— Не веришь…

— Я человек разумный, а потому сомневающийся. И что, ни кассация, ни надзор не помогли? — Во мне жестоко спорили бывший судья и нынешний адвокат, наперебой выдвигая аргументы.

— «Для отмены приговора в материалах дела не усмотрено оснований», — процитировал Юрий, усмехнувшись. — Но дело не в этом. Я совсем о другом хотел с тобой поговорить. Тут такая петрушка, твою мать…

Я слушала и холодела от ужаса. Встреча, начавшаяся как трепетное погружение во что-то светлое и многообещающее, вдруг разверзлась передо мной черной дырой отчаяния и безнадежности.

О беде судьи Ненашевой я уже слышала — пусть я уже не работаю судьей, но отношения с бывшими коллегами поддерживаю. У Ольги Владимировны пропала дочь. Возвращалась из школы, а до дома не дошла. Кто-то из одноклассников видел, как девятилетнюю Надю увозили на машине. Спустя месяц, когда Ненашева уже лежала в клинике неврозов, в почтовый ящик судьи была подброшена кассета. За Надю требовали выкуп — 50 тысяч долларов. Девочку снимали не в Петербурге — у нас еще снег лежал, а за ее спиной цвели деревья.

— Ненашева… Это она выносила приговор по твоему делу? Так это ты! — Мне отчаянно хотелось умереть. — Я не хочу больше ничего слушать. Я ухожу. И еще — я позвоню Сергею, в РУБОП. Ты не должен заблуждаться на мой счет.

Юра переменился в лице. Что-то неуловимо злобное и жестокое мелькнуло в серых глазах.

— Ты не уйдешь отсюда, пока не выслушаешь все до конца. Даже если тебе придется здесь сидеть неделю. Когда ваши вшивые журналюги писали о моем процессе, никто из них даже с адвокатом моим не встретился. Никто не попытался выяснить, что стоит за этим обвинением.

Со ссылкой на вас все центральные газеты меня пропечатали. Вы у меня в долгу. Вы должны мне помочь.

Я подумала, что целую неделю никто не будет меня искать — ведь официально я сейчас в Испании. История с девочкой-заложницей так повлияла на мои умственные способности, что я представила, как Юрий приковывает меня наручниками в батарее, прижигает мою белую кожу сигаретами, отрубает мне пальцы, и никто, никто не может мне помочь…

— Аня, тебе лучше? — сейчас даже голос Обнорского показался бы мне пением райских птиц. Но на меня смотрели глаза Нилина. — Я не хотел тебя пугать. Извини. Но об остальном я — серьезно. Я готов вернуть девочку обратно, но мне нужна помощь. В том числе и юридическая.

Снова на зону я не пойду. Я бы мог справиться сам, но когда ты позвонила, я подумал, что Бог снова повернулся ко мне лицом.

Плетясь домой, я думала, что, наверное, Юра был плохим опером. Или пребывание в колонии необратимо сказалось на его оперативной смекалке. Или же ненависть к судье, добровольно или под чьим-то давлением принявшей несправедливое решение, затмила не только чувство самосохранения, но и способность здраво рассуждать. Как рассказал мне Юра, через несколько дней после того, как он вернулся в Питер после отбытия наказания (безупречное поведение в колонии и очередная амнистия сделали срок короче), его остановил мужчина лет тридцати пяти.

— Вы Юрий Нилин?

— В чем дело?

— Меня зовут Игорь Комаров. Я — бывший муж Ольги Ненашевой. Это ведь у нее вы проходили подсудимым? Вам, если не ошибаюсь, лет шесть дали?

— Все что дали, все мое.

— Юрий, не подумайте ничего плохого, но у меня к вам предложение. Мы с женой несколько лет в разводе. Она и ее родители не хотят, чтобы я встречался с дочкой. Она судья, у нее большие связи, мне трудно с ней бороться. А дочь уже чужого дядю отцом зовет. Мне бы только неделю с дочерью побыть, без бабушки с дедушкой, без мамаши этой. Где-нибудь на югах, где она бы о новом отце забыла, а меня бы заново узнала. Помогите. Я знаю, что на чужой обиде играть нельзя, но, может быть, вам тоже легче станет?

