Наташа нагнулась сорвать крохотный сиреневый цветочек.
«А вдруг там документы государственной важности сокрыты, и при их разглашении будет затронута честь какой-нибудь важной семьи?.. Тогда, возможно, что кто-то, кто знал об этой тайне, специально нанял старьевщика похитить столик!.. Вот история получится, прямо для Ольги! Да нет, никто его не нанимал. – Наташа задумчиво грызла стебелек. – Василий рассказывал, что мужик чуть ума не лишился, когда ничего не нашел. Значит, и нужны эта тайна или сокровища самому старьевщику. Может, попробовать все же найти его? Он тут бродил везде, люди должны были приметить, как выглядит. Вдруг он из местных, тогда найти его, возможно, будет просто…»
Но что-то Наталье подсказывало, что мужик этот не здешний и найти его будет вовсе не просто. А еще слова Митрофана о том, что хотели сгубить лошадку… Вот еще тайна тоже. Кто у кобылы подковы расшатал, зачем? И что думает об этом граф?
Она поморщилась и, быстро обернувшись, выплюнула стебелек, оказавшийся отчаянно горьким. Видимо, у крохотного цветочка горький вкус был единственной защитой от огромного, зачастую недружелюбного мира…
Около старого дуба, которому было не меньше двухсот лет, Наташа шагнула с аллеи в сторону. Нагнулась, пройдя под толстым, склонившимся до земли суком, и попала на песчаный пятачок земли, окруженный живой изгородью из кустов бузины и орешника. Посреди этого уютного уголка, как кресло, возвышался пенек от давно упавшего и спиленного дерева. Наташа села, сняла чулки и туфли и с удовольствием подставила босые ноги легкому ветерку. Она не боялась, что кто-то может застать ее в таком виде, – это место было одним из нескольких потаенных уголков, которые Наташа облюбовала еще в детстве. Сильно напроказив, она укрывалась здесь от нянек и отца, ну а сейчас приходила, чтобы побыть в одиночестве, подумать…
Но новые мысли отказывались приходить ей в голову. Тогда она закрыла глаза и отдалась ощущениям и звукам, окружавшим ее. Слышилась деловито-тревожная перекличка собирающихся на юг птиц. Шелест и шуршание ветра в кустах… Она даже задремала. Вздрогнула от прикосновения упавшего на руку сухого листа. Пора было возвращаться.
В доме тем временем папина компания собралась уже почти в полном составе.
Банкир Иосиф Моисеевич, бывший сенатор и тайный советник Сергей Мстиславович, доктор Никольский, отставной офицер Збруев и профессор Псковского университета, гостивший у племянницы, Кринышев Семен Кириллович. Гости уже отобедали и расположились в гостиной вкруг стола, приготовляясь к игре. Николай Никитич разливал в бокалы вино.
«Ох, а цветы-то не стоят!» – спохватилась Наташа. Можно уже было и без цветов, но Наташе было стыдно, что она упустила такую деталь в непременном оформлении дома, и она направилась в сад попросить Никанора нарезать цветов для букета. И только вышла во двор, как увидела въезжающего всадника на беспокойном, всхрапывающем жеребце.
«Граф! – обрадовалась Наташа. – Все-таки папа его пригласил!»
А Орлов, спешившись и бросив поводья конюху, уже шел к ней.
– Вот, опоздал, – начал он говорить уже издали. – Здравствуйте, Наташенька!
И опять это «Наташенька» прозвучало так нежно, что девушка невольно улыбнулась и чуть было не ответила в тон: «Здравствуйте, Сашенька!» Но больно сиропная в том случае получилась бы сцена. Поэтому она просто протянула руку.
– Здравствуйте, граф, а я как раз удивлялась, отчего вас папенька не пригласил! Идите скорее, они там, кажется, уже начинают. А вечером чаю попьем, когда все разъедутся.
