— Мне нет спасения, — почти без голоса ответила девушка.

— Неправда. В сердце Будды для всех есть место.

Девица снова покачала головой. Райко не понимал, отчего это — ведь пока богиня была здесь, она хотела уйти!

— Найдите меня там! — пламя охватило девушку уже целиком, и Райко видел теперь, что ей больно. — Найдите меня в мире живых, и…!

Она бросилась прочь, в спасительную для нее тьму — а Райко вдруг дернуло и повлекло вверх, поэтому он не расслышал последнего слова.

…Он лежал на спине, плечи затекли, и кто-то крепко держал его за руку.

— Милостивый Будда Амида, — пробормотал Райко.

Кругом оседал ледяной туман.

— Он самый, — сказала, склоняясь над ним, монахиня Сэйсё.

— На вашем месте, — прокашляли рядом, — я бы туда в ближайшее время не возвращался. Вам припомнят разнесенный потолок. Они сами виноваты, нечего хватать кого ни попадя, но вам это не поможет.

— А вот и мой разлюбезный непутевый сынок изволили прийти в себя, — усмехнулась женщина.

— Госпожа, что вы здесь делаете? — изумился Райко.

— Сегодня мимо монастыря проскакали господин Тада-Мандзю со своими телохранителями, — сказала монахиня, — И сами в мыле, и кони в мыле… И что-то мне подумалось: давненько я в столице не была.

— В мыле?.. — после всего, что произошло, вспоминать про отца, министров, заговор, было просто невозможно. Но, кажется, случилась беда. — Это из-за меня?

— Почти наверняка. — Сэймэй уже сидел на полу, придерживая правой рукой левую. — Последний толчок. Ваш отец, что бы вы о нем ни думали, высоко ценит вас — не только как своего сына. И, кроме того, он не знает всей подоплеки дела. Так что он наверняка представил себе, что было бы, если бы он оставил госпожу Тидори у себя на ночь.

— Тидори… — Райко даже не попытался поднять голову. Ему понадобятся сейчас все силы, и нужно их собрать побольше. Для Тидори все в этом мире закончилось, а у него впереди, оказывается, множество дел… — Богиня… Жрица… Дочь художника Ёсихидэ…

Слова расклеивались, как бумажные цветы в воде.

— А, — кивнула монахиня. — То-то она такая напуганная. Увидела старуху — и сразу бежать. Не поздоровавшись. Даже обидно как-то…

— Она просила найти ее. И помочь. Там, внизу, просила.

— Вот женщина… По пять раз на дню менять наряды, по сто раз на дню — решения, — Сэймэй фыркнул, поправляя волосы. Он уже оделся и теперь собирался надеть эбоси, а это дело непростое даже когда есть помощник. Служанка, все еще бледная после ночного ужаса, сунулась было к нему, но он резко одернул:

— Я сам! — и она шарахнулась в сторону. Бледный Сэймэй слишком сильно походил на тех, кто ломился недавно прямо через сёдзи.

А ему, наверное, сейчас совсем не нужны чужие прикосновения. Слишком устал. Нужно поблагодарить… и непонятно, как это делать. Как сказать спасибо человеку, который сходил за тобой в ад? При том, что он, кажется, считает свой поход неудачным?

— Благодарю вас, почтенный Сэймэй, — пробормотал Райко.

— Не за что, юноша, — гадатель сумел наконец связать волосы в тугой пучок и теперь оглядывался в поисках шпильки. — Куда же я ее сунул? Ах, вот она…

Серебро блеснуло в его тонких пальцах — и исчезло в гуще волос под черными ленточками. Сэймэй аккуратно стянул завязки шапки под подбородком.

— Что, сынок, гордость заедает? — огорченно спросила женщина. — Опять рассчитывал на собственные силы и опять просчитался?

— Да нет, почтенная матушка, — рассеянно ответил гадальщик. — Я как раз, скорее, на чужие силы рассчитывал. И не очень ошибся. Это-то меня и огорчает. А ваше дело, господин Минамото, сейчас — спать. Просто спать, накапливать силы. Завтра мы должны встретиться с господином Правым Министром. Любой или почти любой ценой. Даже если… — он усмехнулся, глядя на развороченную стену, — придется ломиться к нему сквозь сёдзи. И, между прочим, почти с теми же целями. Будем считать это… окончанием стихотворения.

