Теперь уж все разговоры перешли на «моё» творчество, с редкими пробросами про политику.
Долго нам посидеть не дали, пришла Наталья Михайловна, жена Рылеева с дочкой, где-то гостившие. Рылеева была особой молоденькой, миловидной, с модной причёской – длинными накладными буклями, висящими вдоль ушей. По натуре она показалась мне человеком аполитичным, втянутая во все эти политические дрязги вынужденно, всё исключительно из-за деятельности своего супруга.
Так мы и разошлись, насыщенный день закончился. О тайных обществах и членствах в них в нашу первую встречу речь не заводилась. Что в принципе и понятно. Рылеев прощупывал почву, пытался понять мои взгляды и убеждения. Расстались мы со всей этой компанией вполне себе довольные друг другом около десяти вечера, договорившись о новых встречах в ближайшие дни.
Неделю спустя, в воскресенье, исполняя данное Нелединскому-Мелецкому обещание, направился в Павловск, посмотреть на тамошний императорский фотосалон. Коридоры дворца, к моему удивлению, были заполнены великосветской публикой, а все стены увешаны дагерротипами, с изображением расфуфыренных, застывших с важным видом мужчин, женщин, а также фотоснимков природных и архитектурных достопримечательностей столицы и ее окрестностей.
– Головин, Иван Михайлович! – громко провозгласил лакей, стоявший у главного входа в большую залу.
Многие взоры присутствующих обратились к дверям, послышались шепотки:
– Головин, тот самый?
– Да, он!
– Интересно!
– Посмотри, а он хорош собою! – тихо, на ухо подружек, делились своим мнением девичьи голоса. И подружки охотно соглашались, ведь наружность вошедшего нельзя было оставить без внимания – высокий рост не делал его неуклюжим, наоборот, он казался полон грации. Чуть сдвинутые брови, словно от напряженной работы мысли придавали и так красивому лицу еще и печать необыкновенно высокой интеллектуальности. Довершал образ изящно сделанный костюм, который, однако, несмотря на всю свою кажущуюся скромность, выдавал в его носителе глубокое, гордое сознание своей силы, достоинства и даже какого-то превосходства над окружающими его людьми.
Подобные вопросы и замечания быстро, словно порыв ветра, прошелестели в многочисленных группах гостей, наполнявших залу, оторвав их от разглядывания выставленной на обзор экспозиции.
Войдя, беглым взором окинул окружающую обстановку и присутствующих, всей кожей чувствуя устремленные на себя взоры посетителей вдовствующей императрицы, но не подавая виду, скромной походкой пошел к уже спешившему мне навстречу Юрию Александровичу.
Тайный советник, натянув на лицо дежурную вежливую улыбку, поздоровался и, обхватив меня под локоток, потащил к большой группе дам толпившихся у одной из размещенных под стеклом фотографий. Это женское скопление, собравшееся именно в этой точке пространства, стало мне понятным, стоило лишь там рассмотреть фигуру Марии Федоровны. Проходя по зале с Юрием Александровичем, кивал головой некоторым знакомым мне личностям, которых, впрочем, здесь было не так уж и много.
Подойдя вплотную к императрице, поцеловал протянутую ею руку.
– Давно вас не видела, господин Головин, отойдем, поговорим, – и, не дав мне ответить, сделала несколько шагов в сторону.
Нелединский-Мелецкий остался в обществе дам, но вслед за императрицей тронулась пара дежурных офицеров, что меня несколько напрягло, да и сама гранд-мама сегодня какая-то не сильно дружелюбная.
– Рад вас приветствовать Ваше Величество! Был во Франции, в Англии, отдыхал и набирался творческого вдохновения.
– Говорят, что из Франции вы привезли не только необыкновеннейшую книгу про парфюмера, но еще и набрались там, как вы изволите выражаться, не только творческого вдохновения, но и всякого революционного вздора?!
Недалеко от императрицы застыли статуями дежурные офицеры, сразу напрягшиеся услышав слова Марии Федоровны. Я сохранял спокойствие, учитывая мою феноменальную скорость, повязать меня тут не сможет и целая рота, если только заранее не рассредоточится и не применит огнестрельного оружия.
