Знатные гости не могли надивиться тому, что мессер Торелло в своей заботе о них постарался не упустить ни единой мелочи; удостоверившись, что это одеяние — для бар, а не для купцов, они невольно подумали, что мессер Торелло узнал их. Со всем тем один из Саладиновых спутников обратился к хозяйке с такими словами: «Госпожа! Это дары богатейшие, мы бы их не приняли, если б не ваши просьбы, на которые мы не в состоянии ответить отказом».

В это время вернулся мессер Торелло; жена его, пожелав гостям счастливого пути, простилась с ними и пошла оделять их слуг тем, что им приличествовало. Мессер Торелло упросил путешественников еще погостить у него. Путешественники поспали, а затем, нарядившись в дареное платье, вместе с мессером Торелло прокатились верхами по городу, а вечером отлично поужинали в обществе почетных гостей.

В положенное время путешественники легли спать, а поутру, когда они встали, вместо их заморенных кляч им подвели трех красивых, могучих коней; слугам также подарили свежих, выносливых лошадей. Тут Саладин обратился к своим спутникам и сказал: «Клянусь богом, свет еще не видел такого прекрасного, такого любезного, такого услужливого человека! Если христианские короли так же хороши, как наш хозяин, то султан Вавилонский не справится и с одним, а не то что со всеми королями, которые, как видно, собираются на него ударить!» Отказываться было неудобно; путешественники сердечно поблагодарили хозяина и сели на дареных коней.

Мессер Торелло с друзьями изъявили желание непременно проводить их, и уже когда они отъехали на значительное расстояние от города, Саладин, несмотря на то что ему не хотелось расставаться с мессером Торелло, ибо он успел полюбить его, сказал, что он торопится и что пора им распрощаться; мессер же Торелло скрепя сердце сказал: «Коли вам так угодно, синьоры, я с вами прощусь, однако ж позвольте сказать вам: я не знаю, кто вы такие, да и не хочу знать больше того, что вы сами почли за нужное мне о себе сообщить, но только я никогда не поверю, что вы — купцы. Поезжайте с богом!»

На это Саладин, уже простившийся со спутниками мессера Торелло, ответил так: «У нас еще будет случай показать вам, мессер, наш товар, и тогда вы нам поверите. Поезжайте с богом домой!»

Уехал Саладин со страстным желанием, если только он уцелеет, если его не убьют на войне, воздать мессеру Торелло не меньшие почести, чем те, с какими мессер Торелло принял его. И много еще было разговоров у Саладина со спутниками о мессере Торелло, о его жене, о его деяниях и благодеяниях, и все никак не могли они им нахвалиться. Объехав с великими трудностями весь Запад и получив нужные ему сведения, Саладин сел на корабль; когда же он возвратился со своими спутниками в Александрию, то стал готовиться к обороне. А мессер Торелло, возвратившись в Павию, долго думал, кто бы могли быть эти трое, но в предположениях своих был куда как далеко от истины.

Коща же был объявлен крестовый поход и всюду начались деятельные к нему приготовления, мессер Торелло невзирая на мольбы и слезы жены также решился непременно принять в нем участие. Покончив со сборами, он, прежде чем сесть на коня, сказал своей горячо любимой супруге: «Ты знаешь, жена, что я отправляюсь в поход не только ради славы, но и для спасения души. Веди все дела и блюди честь нашего дома. В том, что я еду в поход, я совершенно уверен, а вот в том, что я ворочусь, у меня никакой уверенности нет, — мало ли что со мной может случиться! — и потому я хочу вот о чем тебя попросить: если ты не будешь получать обо мне достоверных сведений, то все-таки жди меня и не выходи вторично замуж в течение одного года, одного месяца и одного дня[343], считая со дня моего отъезда».

Жена, горько плача, сказала ему на это: «Не знаю, мессер Торелло, как я перенесу разлуку с вами, но если у меня все же хватит сил выдержать, то, что бы с вами ни случилось, вы можете спокойно жить и спокойно умереть — в полной уверенности, что я и умру женою мессера Торелло, что я до конца моих дней пребуду верна его памяти».

