– Но, позвольте поинтересоваться, Иван Михайлович, уверены ли вы в своих силах? Все-таки сломать этот многовековой монархический колос – дело не из простых, честно скажем.

– От ответственности я никогда не убегал, и сейчас этого делать не собираюсь. Я убежден, что в осуществлении успешной революции, так же как и на войне, требуется единоначалие и дисциплина. Без этого никак. Поэтому мне требуется не только место в Думе, но и самые широкие полномочия.

– Хорошо, ваши слова услышат нужные вам уши, и скажу между нами, причин не одобрять ваших планов, у них пока нет. Вы себя показали человеком дела и ничуть не разочаровали моих нанимателей.

– Отлично, спасибо. Надеюсь и на дальнейшее взаимовыгодное сотрудничество.

– Джеймс и его братья в вас верят. Свои обещания вы сдержали в полной мере, Джеймс надеется, что так будет и впредь.

– Всенепременно.

– Вы говорите о поддержке в ближайшее время. Следует ли понимать, что некие события, к которым вы готовитесь, вы намерены осуществить уже в этом году?

– Да! В конце этого года, думаю, в России, произойдут очень интересные и долгожданные события.

– И новому правительству, я так понимаю, потребуется финансовая помощь со стороны?..

– Непременно потребуется, – я заговорщицки улыбнулся.

– Продажа Мексики Русской Калифорнии, предоставление независимости Польши, Финляндии, Кавказа, стало быть, тоже произойдёт?

– Финляндия без Выборга, Польша в границах царства Польского, и оставшийся за Россией Кавказ, думаю, было бы более справедливо … и безопасно лично для меня как политика?..

Кенгер замялся.

– Требование без боя отдать Кавказ персам и туркам где стоит Особый Кавказский корпус Ермолова, уйти за старую Казакскую линию – это политическое самоубийство! На такой пересмотр границ ни я, никто другой пойти при всём желании не сможем. Иначе армия вместе с генералами просто взбунтуются!

– Наверное, да, возможно оставить на Кавказе все, как есть, особенно если Россия откроет свой банковский сектор для иностранного капитала?..

– Если в России будут существовать филиалы иностранных банков, ничего страшного не будет, конкуренция в финансовом секторе даже пойдёт ей в плюс.

А про себя подумал, что за два-три года все богатства России они уж точно не высосут. А потом уж, этого Самуила Мануиловича вместе со всей его и Ротшильдов сетью, разбросанной по России, лично в Неве утоплю!

– Хорошо Иван Михайлович. Известный вам французский барон, просил всенепременно уведомить вас о том, что кроме меня, вашего покорного слуги, вам также надлежит поддерживать связь через господина Эндрю Ховарда – сотрудника Интеллидженс Сервис. Он в курсе происходящего. Известный вам Банковский дом силён, но в таких масштабных делах требуется ещё и поддержка с самого верха – английского Сити, где одной из ключевых фигур является старший брат Джемса Натан. Ну, и, королевское правительство, естественно, тоже будет проинформировано и примет в готовящихся событиях самое деятельное участие. К тому же, Ховард обеспечит вам если не прямую поддержку, то, как минимум лояльность русских завсегдатаев Английского клуба.

– ОК, договорились!

Кенгер засобирался. Он встал, подошёл к окну, заинтересованно разглядывая творящееся на улице. А там посветлело, и стало заметно тише – гремело где-то в отдалении. Ветер нёс грозовые тучи дальше на восток, дождь переходил в морось, а с берегов Балтики из дымки осторожно крадучись появлялось солнце.

– Моя карета в вашем распоряжении.

– Спасибо, но в соседнем дворе меня должен ждать финский экипаж, с ним я прямо сейчас и отправлюсь в Гельсингфорс.

– Как знаете…

– Хорошего дня господин Головин, – Кенгер протянул руку, – тот, кому предназначены ваши слова, их услышит в самое ближайшее время. Думаю, каких-то возражений с его стороны не будет.

– С момента нашей прошлогодней встречи ничего не изменилось, лично я не намерен ни на шаг отступать от наших договорённостей.

