— Я, товарищ, сержант, я. А еще кто-нибудь из наших есть?

— Р-разговорчики! — прервал их диалог какой-то лейтенант.

Акимов только отрицательно покачал головой.

— Р-рявнясь!

Поволновавшись, некоторое время, строй маршевого батальона принял более или менее приемлемые для начальственного глаза очертания.

— С-сирно! Шаго-ом, марш!

К месту назначения добрались поздним вечером, когда уже давно стемнело. Однако ночь была лунная, да и снег создавал светлый фон, поэтому полной темноты не было. На ночь всех загнали в какие-то холодные, неотапливаемые бараки. Большая часть окон заколочена, так что не дуло. Зато утром прибыли полевые кухни и всем выдали по вполне приличной порции каши, даже с маслом. А потом началось…

— Получи, распишись.

Вова взял в руки явно бэушную трехлинейку с глубокой царапиной на прикладе, не иначе осколком зацепило. Распихал по подсумкам блестящие патроны в обоймах. Гранат не дали, туманно пообещали «там получите». Из чего следовало, что путь еще не закончен. Батальон построили на небольшой площадке перед бараками. Напротив стояла группа в белых командирских полушубках и комсоставских шинелях. Командиры тут же начали растаскивать батальон, сбивая отобранных в отдельные группы.

— Минометчики есть?

Кто-то откликнулся.

— Саперы?

Да ну его на хрен.

— Водители?

Эти нашлись.

— В разведчики никто не хочет?

Нема дурных.

Тех, кто остались, примерно человек двести разделили на три приблизительно равные группы, которые отправили дальше. Шли в сопровождении лихого на вид капитана. Шли недолго, меньше часа, а канонада становилась все слышнее, уже можно было различить отдельные разрывы.

Опять построение, на этот раз «покупатели» выглядели не так нарядно, да и в званиях были поменьше. А в остальном…

— Пулеметчики?

Есть такие.

— В расчет пэтээр есть добровольцы?

Все промолчали, лейтенант отобрал «добровольцев» сам. В повара, каптерщики, писари, хотя бы связисты, никто почему-то пойти не предлагал. Вова пристроился за Акимовым и про себя молился, чтобы тот не вздумал сунуться куда-нибудь станок пулеметный таскать или проволоку колючую под немецким огнем резать, с него станется. Пронесло. Осталось человек двадцать. Капитан отсчитал шесть человек, их тут же забрали. Капитан отсчитал еще шестерых, в их число попал и Акимов с притаившимся за ним Вовой, подозвал пацана в потертой шинели с двумя треугольниками в петлицах.

— Забирай, эти твои.

Дальше шли по узкой тропинке, петлявшей между заснеженных деревьев.

— Здесь пригнитесь, — предупредил идущий впереди местный сержант.

Опасное место пересекли ускоренной перебежкой, согнувшись пополам. Тропинка перешла в мелкий, Вове по пояс, ход сообщения, постепенно углубилась и вывела в траншею, выкопанную на опушке.

— Метров двести, будет речка, — пояснил местный, — за речкой немцы.

Пришли, дальше некуда. Навстречу попался красноармеец в ватнике и с ППШ.

— Привел?

— Привел.

— Сколько?

— Шестерых дали.

Вот так, вместе с Акимовым, Лопухова определили во вторую роту второго батальона. Командовал ротой младший лейтенант Грановский из призванных с гражданки. Вместе с пополнением, число активных штыков в роте увеличилось до трех десятков. Плюс один «дегтярев», плюс ППШ ротного. Еще, для усиления, роте был придан станковый «максим» с тремя пулеметчиками, вместо положенных пяти. Расчет максима в состав роты не входил, у пулеметчиков свое начальство. Появлению еще одного сержанта, даже младшего, ротный обрадовался — наконец-то роту можно было разделить на два взвода, поставив по сержанту во главе каждого.

— А, ты, опять на повышение пошел, Акимыч, — подколол новоиспеченного взводного Вова.

Повышение было весьма условным, так как в прежней дивизии изначально в отделении Акимова народа было столько же, что и в нынешнем взводе. Да и пулемет остался во взводе старослужащего сержанта.

— Это временно, — философски отнесся к неожиданному повышению сам Акимов. — Вот пришлют следующее пополнение, лейтенантов из училища дадут, я опять отделенным командиром стану.

— Ну-ну.