В немом вопросе я выгнул бровь.
– Речь идет о вашей книге, если память не изменяет, под названием «Вандея», что вы расхваливали на концерте у Нарышкиных.
– Я не только писатель, государыня, но и ученый которому интересно исследовать помимо законов мироздания еще и общественные явления, в число которых, несомненно, входят и революции. За всех ученых не поручусь, но, всяком случае, это верно в отношении меня.
– А этих ваших новых друзей вольтерианцев, которых вы регулярно начали посещать у Рылеева и в Вольном обществе любителей российской словесности, в котором зачитывается эта ваша отвратительная якобитская книга, вы тоже объясните ученым интересом? Интересно, какого же ученого? Энтомолога или быть может арахнолога?
– Да, Ваше Величество, сознаюсь, остроумные и образованные люди – это моя слабость. Беседа с ними является для меня интеллектуальным удовольствием. Однако я не мог и предположить, что Вашему Императорскому Величеству известны такие подробности …
– Если о ваших книгах судачит весь Петербург, то думаете, для меня это является тайной за семью печатями? Зачем вам нужны такие сомнительные и компрометирующие вас компании?
– Светские рауты не вызывают у меня совершенно никакого интереса и не моя вина, что большинство литераторов, поэтов и писателей настроены к монархическому правлению весьма скептически.
– Да? И от чего же так?
– Профессиональная деформация, наверное, – я улыбнулся со всей возможной обворожительностью, императрица тоже не смогла скрыть ответной улыбки, возникшей помимо ее воли, но быстро вернула своему лицу прежнюю строгость.
– Вы совершенно невозможный человек, Иван Михайлович! Вам не следует держаться только внешней стороны вещей, вы должны оценить их суть, вы наделены всеми необходимыми для этого дарованиями. А потому должны понимать, что подобные книги, может быть, и кажутся безобидными, но для некоторых горячих голов могут стать руководством к действию. Я в некотором роде в ответе за вас, а потому прошу, если не хотите нажить на свою голову проблем немедленно прекратите тираж и уничтожьте все напечатанные книги! Иначе, даже моей власти может не хватить, чтобы оберечь вас от неприятностей …
– Но первые печатные экземпляры «Вандея» уже разобрали и даже переписали, книга пошла «гулять» в народ.
Императрица устало вздохнула:
– Сделайте, по крайней мере, то, что в ваших силах – прекратите печать, все хранящиеся у вас книги уничтожьте!
Я поклонился и со вздохом ей сообщил:
– Хорошо, государыня, я удовлетворю ваше повеление.
– Прощайте, Иван Михайлович, и не занимайтесь больше глупостями, порочащими ваше имя!
Мне не оставалось иного выхода, кроме как покинуть дворец, с немалым облегчением. Прерывать свою только начавшуюся революционную деятельность я вовсе не собирался. Пока я лишь говорю и пишу, казнить, меня, думаю, не казнят и в ссылку не вышлют, все-таки я личность известная во всем образованном мире, максимум отправят назад в США. Если такое случится, что ж сделаешь, значит не судьба …
Общество Рылеева я не думал покидать, поделившись со всеми заговорщиками состоявшимся у меня разговором с гранд-мама. И этот мой очередной приезд, по намекам некоторых членов общества обещал стать особенным.
Встретил меня Рылеев, за последний месяц мы с ним, а ещё с Трубецким и некоторыми другими приглашенными для знакомства со мной "тайными членами" виделись очень часто, часами напролет просиживая за душевными разговорами.
Одет Рылеев сегодня был по-деловому – в тёмно – коричневый фрак, волосы гладко причёсаны и напомажены резедовой помадой.
Гостей в его квартире сегодня собралось как никогда много, и все сплошь это были принятые в общество «убежденные» (полноправные) члены. Сбившись в группки по интересам, они сидели, стояли, ходили, беседовали, подходили к столу, закусывая традиционными для Рылеева русскими блюдами, между делом, словно паровозы, дымя трубками. Были открыты форточки, но они не успевали вентилировать накуренное помещение, из-за дымной пелены с трудом просматривался потолок.
