В Питер же, ближе к ночи, я возвращался полноценным российским подданным, всеми признанным изобретателем и ученым, но, самое главное, дворянином. Последнее, отнюдь немаловажное обстоятельство, освобождало меня от налогообложения и давало возможность вполне легально покупать себе крепостных, в моем случае – рабочую силу в типографию и мастерские. Победа? Да! И весьма существенная, учитывая непростые традиции и нравы здешнего общества.

В начале августа обзавелся новой недвижимостью, выкупив у казны за символическую сумму (благодаря протекции Марии Федоровны) участок № 1 на берегу реки Смоленки, отделяющей остров Васильевский от острова Голодай. Раньше, во второй половине XVIII века этот участок принадлежал купцу Мануйлову, который разместил на нем деревянные и каменные амбары для хранения пеньки и льна. В 1806 году государство приобрело эти постройки и дополнительно построило каменные склады для вина, вследствие чего участок стали называть Винным городком. Но теперь-то, думаю, он название сменит, вскоре здесь появятся куда более респектабельные и благозвучные производства. В будущем на этом участке, если не врал смартфон, размещался завод им. М.И. Калинина, «в девичестве» Гильзовый, плавно «переродившийся» в Трубочно-инструментальный завод.

В опустевшие складские помещения была перенесена типография, производство фотопластинок и химреактивов. Здесь же, в бывшем Винном городке запланировали в будущем разместить еще и производство телеграфных аппаратов с проводкой. Шиллинг на это уже дал принципиальное согласие, другое дело, что полностью готовых опытных образцов аппаратов еще не было. Постоянно отвлекавшая Шиллинга служебная деятельность мешала ему всецело сконцентрировать свое внимание на инженерно-конструкторских работах. Да и я на скорости разработки аппаратов особо не настаивал, потому, как их еще предстояло запатентовать, а во-вторых, до не давних пор у нас даже нормального участка под размещение производства не было, не говоря уж об оборудовании, которого и сейчас не видно, и неизвестно когда оно появится.

Заказанное же из Англии и еще не пришедшее оборудование решил попридержать до весны 25-го года на складе в Хельсинках, о чем и отписался своим контрагентам. Тем более, повод у меня «железный» – в амбары я перенес типографию и фотомастерскую.

Выпуск газеты по разным причинам постоянно переносился, и раньше сентября вряд ли процесс запустим. Мастер-литограф уже второй месяц как учил набранных мною воспитанников Сиротского дома. О выпуске книг и речи пока не могло идти – у меня все еще не было ни оборудования для этого дела, ни переплетчиков.

Большую часть своего времени мне приходиться слоняться по гостям, в попытках исподволь раздобыть себе таких нужных, но в то же время крайне дефицитных специалистов. Вот сегодня, например, наметил себе поход к Булгарину, завтра необходимо Федора Глинку навестить, а позавчера у меня состоялся визит к моему соседу по Васильевскому острову – к Крылову, да-да, к тому самому баснописцу Ивану Андреевичу, проживающему в доме № 8 по 1–й линии. И так каждый Божий день! Когда, спрашивается, можно, наконец, засучив рукава, заняться делом в той же простаивающей типографии!? Но, с другой стороны, контакты с местной творческой интеллигенцией совсем не лишние. Из тех же декабристов, чуть ли не каждый второй был, как в той песне, «художник и поэт». Вот так и живем …

Но обо всем по порядку …

Сегодня с Булгариным мы должны были подписать договор. Дело в том, что Булгарин страстно возжелал издать в своем журнале «Северный архив», точнее в приложении к нему, в «Литературных листках», мою еще не переведенную на русский язык сказку Волкова А.М. «Волшебник Изумрудного города». Разрешил я это ему с условием, если он мне найдет переплетчика вместе со всем необходимым оборудованием, причем оборудование я был согласен купить за полцены. Булгарин долго мялся, но все же согласился, вероятно, рассчитывая на увеличивающийся тираж своего издания.

