Это было почти так же весело, как кататься верхом. Раза два или три она погладила фермера по лицу.

– Вперед, вперед, – весело подбадривала она его. – Вы такой сильный! Я почти полюбила вас за то, что вы такой сильный.

Наконец они очутились подле самого соснового леса. На опушке лежал плоский камень, а под ним скрывалось письмо, которое могло никогда не дойти до адресата. Невдалеке стояла ферма Хоум.

– Здесь я живу, – сказал Бардвел. – Это моя усадьба. Она не так велика, как Сторм, но мне и этого достаточно.

– Здесь красиво! – похвалила Дороти. – Я уже видела ваш дом, помните, мы еще летом приходили сюда с тетушкой. Она сидела на плоском камне, а я все здесь осмотрела. Тетушка в тот день была такая неразговорчивая. А вы вышли вон оттуда, из-за того дерева, и мы с вами беседовали. Я помню, что тогда все смотрела и смотрела на дом. Мне почему-то очень хотелось войти в него. Сама не знаю почему.

– А я знаю, – сказал Бардвел.

– Вы, кажется, удивительный человек, мистер Как-меня-зовут!

– Нет, дитя, я всего лишь простой фермер и совсем необразованный. Я знаю, что такое земля, умею ее удобрять, знаю, как нужно кормить скот, но книг я не читаю, не знаю и обычаев света.

– Если бы вы учились у меня французскому языку, вам бы очень понравилось, я уверена, – сказала Дороти по-французски.

– Опять тарабарщина, – поморщился Бардвел. – Не надо, право.

– Вы не поняли? Я говорила по-французски.

– Не нужно больше, говорю вам.

– Вы немножко невежливы, мистер Как-меня-зовут. Вы не такой воспитанный, как мой дедушка.

– А я и не хочу быть таким, как он, – он опустил малютку на землю. – Как вы думаете, зачем я вас сюда привел?

– Не представляю, – Дороти пожала плечами. – Но мне все-таки очень хорошо и весело. Можно войти и посмотреть ваш домик?

– Вы не будете осматривать его комнаты.

– А я думаю, буду.

– Нет.

– Зачем же вы тогда привели меня сюда, мистер Как-меня-зовут?

Бардвел внезапно опустился перед ней на одно колено. Он взял обе ручки ребенка и немного сжал их.

– Потому что в одной из комнат этого дома есть человек, которого вы знаете и любите. Идите прямо. Идите прямо, прямо, как стрела. Не стучитесь. Видите дверь? Ее можно разглядеть отсюда. Поднимите засов и войдите. Остальное вы сделаете сами, маленькая мисс.

– Человек, которого я люблю? – медленно-медленно произнесла Дороти. – Разве туда прошел дедушка?

– Нет, нет. Идите скорее!

Дороти напряженно смотрела в глаза Бардвела, он отвернулся и в то же время легонько толкнул ребенка к дому.

– Идите, – повторил он, – вы будете наследницей богатого поместья, но в этой комнате вас ждет кое-что получше Сторма. Идите и исполните свой долг.

– Хорошо.

Стройная фигурка легко побежала к дому. Вбежав на крыльцо, малышка сделала все, как научил фермер. Тяжелый засов с лязгом поднялся, дверь заскрипела и отворилась. Дороти, чувствуя себя героиней волшебной сказки, обратилась к ней со словами:

– Извини, я не могла иначе. Мне сказали, что здесь находится тот, кого я люблю. Я вхожу в комнату. Я Дороти, и я вхожу.

Комната, где оказалась девочка, была ничем не примечательна. Здесь стояла грубая и простая мебель, на окнах не висели занавеси, на дощатом полу не лежал ковер. Против окна стояла отодвинутая от стены деревянная кровать. Невдалеке виднелись старый комод и умывальник; очень небольшое четырехугольное зеркало висело на одной из стен.

Быстрые глазки Дороти сразу отметили все это. Потом девочка обратила более пристальный взгляд на кровать. На ней лежал человек с бледным лицом, на его лбу виднелся большой синяк. Он был одет в дневное платье, лежал на спине, а руки, не переставая, перебирали легкое одеяло, покрывавшее его до половины. Открытые глаза человека были очень темными и в то же время тусклыми. Одну минуту Дороти с изумлением смотрела, потом бросилась к кровати, вскарабкалась на нее и схватила обеими руками большую ладонь.

– Папочка, – прошептала она с таким подавляемым глубоким чувством, с таким мучительным восторгом, что сонные глаза больного приобрели осознанное выражение.

Он медленно повернул голову и посмотрел на малышку.

– Иди сюда, Дороти, – сказал он, – иди.

Она прижалась к нему и положила головку ему на грудь.

– Я думала, что ты на небе, – промолвила она через несколько минут. – Или ты был там и вернулся? Тебе наскучило?

– Я совсем там не был, – ответил он.

Дороти очень удивилась.

– Прижмись ко мне, – снова шепнул он, и Дороти еще теснее прильнула к нему. – Мне ужасно холодно, моя прелесть.

Дороти ни о чем не стала расспрашивать отца, ее изумление полностью растворилось в глубокой горячей любви, и она попыталась согреть родного человека своим маленьким тельцем.

– Верно, у тебя был припадок, папочка? – только и спросила она.

Он не ответил. Дороти подняла свое счастливое детское личико и крепко поцеловала отца в губы.

– Я папочкина Дороти, – нежно шептала она, – твоя, твоя собственная. Я рада, что ты не ушел на небо.

– Прижмись, прижмись ко мне, – повторял он.

Казалось, он не мог найти других слов, странное безжизненное оцепенение все больше и больше покрывало его лицо. Но Дороти не боялась и не тревожилась. Маленькие дети редко боятся смерти. Малышке было удобно и тепло, она радовалась, что отец с ней. Она любила дедушку и всех в Сторме, но любовь к этому несчастному нераскаявшемуся человеку значила для нее неизмеримо больше. Ведь для Дороти он был не заблудшим грешником, а любимым родным отцом.

– Тебе хорошо? – спросила она через минуту.

– Очень.

– Какой ты бледный!

– Мне очень, очень хорошо. Прижмись еще ближе, моя малышка.

– Я все время в твоем сердечке, – просто сказала Дороти.

– Да, моя прелесть, да.

– Папочка, а у тебя теперь чистое сердце?

– Нет, Дороти.

Услышав такой ответ, она замолчала. Это был ужасный удар, поразивший ее сильнее, чем свидание с отцом, потерянным и вновь обретенным. Через несколько мгновений случилась необычайная вещь. Дороти никогда не плакала, но теперь горячая волна слез хлынула из сердца к глазам, и крупные горячие капли потекли по ее щечкам и стали падать на холодное лицо несчастного. Они потрясли его до глубины души. Больной открыл глаза и посмотрел на Дороти.

– О чем ты плачешь, моя козочка?

– О тебе. Папочка, ты должен сделать так, чтобы у тебя было чистое сердце!

Она все еще обнимала отца, но в то же время в ее голове пролетал рой быстрых мыслей, она лихорадочно искала возможности спасти душу отца. Каким-то непостижимым образом, интуитивно она начала понимать, что нужно сделать.

– Ты хочешь увидеть своего папу? – вдруг спросила она. – Ведь мой дедушка – твой папочка, правда?

– Он не захочет прийти ко мне, моя маленькая прелесть. Я блудный сын, который не раскаялся.

– Я ничегошеньки не понимаю. Если ты хочешь видеть дедулю, он приедет, потому что я привезу его.