На это ей мессер Торелло ответил так: «Я нимало не сомневаюсь, жена, что, если это будет зависеть только от тебя, ты свое слово сдержишь, но ведь ты молода, хороша собой, благородного происхождения, у тебя много достоинств, и все об этом знают; поэтому я могу ручаться, что если я пропаду без вести, то многие высокие особы, многие знатные люди станут просить твоей руки у твоих братьев и других сродников, а от назойливых женихов ты при всем желании не сможешь отбиться и волей-неволей уступишь. Вот почему я даю тебе столь короткий срок».

«Я всеми силами постараюсь выполнить свое обещание, — молвила жена. — Если же мне придется поступить иначе, то вашу волю я, во всяком случае, соблюду. Молю бога, однако ж, чтобы он и меня и вас избавил от бед».

Тут жена мессера Торелло, рыдая, обняла супруга и, сняв с пальца кольцо, отдала ему. «Если я умру раньше, — сказала она, — то, глядя на кольцо, вспоминайте обо мне».

Мессер Торелло взял кольцо, сел на коня и, попрощавшись со всеми, уехал. Прибыв со своими спутниками в Геную, он сел на галеру и, приехав немного погодя в Акру, стал в ряды христианского войска. Но тут как раз в войске начались повальные болезни, люди умирали один за другим; была ли то просто удача Саладина или же то были его козни, но только поветрие продолжалось долго, а почти всех, кто уцелел, взяли без боя в плен, распределили по разным городам и заточили в темницы. Мессера Торелло также захватили в плен и посадили в александрийскую тюрьму. Никто его здесь не знал, да он и не хотел, чтобы его узнали; в силу необходимости он занялся приручением птиц, на что он был великим искусником, и это стало известно Саладину, — Саладин приказал освободить его и взял к себе в качестве сокольничего. Саладин звал мессера Торелло не иначе, как «Христианин», и оба друг друга не узнавали; мессер Торелло все время был душой в Павии и делал несколько попыток к бегству, но кончались эти попытки неудачей. И вот, когда некие генуэзцы, приезжавшие к Саладину для переговоров о выкупе своих сограждан, уже собирались в обратный путь, мессер Торелло решился написать жене, что он жив, что он постарается скоро вернуться и чтобы она его ждала. Так именно он и поступил и обратился к одному из послов, своему знакомому, с покорной просьбой передать письмо аббату Сан Пьетро ин Чьель д'Оро, который доводился ему дядей.

В остальном все у мессера Торелло шло по-старому до тех пор, пока однажды Саладин не разговорился с ним о птицах; тут мессер Торелло улыбнулся, а когда он улыбался, то губы у него складывались по-особенному, на что Саладин обратил внимание, еще когда гостил у него в Павии. И вот это движение губ напомнило Саладину мессера Торелло; он стал в него вглядываться и в конце концов уверился, что это мессер Торелло и есть. Оборвав разговор, он задал ему вопрос: «Скажи мне, Христианин: из какой ты страны Запада?»

«Я, государь, ломбардец, из города Павии, — отвечал мессер Торелло, — человек я бедный, низкого звания».

При этих словах сомнения Саладина почти рассеялись. «Господь предоставляет мне возможность доказать, как я благодарен этому человеку за гостеприимство», — с радостью подумал он и, не предуведомив мессера Торелло, приказал разложить в другой комнате все свои одежды, а затем привел его в эту комнату и сказал: «Посмотри, Христианин: нет ли среди этих платьев хотя бы одного, тебе знакомого?»

Мессер Торелло принялся рассматривать одежды и обнаружил среди них те, что жена его подарила Саладину, но все-таки он был не совсем в этом уверен и потому ответил так: «Нет, государь, ни одного знакомого мне одеяния я тут не нахожу. Впрочем, два платья напоминают те, что были когда-то на мне и на трех купцах, которые у меня останавливались».

Тут Саладин не утерпел. «Вы — мессер Торелло ди Стра, — ласково обняв его, сказал он, — а я — один из трех купцов, которым ваша супруга подарила эти одежды. Наконец-то мне представляется случай уверить вас и показать вам свой товар, о чем я вам говорил при прощании».