А первая наша с ним встреча нечаянная или изначально спланированная Булгариным произошла, когда я теплым и тихим вечером прогуливался по аллеям недалеко от дома … Ко мне неожиданно подошел какой-то излишне возбужденный, модно одетый субъект с бантиком на шее, и, схватив мою руку, произнес скороговоркой:

– Очень рад, очень рад, почтеннейший Иван Михайлович! – заметив мое недоумение на лице, он сразу поправился. – Ой, простите, я не представился! Булгарин, Фаддей Венедиктович, ваш в некотором роде коллега – писатель, журналист, издатель – и все это я, – Булгарин заискивающе улыбнулся.

– Приятно познакомиться, Фаддей Венедиктович.

– Еще не зная вас, Иван Михайлович, я вас всею душою полюбил за ваши англоязычные произведения. Вы пишите необычно, у вас прекрасный слог … – в мои уши полились просто словесные реки патоки, я сразу сообразил, что этому товарищу что-то от меня надо. И как вскоре выяснилось, я не ошибся в своих предположениях.

Решив проблему с переплетчиком, требовалось где-то найти еще и редактора-корректора. По привычке обратился к Глинке, ну и Федор Николаевич, ничтожно сумявшись, «сосватал» мне Пушкина … Льва Сергеевича, младшего брата того самого, всем известного Александра Сергеевича, ныне отбывающего за антиправительственные стихи ссылку на юге России.

Лев Николаевич оказался тем еще кадром. Будучи учащимся Благородного пансиона при Петербургском университете, где обучались только лица мужского пола, принадлежащие к дворянскому сословию, из-за участия в протесте против увольнения преподавателя словесности В.К. Кюхельбекера, был исключен из пансиона в 1821 году.

Недолго думая, я все же согласился с предложенной кандидатурой. Во-первых, в самом этом учебном заведении помимо таких дисциплин как земледелие и военное дело все-таки главными предметами считались русский язык и литература. А во-вторых, не стоило недооценивать известность и связи его брата в определенных кругах, в том числе и среди высокопоставленных заговорщиков.

Проживал Лев в Адмиралтейской части города, рядом с Сенной площадью и сейчас, будучи безработным, выполнял в основном многочисленные поручения старшего брата, связанные с издательскими, литературными и иными делами великого поэта.

Встретились мы с Львом Сергеевичем в условленное время вечером в одной из элитных кондитерских на Невском. Одет он был весьма по-щегольски, в синий фрак с бронзовыми пуговицами. Со слов Глинки я знал, что Лев подобные места обожал, был известным кутилой и мотом, любил азартные игры, но сейчас, поскольку его «финансы пели романсы» был вынужден вести куда более скромный образ жизни. Но сегодня был «банкет» за мой счет, поэтому попросил Пушкина в заказах себя ни в чем не ограничивать. И вот так мы, под звуки музыки и шума веселящихся по-соседству аристократов, закусывая слоеными пирожками, запивая их чашками шоколада, обговаривали условия нашего с ним сотрудничества.

При личном общении человеком он мне показался остроумным, обладал феноменальной памятью, запоминая стихи и целые поэмы с одного прочтения, и даже сам писал стихи, но на фоне своего брата в качестве поэта Лев, конечно, не котировался. Пообещал ему, что как только появится техническая возможность, то с удовольствием издам в своей типографии первый сборник стихотворений Пушкина, чем немало обрадовал своего собеседника.

Своей внешностью Лев напоминал брата – светлое лицо и белокурые вьющиеся волосы, если не знать, что его дед по материнской линии африканец, то вряд ли догадаешься о его истинной родословной.

И в будущих событиях на Сенатской площади Лев Сергеевич также засветился, имея среди декабристов много друзей, в том числе и вышеупомянутого Кюхельбекера – «Кюхлю», но без особых лично для себя последствий, друзья-декабристы его всячески выгораживали.

В тот же вечер познакомился и с вышеозначенным лицеиским однокашником Пушкина А.С. Вильгельмом Кюхельбекером, не иначе, как по наводке Пушкина-младшего он сюда и заявился. Кюхля подтвердил мои догадки, во всем честно сознавшись. Оказывается Вильгельм Карлович давно искал со мной встречи, вот и воспользовался представившемся ему случаем.