Юра подумал, что все правильно. Что он с удовольствием поможет этому мужику, чтобы судья почувствовала, что такое боль, растерянность, отчаяние. Чтобы она неделями не спала, не в состоянии найти выход из тупика. Чтобы на этой жизни ей захотелось поставить крест.

— Что я должен сделать?

…Надю — дочку судьи Ненашевой — еще не довезли до места ее нового жительства, а везли ее куда-то на Кавказ, когда Нилину открыли правду. Игорь Комаров оказался не отцом девочки, а посредником в ее похищении. Заказчиком выступали родственники чеченца, которому, как когда-то Нилину, Ненашева вынесла обвинительный приговор.

— Юра, — осторожно спросила я, — зачем ты звонил в Агентство и угрожал Обнорскому?

— Я? — оторопел Нилин. — Да я о вашем Агентстве слышать ничего не хотел. Это сейчас, когда ты сама меня нашла, я подумал, что за вами должок. А так если и мыслил что-то, то в далекой перспективе.

— Подожди, мне шеф категорически запретил с тобой встречаться после того, как стали раздаваться звонки с угрозами в наш адрес. Ты же настаивал на встрече со мной, чтобы мы написали опровержение той статьи?

— Вот чудак человек, я же тебе объясняю — вы для меня были даже не на втором, а на десятом плане. Подожди-ка, а когда начались звонки?

— Месяца полтора назад. Так это не ты звонил?!

Когда-то мой преподаватель по криминалистике сказал, что из меня получился бы отличный следователь, если бы у меня было чуть меньше фантазии. Но в данном случае, думаю, именно фантазия дала толчок тем размышлениям, которые и привели нас к правильному выводу.

— Так, значит, кто-то знает, что ты участвовал в похищении девочки. Еще этот некто знает, что когда-то именно наши ребята писали про твой процесс, — и, значит, ты должен быть на них в обиде. И этот некто предполагает, что мы — то есть Агентство — готовы вступить с тобой в переговоры. Но ты — вернее, некто за тебя — переходит к угрозам, а значит, получить объяснение лично от тебя становится затруднительным. Все это должно привести к тому, что мы начнем искать информацию на стороне. Тогда снова возникнет этот некто, который и сдаст тебя со всеми потрохами. Тебя обвинят в похищении девочки, и ты пойдешь по этапу. А мы это дело в красках распишем. В общем, роль нам досталась незавидная…

Честно говоря, я не могу грешить на Нилина — это моя злополучная фантазия вывела меня на заклятого врага Юрия, того самого районного чиновника, с которого и начались его злоключения. Еще раз осмыслив сказанное, я пришла к выводу, что без участия Ивана Петровича Васильева (так звали чиновника) здесь не обошлось. Что именно он держит руку на пульсе этой истории с тех пор, как Юрий вышел из колонии. И что именно с его подачи были сделаны звонки в Агентство.

Мне и в голову не пришло, что у этого спектакля — режиссер другой, и к тому же мне знакомый.

— Он не учел одного — что ты «соберешься в Испанию», — выслушав мое «юридическое» заключение, сказал мне Нилин.

Впервые со времени нашей встречи Юра подошел ко мне близко-близко, взял мою руку и осторожно припал к ней губами. Я, вздохнув, положила другую руку ему на голову и стала ерошить волосы. Я поклялась, что никогда не пущу Юру в Агентство, где ходит эта дива Завгородняя, на которую западают все мужики, вне зависимости от возраста и уровня «IQ». И еще — что сделаю все возможное, чтобы эта наша встреча никогда не закончилась.

Тогда я не знала, что потом каждую ночь буду засыпать с мольбою, чтобы утро принесло мне полнейшее забвение об этой встрече.

Я проснулась от приступа удушья.

Мне снилось, что маленький обруч стального наручника пытаются застегнуть на моей шее злобные рубоповцы, почему-то мило улыбающиеся мне и ободряюще подмигивающие. Пробуждение не принесло облегчения: что-то тяжелое давило мне на грудь и шею. Я находилась в кольце рук Юрия.

Такое начало дня показалось мне зловещим, но я старательно гнала от себя дискомфортное ощущение. Проснувшийся Нилин помог мне в этом — бережным движением убрав упавшую челку с моего лба, он сначала по-детски звонко чмокнул меня в щеку, а затем со все возрастающей страстью стал целовать лицо, шею, грудь…