Вообще, у этих долгоживущих — дикие для землян понятия о «пристойных» сроках знакомства и ухаживания. Пару десятков лет быть женихом и невестой — это тут нормально. Наставница Анастис сказала, что есть даже традиция под названием «двенадцатый подснежник». Конфетно-букетный период растягивается на одиннадцать лет, и лишь когда парень в двенадцатый раз дарит девушке только что распустившиеся весенние цветы, он имеет право попросить ее руки. С этого момента они еще неизвестно сколько пробудут женихом и невестой, и лишь решив все финансовые и прочие проблемы, сочетаются браком. Отступление от традиции допустимо лишь для вдов и вдовцов.
«Хотя, если у тебя впереди пара-тройка сотен лет, а разводы не приветствуются, то торопиться, наверное, не стоит», — подумал Иван.
Так вот, невестой этого Нитолироса Бурегага уже лет десять числилась весьма крутая магичка по имени Виолин Вателли. Дама тоже не сказать, чтобы совсем юная, и занимала она далеко не последнее место в магической Академии, преподавала там что-то…
Иван вдруг сообразил, что не уточнил у наставницы Анастис, какими разделами магии занималась эта самая Вателли. Но вроде бы она принадлежала к клану светлых эльфов, поэтому ни о какой некромантии и речи быть не могло. Кстати, вот ее эльфийская родня была весьма многочисленна и магически талантлива, они как раз могли быть участниками тараканьих бегов у престола. Усиление клана командором им было весьма на руку, так что на брак с не-эльфом родня невесты смотрела благосклонно.
Все было хорошо, дело постепенно шло к свадьбе.
«Что, никаких размолвок не было?» — уточнил Иван у наставницы Анастис.
«Ну, вы же знаете старшего брата, — уклончиво сказала эльфийка. — Младший не менее горяч».
Иван действительно прекрасно помнил Сунитороса Бурегага, которого окрестил для себя «шкафчиком». Экспрессии у мужика хватало на десятерых, а при учете его двухметрового роста и весьма крепкого сложения, сердить этого представителя кнаккской знати, наверное, не хотелось никому. Но, в конце концов, Иван даже подружился с Бурегагом. Несмотря на богатство и знатность, тот был весьма прост в общении и по-человечески искренен. Если его брат такой же, то это — классический типаж «слуга царю, отец солдатам». Крут, но справедлив, гневен, но отходчив. К тому же с дамами люди такого типа чаше всего бывают весьма деликатны, если не сказать робки. Нелюди, наверное, тоже.
Иван подумал, что за пару десятков лет «отношений» там были и громкие крики с обеих сторон, и хлопки дверями, от которых осыпалась штукатурка и вылетали косяки, но по-настоящему размолвок, видимо, не было.
Месяцев назад профессор Вателли подала прошение в ректорат Академии о переводе ее на какую-то исследовательскую станцию на Грозовых островах. Станция находилась в том же городе, что и база северного флота. В общем, Бурегаг-младший и его невеста намеривались весной, в День первого подснежника, сочетаться браком и сразу же, как освободятся ото льда заливы на Севере, отправиться к Грозовым островам. А летом командор собирался организовать экспедицию к каким-то Оловянным берегам, на которых маги вычислили энергетическую аномалию. Видимо, профессорша была не прочь лично добраться до этой аномалии и совершить какое-нибудь открытие. Значит, всерьез ссориться с женихом ей было абсолютно не с руки.
С другой стороны, сильный маг на командорском корабле — это бонус для всей эскадры. А в соответствии с местным этикетом и традициями северных варваров жена вождя не просто имеет право плавать вместе с ним, но и даже обязана это делать. Наставница Анастис привела в пример десяток героических «корабельных леди», упоминавшихся в истории Империи. Иван слушал ее вполуха, имена этих дам не запомнил, но главное понял: стоило жене Бурегага вступить на палубу корабля, перед ней выстроилась бы вся команда и принялась орать от восторга и бросать в воздух чепчики… ну, или что тут носят на головах матросы. В Империи очень уважают древние традиции и тех, кто им следует.
То есть и с этой точки зрения молодые идеально подходили друг другу.
