Он заставил себя прочесть «Протоколы», понимая, что глаза пропускают целые абзацы в целях самозащиты.

Потом взялся за Недельные Отчеты Районных Отделений Почты. После этого своими акрами слов растекся Комитет Медицины и Несчастных случаев.

Время от времени Мойст поглядывал на кружку.

В двадцать девять минут двенадцатого затрезвонил будильник на столе. Мойст встал, задвинул стул, прошел к двери, досчитал до трех, открыл ее, сказал «Привет, Тиддлс» вошедшему престарелому почтовому коту, посчитал до девятнадцати, пока кот совершал свой круг по комнате, сказал «Пока, Тиддлс», когда тот проковылял обратно в коридор, и вернулся к своему столу.

Ты только что открыл дверь престарелому коту, потерявшему представление об обхождении препятствий, сказал он себе, заводя будильник заново. И ты так делаешь каждый день. Думаешь, нормальные люди так поступают? Ладно, очень жалко смотреть на кота, когда он стоит часами, уткнувшись в стул, пока кто-нибудь его не сдвинет, но теперь ты каждый день встаешь, чтобы подвинуть стул для кота. Вот что с людьми делает честная работа.

Да, но нечестная работа чуть не довела меня до виселицы! — запротестовал он.

И что? Повешение длится пару минут. Комитет Пенсионного Фонда длится вечность! Это же такая скука! Ты заперт в золотой клетке!

Мойст оказался около окна. Возница ел печенье. Когда он поймал взгляд Мойста, то дружелюбно помахал.

Мойст чуть не отпрыгнул от окна. Он быстро сел на место и пятнадцать минут подряд подписывал требуемые формы FG/2. Потом вышел в коридор, ведущий в большой холл, и посмотрел вниз.

Он пообещал вернуть большие люстры, и теперь обе они висели здесь, сверкая как персональные звездные системы. Большой, блестящий прилавок сверкал в своем отполированном великолепии. Повсюду царил гул целеустремленной и важной деятельности.

Ему все удалось. Все работало. Это была Почта. И все веселье закончилось.

Он спустился в сортировочные комнаты, заглянул в раздевалку почтальонов, чтобы дружески выпить чашечку похожего на деготь чая, послонялся по каретному двору, загораживая дорогу людям, занятым своими делами, и, наконец, побрел обратно в свой кабинет, согбенный бременем скуки.

И случайно бросил взгляд в окно, как сделал бы всякий на его месте.

Кучер обедал! Кучер, черт его подери, обедал! Поставил на тротуар складной стульчик и разложил еду на складном столике! Большой кусок свиного пирога и бутыль пива! У него даже белая скатерть была!

Мойст бросился вниз по главной лестнице, как спятивший танцор чечетки, и выбежал наружу через большие двойные двери. В какую-то переполненную народом минуту, когда Мойст пробирался к карете, еда, стол, скатерть и стул были убраны в какое-то незаметное отделение, и кучер стоял около приветливо открытой двери.

— Слушайте, по какому это все поводу, а? — спросил Мойст, жадно глотая воздух. — У меня не…

— А, мистер Липовиг, — раздался из кареты голос Лорда Ветинари. — Садитесь. Благодарю, Хаусман, миссис Роскошь ждет. Шевелитесь же, мистер Липовиг, я вас не съем. Только что уже пообедал вполне приемлемым сэндвичем с сыром.

Что плохого в том, чтобы просто выяснить в чем дело? Вот вопрос, от которого за многие столетия было получено больше вреда, даже чем от: «Да что плохого, если я возьму только одно?» и «Все будет хорошо, только стой спокойно».

Мойст забрался в темноту кареты, дверь за ним захлопнулась, и он резко обернулся.

— Ну в самом-то деле, — сказал Лорд Ветинари. — Ее закрыли, не заперли же, мистер Липовиг. Успокойтесь!

Рядом с ним очень прямо сидел Стукпостук с большой кожаной сумкой на коленях.

— Что вы хотите? — спросил Мойст.

Лорд Ветинари изогнул бровь.

— Я? Ничего. Что вы хотите?

— Что?

— Ну, это вы залезли в мой экипаж, мистер Липовиг.

— Да, но мне сказали, что он стоит на улице!