Граф блеснул улыбкой и поспешил к гостям, на ходу думая о парадоксах жизни, в которой две такие разные женщины делают ему одинаковые предложения – попить чаю, когда все разъедутся…
Наталья провела с садовником не менее получаса, выбирая, какие лучше срезать цветы, и выслушивая ворчание Никанора по поводу старых неплодоносных деревьев. Она в который раз терпеливо разъясняла, что папеньке деревья дороги. И что ежели Никанор срубит их, то папенька, возможно, тем же самым топором отрубит и его, вечно спорящую, Никанорову голову. И потом смеялась, глядя как Никанор достает свой невероятных размеров клетчатый носовой платок и утыкает в него лицо, шумно шмыгая носом, причитая о господской несправедливости. Вся эта сценка разыгрывалась уже не раз, и за своим платком Никанор на самом деле скрывал не слезы, а какой-нибудь сюрприз. В свободное от ворчаний и ухода за садом время он тренировался в ловкости рук и произведении всяких фокусов. И когда Наталья со смехом потянула его за рукав, ей на руку выпала искусно сделанная бутоньерка из незабудок и ромашек, кои она и прикрепила к вырезу своего платья.
Букет из желтых и белых астр, заключенных в нежную сетку декоративного папоротника, был готов. Наташа, осторожно придерживая рукой хрупкие стебли, вернулась в дом. Там уже зажигали лампы. Казалось, что в гостиной свершалось какое-то таинство. Над головами у мужчин в полумраке образовались дымные табачные нимбы. Руки – гладкие, морщинистые, веснушчатые или с чуть покореженными возрастом пальцами – держали карты и бокалы с красным вином, выглядевшим в рамке хрусталя почти черным. Глуховато и спокойно звучал голос доктора Никольского. Услышав, что он говорит, Наташа остановилась в дверях.
– Любовь, господа, это не более чем заболевание, если хотите. Я уверен, что наука это скоро подтвердит и найдет способ, как с ним бороться. Ну сами посудите. Допустим, ваш идеал женщины – это высокая стройная брюнетка, и вы приходите в совершеннейший восторг, встречая женщин такого типа. И вдруг, в один далеко не прекрасный день, невзрачная рыжая толстушка пробуждает в вас такое чувство, что вы понимаете – или она, или прощай жизнь! Это уже не восторг. Это абсолютно болезненная душевная реакция, то есть болезнь. И опять же, сплошь и рядом, вслушайтесь только: «Она больна от любви», «Он чахнет по ней», «Она худеет и бледнеет от того, что он ей не пишет». Чем вам не медицинская симптоматика!
Доктор на секунду поджал губы. Тень от лампы удлинила его брови, резко обозначились складки вокруг рта, перечеркивая лицо загадочным Х-символом.
– Любовное заболевание, внедрившееся в тело человека, – продолжал Семен Николаевич так, как будто он читал лекцию, – как и любая болезнь, разрушает человека психически – он зачастую становится совершенно иной, изменившейся личностью, а бывает и так, что разрушает и физическую оболочку. От потери аппетита до самоубийства. Вспомните ваши любовные истории, господа, и вы со мной согласитесь.
– Ну, раз так, то мне, наверное, повезло, – подхватил тайный советник. – Я господа, не знаю, что такое любовь к женщине. К знаниям, к книгам, к работе – да. Но любить женщину пока не доводилось…
Наташа осторожно выглянула из дверной тени – все благородное собрание с жалостью смотрело на сухонького, лысоватого, отменно элегантного советника, спокойно наливавшего себе очередную порцию вина.
– Прошло время, и я могу вам объяснить мое понимание, что такое любовь, – промолвил в установившейся тишине Николай Никитич, и Наташа, собравшаяся уже войти, наконец, в комнату, опять остановилась.
Ее отец держал в руках сигару, кончик которой чуть заметно подрагивал в такт ударов взволнованного сердца. Глаза князя стали тоскливы и как будто прозрачны.
– Со мной это было… Нет более могущественного чувства, чем Любовь, по сравнению с остальными, данными человеку. Бог нисходит до твоего обыденного человеческого существования и начинает творить твою жизнь. И ты всем своим существом осознаешь, что не жил до этого ни дня! – Князь прикрыл рукой глаза. – Хочется удерживать это чувство так долго, как это только возможно. И быть благодарным Господу за возможность чувствовать Так. Не познав Любви, господа, стыдно умирать. Никчемно.
Наталья, слушавшая прижавшись затылком к стене, снова заглянула в гостиную. Гости сидели притихшие, как будто слова князя побудили их обратиться глубоко-глубоко в самих себя. Только граф Орлов смотрел на Краскова не мигая и с каким-то, как подумалось Наташе, вопросом в глазах.