– Приятно это слышать. До свидания мистер Головин.

– До свидания, Самуил Мануилович, до свидания… – «черт бы тебя побрал» добавил про себя.

Дождавшись ухода Кенгера, отправился в дворецкую. При моём появлении Осип встрепенулся.

– Сгоняй в типографию за Ником и Иосифом, они мне нужны. Одна нога здесь, другая там.

Слуга кивнул.

– Уже бегу, барин.

Немедленных результатов от общения с Кенгером я не ожидал, отдавшись во власть быстро летящему временному потоку. Мы все также еженедельно встречались то у Рылеева, то у Одоевского с Оболенским. И причем на квартире Кондратия собирались отнюдь не только заговорщики. В дом Российско-Американской компании, на квартирах у Рылеева и директора компании Прокофьева были частыми гостями издатели и журналисты – неизменные Греч с Булгариным, Боровков, Тимковский, Измайлов. В июне среди всей этой шумной журналистской братии оказался приехавший в Петербург Грибоедов.

Северяне проявили профессиональный интерес к Грибоедову. Они предполагали, что на Кавказе, где Грибоедов служил у Ермолова, существует тайное общество, но автор «Горе от ума» эти слухи опровергал. Грибоедов считал недостаточными силы декабристов, но, скажем так, морально нас поддерживал.

На «русских завтраках» Рылеева, с традиционной сервировкой – графин водки, ржаной хлеб и квашеная капуста, временами, когда разговоры не затрагивали политики, бывало шумно и весело. Лев Пушкин, имевший необыкновенную память, декламировал стихи своего знаменитого брата. Среди слушателей были также Федор Глинка и Гнедич.

Нетрудно себе вообразить, что представляла собой моя жизнь в эти летние месяцы: заседания Думы, «Русские завтраки», литературные вечера, постоянные встречи и беседы со старыми и новыми членами Декабристской организации, издательские дела.

Несмотря на лёгкий сквознячок, исходящий из приоткрытых окон, в карете было душно и влажно как в бане. День выдался очень жаркий, над дорогой дрожало осязаемое марево от испарений. Чувствовал я себя в этом салоне выставленным в духовке холодцом – мало того, что обливался потом, так ещё и трясся по мостовой. Чтобы отвлечься, я выглядывал через узкое каретное оконце, при этом, всё же успевал любоваться проносящимися мимо столичными пейзажами.

– Тп – ррр – уу! – Осип начал притормаживать у дома РАК.

– Можешь домой слетать, раньше, чем через два-три часа я не освобожусь.

– Понял, барин! – и, хлестнув вожжами коней, прокричал, – но – о–о! Родимые!

У Рылеева собрались знакомые все лица и слышались все те же малопродуктивные разговоры, но я события не торопил, декабрь двадцать пятого года меня устраивал во всех отношениях.

– Русский народ не поймёт республики! – авторитетно, словно это была истина в последней инстанции, патетически заявлял Никита Муравьев.

На данный момент единственным программным документом Северного общества была «Конституция» Никиты Муравьева, которую он перерабатывал постоянно, обсуждая ее с членами организации. Муравьев стоял на позиции умеренного либерализма, что отразилось и в его «Конституции» – она стала проектом государственного устройства с ограниченной монархией. В этом году в результате обсуждений и споров возникли новые редакции «Конституции», но она, по словам самого Муравьева, одобрена была только старейшими членами Северного общества, то есть не Рылеевым и не теми членами, которые были приняты им за 1823–1824 годы. «Старых» членов в Северном обществе насчитывалось около десятка, а новых было более пятидесяти.

Все зашумели разом, никто никого не слушал. Одни рьяно стояли за монархию, другие – за республику.

– Чего вы хотите, говорите прямо: вы против республики? – крикнул недолюбливающий Муравьева Рылеев. – Если вам самодержавие так любо, что делаете в нашем обществе?

Твердый республиканизм Рылеева возник не сразу. Поначалу и он колебался в своих теоретических представлениях от республики до конституционной монархии, считая, что Россия не готова принять такие конституции, какие существуют в Англии и Соединенных Штатах Америки.