— А если бы вам сказали, что он черный, вы бы тоже сочли необходимым что-нибудь предпринимать по этому поводу? Вот дверь, мистер Липовиг.

— Но вы тут все утро стоите!

— Это общественная улица, сэр, — заметил Лорд Ветинари. — А теперь садитесь. Хорошо.

Карета резко двинулась с места.

— Вы все не угомонитесь, мистер Липовиг, — произнес Ветинари. — Не беспокоитесь о своей безопасности. Жизнь потеряла вкус, не так ли?

Мойст ничего не ответил.

— Давайте поговорим об ангелах, — предложил Лорд Ветинари.

— Ага, да, я это помню, — горько сказал Мойст, — Вы мне уже рассказывали, когда меня повесили…

Ветинари поднял бровь.

— Почти повесили, прошу заметить. На волосок от смерти.

— Неважно! Меня повесили! И самым ужасным во всем этом было обнаружить, что Вестник Танти[1] отвел мне вего лишь два абзаца! Представляете, два абзаца на целую жизнь гениальных, изобретательных и абсолютно ненасильственных преступлений? Да я мог быть примером для молодежи! Всю передовицу сожрал Дислексичный Алфавитный Убийца, а он всего-то осилил А и В!

— Не спорю, редактор, похоже, придерживается мнения, что заслуживающее внимания преступление это то, жертву которого собирают сразу по трем аллеям, но такова цена свободной прессы. Но нас обоих устраивает, не так ли, что Альберт Спэнглер покинул этот мир настолько… незаметно?

— Да, но я никак не ожидал такой загробной жизни! Мне теперь всю оставшуюся жизнь придется делать то, что прикажут?

— Поправка, вашей новой жизни. Но таковы голые факты. — ответил Ветинари, — Однако, позвольте мне перефразировать. Вас, мистер Липовиг, ожидает жизнь, полная уважения и спокойствия, гражданского достоинства и, конечно, по прошествии времени, заслуженной пенсии. Не говоря, разумеется, о достойной золотой цепи.

Мойст содрогнулся от этих слов.

— А если я не соглашусь, что вы сделаете?

— М-м-м? О, вы не так поняли меня, мистер Липовиг. То, о чем я говорил — это то, что будет с вами, если вы отклоните мое предложение. Если вы его примете, то вам придется ходить по краю пропасти, вам будут противостоять могущественные и опасные враги и каждый день будет подкидывать новые испытания. Вас даже могут попытаться убить.

— Что? Почему?

— Вы раздражаете людей. Между прочим, на новой работе вам и шляпу дадут.

— И на этой работе можно сделать хорошие деньги?

— Ничего, кроме денег, мистер Липовиг. Фактически, это должность начальника Королевского Монетного Двора.

— Что? Целый день выбивать монетки?

— Коротко говоря, да. Но традиционно этот пост совмещается с руководящей должностью в Королевском Банке Анк-Морпорка, которая и будет вашей основной работой. А деньги вы можете делать в свободное время.

— Банкир? Я?

— Да, мистер Липовиг.

— Да я ничего не знаю об управлении банком!

— Это хорошо. Никаких предубеждений.

— Я грабил банки!

— Превосходно! Просто выверните наизнанку ход мыслей, — просиял Лорд Ветинари. — Деньги должны быть внутри.

Карета остановилась.

— В чем тут дело? — спросил Мойст. — В чем по-настоящему причина?

— Когда вы приняли управление Почтовой Службой, мистер Липвиг, она была позором. А теперь вполне эффективно работает. Эффективно до скуки, фактически. В результате молодой человек может оказаться ночью на стене, или начинает вкрывать замки ради острых ощущений, или даже может увлечься Экстремальным Чиханием. Как вы подбираете отмычки, кстати?

Отмычки ему продала пожилая леди в маленьком магазинчике в одном темном переулке, причем кроме него, там больше никого не было. Мойст до сих пор не мог понять, почему он их купил. Они были только географически нелегальны, но от знания, что они лежат в куртке, возникало приятное волнение. Все это было очень печально и напоминало тех серьезных деловых людей, надевающих на работу строгие костюмы с галстуками ярких расцветок, в безумной, отчаяной попытке продемонстрировать, что они еще сохранили свободный неукротимый дух.