Уорвик повел плечом.

– Женщина редко хорошеет, народив такую кучу детей.

– И все же это так. Ее делает прекрасной счастье. Вот это я и хотела бы получить от жизни.

Уорвик снова выпил.

– Так что тебе мешает? Женщины в нашем роду плодовиты. Взять хотя бы ту же Сесилию Невиль. И ты еще обзаведешься кучей маленьких Ланкастеров. Или тебе больше по нраву, чтобы они носили имя Филипа Майсгрейва?

Анна повернулась так резко, что шлейф змеей обвился вокруг ее ног. Она была бледна, как мрамор.

– Майсгрейв – мой спаситель и друг, отец.

– О да! Но я не забыл, что творилось с тобой, пока он оставался в Париже. Не ты ли умчалась следом за ним после охоты в Венсенском лесу? Да и в Англии ты спешила к нему, не правда ли? Ошибка, Анна, ошибка… Ибо твой рыцарь отбыл в Бургундию вместе с королем.

Анна молчала. Уорвик был уже спокоен. Асквибо, как всегда, привела его в благодушное настроение. Он смотрел на дочь, сдержанно улыбаясь. «Черт побери! Ведь она вся напряжена, как натянутая тетива, но сколько выдержки!»

Он подошел и коснулся пальцем ладанки на ее груди.

– Ты ведь никогда не расстаешься с ней, Энни?

Девушка облизала внезапно пересохшие губы.

– В ней, как ты знаешь, хранится священная частица Креста, на котором был распят Спаситель.

– Но ее преподнес тебе сэр Филип Майсгрейв?

– Не богохульствуй, отец!

– Помилуй, дитя! Я хоть и недостойный и невежественный, но все же ревностный сын святой церкви.

Казалось, еще мгновение, и Анна разрыдается. Уорвик со вздохом отступил:

– Как бишь там писано в декреталиях? «Facionora ostendi dum punientur, flagitia autem abscondi debent»[7].

– Отец, ты не должен…

Он жестом заставил ее умолкнуть.

– Ради всего святого!.. Ты, кажется, готова сунуть руку в огонь в подтверждение очевидной лжи. Но не беспокойся, я больше не стану попрекать тебя Майсгрейвом. Я молчал целый год, молчал бы и сейчас, если бы ты не переступила границу, не сбежала бы от супруга, забыв об обязанностях. Ты преступно легкомысленна. За эти два месяца, что ты провела в Англии, ты не удосужилась ответить ни на одно из писем Эдуарда.

– О, у Уорвика везде шпионы, – иронично заметила Анна.

– Не сомневайся, – подтвердил герцог. – Так вот, дитя мое. Я рассчитывал на тебя как на союзницу в этой игре. Мы говорили об этом год назад. Ты должна была оставаться во Франции и любыми средствами заставить Эдуарда поспешить мне на помощь. Он бы тебя послушал, потому что все еще влюблен.

– Это в прошлом, – сухо уточнила Анна.

Уорвик осекся.

– Что значит – в прошлом?

Анна усмехнулась.

– Моя венценосная свекровь заявила, что я скверная жена, а Эдуард слишком преданный сын, чтобы не согласиться с матушкой.

Уорвик медленно приблизился к дочери.

– Значит, ты действительно была плохой женой.

Он смотрел ей в лицо, и девушка отвела взгляд. Уорвик внезапно выругался:

– Ты упряма, как сотня мулов! Как можно быть столь строптивой, чтобы не повиноваться мужу, которому принадлежишь душой и телом и который к тому же принц крови!

Анна вскинула голову. В ее глазах пламенел вызов.

– Я не хочу быть королевой, милорд герцог!

Тяжелая пощечина швырнула ее на пол, прежде чем она успела что-либо сообразить. Уорвик, казалось, и сам не ожидал такого от себя. Он глядел в растерянные, полные слез глаза дочери и молчал. Анна всхлипнула. Тогда он поднял ее и судорожно обнял.

– Никогда, Энни, ты слышишь – никогда больше не смей произносить этих слов! Ты будешь королевой! Верь мне. Я даже велел составить твой гороскоп, и там это начертано так же ясно, как и то, что я люблю тебя больше жизни.