Дворец гудел, суетился — и Озаряющая Небо, глядя на обитель своих потомков, должно быть, находила ее похожей на летний луг, по которому кто-то прошел, спугнув бабочек и кузнечиков. Сплошной звук и цвет, цвет и звук — и мелькание.

Государь Рэйдзэй изволил произнести высочайшее отречение.

Наверное, сверху по движениям пестрых крылышек можно было прочесть и то, как решится дело. А те, кто на земле — еще не знают, мечутся, бьются о траву, теряют драгоценную пыльцу…

Вот, к примеру, дама Бэн рыдает в отчаянии: назавтра, после церемонии высочайшего отречения, должно совершить вынос Трех Сокровищ, и выбор нести яшму пал на нее — а ведь древний закон таков, что фрейлина, раз прикоснувшаяся к священной реликвии, должна покинуть дворец. А это значит — прощай все надежды на благосклонность кого-то из великих министров, а то и самого Государя… А даму Хэй черная судьба обошла, но лицо у нее такое, что подумаешь — кто-то из родни умер нежданной и жестокой смертью. Видно, близко к сердцу принимала государевы дела и беспокойство матери-императрицы.

Но что бы там ни было, а церемонию отменять нельзя, и когда желание нести зеркало изъявила дама Хэй, все вздохнули с облегчением. А говорят — между женщинами не бывает дружбы. У самой горе, а сострадания чужой беде все же хватило.

А с другой стороны — шептали иные — ну поглядите на нее: длинненький носик, передние зубки как у мышки… Где такой привлечь внимание стоящего кавалера? А после торжественной церемонии, поглядев на нее в нарядном убранстве да наслушавшись про её самоотверженность — глядишь, и возьмут в младшие жены… Нет, неплохо девчонка все рассчитала, неплохо! Может, такую и правда стоит взять — неглупая, храбрая, быстрая, меру знает. Последнее среди женщин редко встречается. Но ведь с ней придется иногда и спать, а каким удовольствиям можно предаться с этой щепочкой?

Дама Хэй, если и слышала что-то из этих разговоров, то не придавала значения: её сердце неотлучно пребывало в усадьбе Минамото.

Слухи о том, как в Шести Полях обнаружили мертвыми всех обитателей усадьбы господина Хиромаса, и там же нашли господина Райко в объятиях мертвой девицы для развлечений, ползли по дворцу, обрастая все новыми подробностями. Если бы не визит демона во дворец в ту же ночь и высочайшее отречение — это событие сделалось бы предметом сплетен на целый месяц вперед. А так недоумевали только, кто и каким способом уговорил тогда еще не отрекшегося государя сменить охрану на эту ночь, да выманил господина Райко из города — а уж зачем это сделали, всем и так было понятно.

После торжественной церемонии дама Хэй постаралась покинуть дворец так скоро, как только смогла — и заняло это несколько часов. Ее отец, хотя и был недоволен таким поворотом событий, не сказал ей ничего. Да, у него были планы пристроить девушку в дом кого-то из членов Великого Совета — но если ее преданность своей госпоже была столь велика, то бранить надо было себя: так воспитал. И не скажешь, что неправильно воспитал — разве иное поведение подобает дочери воинского дома?

А дама Хэй, затворившись в своих покоях, послала сына служанки к дому Минамото: найти пажа по имени Цуна или самурая Садамицу, узнать, что и как. Мальчишка вернулся — и рассказал, что в доме Минамото остались одни перепуганные служанки, а молодой хозяин, хоть и еле держался в седле, ускакал со своими людьми вслед за старым хозяином.

Значит — жди событий.

Значит — жив.

Значит — всё ещё может быть.

Метелки мисканта на заброшенном поле трепетали под ветром. Поднимешь глаза — точно так же трепещут белые ленты на рукавах и на шлемах воинов — цвет Минамото, чтобы не перепутать и не начать в общей свалке рубить своих. Хотя, конечно, численностью конники не могли равняться со стеблями сусуки.

Всего-то одиннадцать сотен.

А больше и не нужно. С головой хватит одиннадцати сотен, чтобы вспороть брюхо сонной ленивой столицы, разметать рогатки, которыми перегорожены улицы, проложить кровавую дорогу к Запретному Городу и к усадьбе Хорикава…