Не было у них и материальных проблем. Бурегаги — крупные землевладельцы. Командор мог получать из Кнакка любые деньги, но ему хватало того жалования, которое платил император. Магичка была из младшей ветви одного из самых древних эльфийских родов, большого наследства не получила, но профессорское жалование тоже делало ее абсолютно независимой в финансовом плане.
И тот, и другая имели в столице собственные дома, Вателли вела довольно активную светскую жизнь, а командор бывал в доме наездами, в основном тогда, когда море на севере сковывают льды и остается лишь пара незамерзающих портов, добраться до которых тоже весьма затруднительно из-за штормов. Эту зиму молодые хотели посвятить столичным удовольствиям, а затем, отдав дань пристойности, умотать на север, подальше от сплетников и интриг.
Однако пять дней тому назад профессор Виолин Вателли была убита в собственном доме. Женщине проломили голову одной из статуэток, украшавших гостиную. Известно, что Бурегаг-младший был в этот день у своей невесты и вышел от нее незадолго до обеда. Когда же одна из служанок поднялась в апартаменты госпожи, чтобы доложить, что обед готов, она обнаружила ту мертвой.
Никто посторонний, кроме командора, в это утро в дом не входил. Вызванный к обер-полицмейстеру командор выглядел весьма взволнованным, так как уже знал о смерти своей невесты. Но по поводу того, что он делал утром, сказал, что вышел от профессора Вателли почти за склянку до обеда, и когда уходил, она была жива, здорова и весьма энергична. Больше от варвара ничего добиться не удалось, а поместить его под стражу лишь по подозрению в убийстве, без исчерпывающих доказательств, полицейские не решились. У пирса в столичном порту стоит несколько военных кораблей, и матросы с них вполне могли отправиться на выручку к своему командору и разнести тюрьму по кирпичику.
«Висяк, — повторил про себя Иван. — Причем с уже остывшими следами. Пока доберусь до столицы — пройдет уже больше недели со дня убийства, да еще нужно прибавить время на то, чтобы сорганизовать передачу мне дела…»
Он вздохнул и энергичнее зашагал по направлению к городу.
Пейзажи вдоль дороги постепенно менялись. Посадки красно-лиловых кустов уступили место более привычным глазу яблоневым садам. Теперь стало понятно, почему дорога была такой пустынной: видимо, наступил сезон сбора урожая, и все население окрестных сел и пригорода было занято работой. За невысокими оградами то и дело мелькали человеческие фигуры, слышались голоса и смех. Из какого-то проулка вывернула телега, груженая плетеными коробами, потом через дорогу перебежала пара девчушек, тащивших полную корзину яблок, и Иван невольно окликнул их:
— Эй, малышня! Продайте яблочко!
Девчушки были готовы за мелкую монету отдать всю корзину, но землянин выбрал два самых крупных и зашагал дальше.
От суеты в садах, от звонких голосов сборщиков урожая настроение у сыщика постепенно улучшилось. Он с большим интересом стал смотреть по сторонам, чувствуя себя то ли туристом, то ли этнографом.
Иван ничего не знал о городе под названием Туссор, кроме того, что он поменьше Кнакка, но там должна быть железнодорожная станция, а поезд — это самый быстрый способ попасть в столицу, даже быстрее, чем почтовая карета. Но в этой неизвестности была своя прелесть. Пока населенный пункт производил вполне приятное впечатление.
Предместья больше походили на деревню с маленькими белеными домиками под соломенными и изредка черепичными крышами, с мальвами в палисадниках и резными калитками. Потом среди этих хатенок стали появляться каменные дома в два-три этажа, причем нижнюю часть у них, без всякого сомнения, занимали лавки или трактиры.
Дорожное движение тоже стало активнее. То и дело из переулков выворачивали телеги с фруктами, пару раз навстречу проехали «самобеглые коляски» — некие аналоги земных автомобилей, только работающие не на бензине, а на «огненных кристаллах». Причем, если то сооружение, на котором носился по Кнакку Бурегаг-старший, походило на спортивный вариант автомобиля 19-го века, то эти можно было назвать «семейными карами». Они имели и крышу, и дверцы в замысловатых узорах, и ветровое стекло спереди, и даже некое подобие фар, точнее, парные фонари по углам крыши. Их кабины без труда могли вместить человек шесть-восемь, а то и больше. Значит, такие «коляски» стали уже массовой продукцией, ими мог владеть любой более или менее обеспеченный разумный.