Анна закрыла лицо ладонями. Потом вдруг сказала:

– Дай мне глоток твоей асквибо, отец.

Он удивленно взглянул на нее.

Анна попыталась улыбнуться сквозь слезы.

– Ты ведь пьешь, когда тебе плохо? Вот и я не хочу, чтобы мне было плохо, когда я с тобой.

Уорвик нерешительно достал из буфета два кубка. Налил себе и дочери.

Асквибо явно не пришлась Анне по душе.

– Надо быть диким, как горец, чтобы глотать подобную гадость.

– Покорнейше благодарю, – усмехнулся Уорвик.

– Ты слышишь? Кажется, ветер стих.

Действительно, их окружала полнейшая тишина. Не хлопали ставни, не дребезжали стекла в свинцовых переплетах. Даже огонь в камине горел ровным беззвучным пламенем.

Донесся далекий крик лодочника на Темзе:

– Завтра день святого Давида, первое марта. Весна!

Уорвик коротко взглянул на дочь.

– Обещай мне, что завтра же напишешь Эдуарду нежное письмо. Ты должна мурлыкать, как кошечка. Он под каблуком у Маргариты, не спорю, но влюблен-то он все же в тебя, или же мои глаза ничего не видят и годятся лишь воронью.

Анна молчала.

– Девочка…

– Хорошо. Я напишу мужу, хотя, Господь свидетель, это мало чему поможет.

– Не говори так! Он обязан прибыть в Англию, он должен мне помочь. В противном случае его опередит Йорк, и тогда я не поручусь, что моя голова не окажется на Лондонском мосту.

Анна вздрогнула.

– Нет. Вы, милорд, сильнее всех. И это вы Делатель Королей!

Уорвик печально усмехнулся:

– Не притворяйся глупее, чем ты есть, Энни. С тобой я откровеннее, чем с кем-либо. Я устал, я измотан, болен и…

– И ты тем не менее пьешь!..

Анна так стукнула кубком по столу, что расплескала водку.

– Клянусь святым Давидом, отец, что завтра я напишу Эду. Но при одном условии. Обещай мне, что несколько дней, хотя бы неделю, ты не будешь пить. И не говори мне ничего. Молись, уповай на Бога, уйди с головой в дела, спи, принимай послов, скачи в дальние гарнизоны, но не пей.

Уорвик поднял бровь.

– Что это, юная леди? Вы ставите условия?

– Да. Ты мой отец, и у меня нет выбора.

Уорвик усмехнулся.

– Это шантаж, дитя.

Анна негодующе взмахнула рукой.

– Ах, отец, не стоит касаться моральных устоев, которые ты сам давно расшатал. Всем известно, что Уорвик никогда ничего не делает просто так.

– Это политика, дитя.

– Надеюсь, мне, как будущей королеве, полагается это знать.

И она, точь-в-точь как отец, повела бровью.

Герцог засмеялся:

– Что ж, твоя взяла. Как политик, я нахожу твое предложение выгодным и соглашаюсь на него.

В тот же миг бутыль полетела в камин. Уорвик проследил за ее полетом.

– Procul ex ocules, procul ex mente![8] – смеясь, воскликнула Анна.

Уорвик хмыкнул.

– Ты что же, думаешь, у меня нет другой?

– Да хоть дюжина. Это неважно. Главное – у меня есть твое слово.

Какое-то время они с улыбкой глядели друг на друга.

– Уже поздно, Анна. Ступай к себе.

Анна приблизилась к отцу и подставила лоб для поцелуя.

– Храни тебя Господь, дитя мое!

– Да пребудет он и с тобой, отец! Я напишу письмо мужу! Обещаю!

Подхватив шлейф, она быстро пошла к двери. Высокая, стремительная, легкая. Уорвик с печальной нежностью глядел ей вслед.

Ни отец, ни дочь не знали, что это была их последняя встреча.

вернуться

7

Я обнаружил проступки, дабы наказать за них, но позорные дела следует прятать (лат.).

вернуться

8

С глаз долой – из сердца вон! (лат.)