В скорое прибытие нового пополнения Лопухов верил слабо.

Наступление. Это слово заставит содрогнуться душу любого солдата. С одной стороны, мы идем вперед, бьем врага, освобождаем родную землю. Трофеи опять же, ехидно подсказала Вовина жаба, и наркомовские сто грамм не только на списочный состав, но и на выбывших. С другой стороны, очень не хочется в число этих выбывших попасть. Только обосновались, прижились, и на тебе — наступление. Лопухову до дрожи в коленках не хотелось покидать промерзшую, заснеженную траншею, ставшую вдруг такой уютной и родной.

Сначала загрохотало у соседей справа, потом слева. Около часа спустя пришла и их очередь. Наша артиллерия выпустила по противоположному берегу полсотни снарядов. С шипением ушли в небо две зеленые ракеты. Ротный выбрался на бруствер.

— Пошли…

То ли подчиненных парой оборотов подбодрил, то ли себя самого. Вова выбрался из траншеи одним из последних. Правый берег испятнали черные язвы воронок. Рассмотреть немецкие позиции не удалось. Попали артиллеристы или на ветер снаряды пустили — непонятно. Снегу по колено, за спиной сидор болтается, справа и слева сопят, матерятся, какая уж тут атака? Просто вперед идти, и то проблема. Но все идут. В серых шинелях, в черных ватниках на белом снегу. Маскхалаты в роте были, но их никто не одел. Почему? Причину объяснил один из ротных старожилов.

— Две недели назад в атаку ходили. У командиров маскхалаты были, а мы так — в шинельках. Немцы быстро разобрались и тех, кто в белом повыбили. А кто в шинелях был по большей части уцелели.

Сто метров, двести, уже виден обрывистый берег речки, немцы молчали. Речка — переплюйка, лед уже прочный, преодолели одним махом. Под берегом можно укрыться, но надо идти дальше. Немцы молчат. Снова снег, вязнущие в снегу ноги, черепаший темп. Дошли до первых воронок, начали их обходить. Немцы молчат. И тут Вова оказался на краю заснеженной ямы. Стоп, какая яма? Это же окоп!

Только три разрыва можно было считать близким накрытием, остальные пришлись на поле перед ним. Отсюда хорошо были видны цепочки следов, тянущиеся с левого берега. Стоял бы тут хоть один пулемет… Но, к счастью всего батальона, немцы отсюда ушли. Наиболее шустрые успели пошарить по немецким позициям, нашли блиндаж.

Судя по всему, немцы ушли отсюда еще ночью. Ушли не торопясь, оставили только красивые консервные банки, пустые, содержимое сожрали сами, пластмассовые пеналы с подозрительным порошком и несколько красочных журналов. Ну хоть бы журналы были с голыми бабами! Вместо прекрасных немок со страниц этой полиграфии лыбились чистокровные белокурые арийцы в разнообразных мундирах. Видимо, иллюстрировали статьи о том, как хорошо быть немецким солдатом. А еще лучше быть немецким офицером. Потом пришел ротный и выгнал всех из блиндажа и траншеи.

В паре сотен метров за немецкими позициями проходила дорога. Узкая, но вполне прилично расчищенная. Сверились с единственной имеющейся картой и батальон, свернувшись в куцую колонну, двинулся по петляющей между деревьями дороге куда-то на северо-запад. Вел колонну командир первой роты, никого из батальонного начальства не наблюдалось. Вове всучили тяжелый короб с двухсотпятидесятипатронной лентой к максиму. Пришлось тащить. Все что-нибудь тащили.

После полудня вышли к деревеньке. Сначала в деревню вошла разведка из первой роты. Минут десять спустя на окраине появился один из красноармейцев, приглашающе махнул рукой и колонна втянулась на деревенскую улицу. Деревня оказалось пустой. Ни людей, ни животных, даже кошки и собаки пропали.

— Привал, — объявил ротный.

Все моментально разбежались по домам, надеясь, что в помещении будет хоть немного теплее. Пошарив по кладовкам и подполу быстро убедились, что продовольствия в домах нет. Или хозяева все унесли с собой, либо очень хорошо спрятано. Где-то через час в деревню въехали сани, красиво украшенные резьбой. В батальоне таких точно не было, значит, пожаловал кто-то из полкового начальства. Прибывший командир накрутил ротных, те сержантов, сержанты…