Отдохнув, двинулись на север, к своим. Буквально через двести метров наткнулись на немцев. Встреча была неожиданной, короткой и горячей. Пулеметная очередь, чудом миновав идущих впереди Миронова и Лопухова, буквально снесла идущего третьим парня. Забыв от усталости, Вова сиганул в сторону метра на два, укрываясь от пуль. Миронов синхронно выполнил тот же маневр. Немцы бросили в них «колотушку», но сержант успел откинуть ее обратно. Воспользовавшись взрывом немецкой гранаты, оторвались и ушли вглубь оврага.

— Куда дальше?

— Отойдем восточнее, — решил сержант, — и опять свернем на север. Даже, если фрицы кольцо замкнули, то сплошного фронта здесь быть еще не может. В крайнем случае, ночью попробуем пройти.

Отдохнув, двинулись дальше. Как оказалось, не одни они оказались такими шустрыми, мелкие группы советских бойцов спешили выскочить из западни, пока немцы не начали регулярное прочесывание местности, но все попытки были неудачными. Постепенно группы объединялись и организовывались. К вечеру собралось человек двадцать, командовал лейтенант из стрелкового полка. Он-то и организовал поиск путей выхода из окружения.

— Немцы!

Вова первым углядел мелькание фрицев среди зелени. Немцы растянулись в колонну, шли настороженно, и было их много.

— Отходим, — принял решение сержант.

Засаду лейтенант организовал грамотно. Передовой дозор пропустили и врезали по основной группе. Немцев было человек тридцать, видимо, неполный взвод, направлявшийся на поиск мелких групп окруженцев. Идущие по краю оврага фрицы поспешили укрыться в нем, а там их поджидал «дегтярев» и несколько автоматчиков. Все закончилось минуты за три. Три минуты, сто восемьдесят секунд, и вместо тридцати здоровых, уверенных в себе мужиков, в овраге лежат три десятка окровавленных трупов. Всякое пришлось повидать Вове Лопухову за последние два года, но в такой бойне он участвовал впервые. Но ничего не шевельнулось в его душе, ни капли жалости не было к тем, кто шел убивать его и его товарищей. Или ты, или они, третьего тут не дано. Победители спешно собрали трофеи.

Из окружения вышли уже ночью, коридор, удерживаемый нашими, был больше километра. Через него и ушли остатки двух стрелковых полков и стрелково-пулеметного батальона. Машина немецкого наступления еще ползла вперед, постепенно выдыхаясь. Провал операции «Цитадель» был очевиден, но накал боев почти не снижался. Выходившие из окружения пехотинцы еще не знали, что приказ об окончании операции был отдан еще утром этого дня.

— По машинам!

Отряхнув руки, Вова бросился к танку, вскарабкался на броню и плюхнулся задом на подушку. Подушку эту он подобрал сегодня утром в освобожденном селе. Ну как подобрал, хозяева попрятались, когда танки с десантом вломились на улочки просыпающегося села и сходу начали громить немецкую тыловую часть в нем расположившуюся, а Три Процента после боя подобрал, пока они не вернулись. Еще вчера здесь был немецкий тыл, но за сутки их танк продвинулся километров на тридцать. Это по прямой. Усидеть эти километры на скачущей снизу броне было нелегко, благо пришлось несколько раз спрыгивать и вступать в бой.

Запомнилось, как в каком-то городке, танки в упор расстреливали немцев, засевших в кирпичном двухэтажном здании, превращенном в опорный пункт. Немецкие пулеметы замолкали один за другим и ничего не могли сделать бронированным коробкам, ничего противотанкового у них не было. Каждое попадание поднимало пыльную бурю из штукатурки, которая медленно оседала белым облаком. Под прикрытием этой пыли, их отделение подобралось вплотную к дому, и он вместе со всеми бросал в подвал гранаты, куда не могли достать танковые снаряды. Снимал с ремня, привычным движением дергал кольцо и бросал. Гранаты взрывались приглушенными хлопками. А потом сквозь хлопки разрывов пробилось.

— Нихт шиссен! Гитлер капут! Вир капитулирен!

Это и без переводчика было понятно. Пленных было десятка полтора, впервые Вова получил возможность рассмотреть их так близко. Люди, как люди. Грязные, покрытые белой пылью, окровавленные. Некоторые испуганные, некоторые злобно зыркающие исподлобья, некоторые странно спокойные, ко всему равнодушные. Но долго любоваться на них не дали, как и трофеи, толком собрать. Вперед, вперед, быстрее вперед, невзирая на тыл и фланги, пока фрицы не сообразили, не опомнились, не устроили засаду, пока нет впереди орудий ПТО, пока не зарычали справа или слева моторы «четверок» и «пантер», не обрушились сверху бомбы проклятых «юнкерсов». Украина была уже близко.

После того случая с пленными, Вова почувствовал, как что-то в нем изменилось. Страха стало меньше и был он уже не таким липким и холодным, пришло некоторое понимание и даже азарт. Вовсе никакие они не сверхчеловеки, не детали стальной неуязвимой машины, их тоже можно бить и они так будут отступать, умирать и сдаваться в плен. А ведь всего три недели назад…

К Вовиному удивлению, в их роте выжило и сохранило относительную боеспособность довольно много народа — человек десять. Ему-то казалось, что их осталось всего двое. А в целом, от батальона осталась почти сотня, правда, это считая первый взвод их роты, который штаб охранял и в боях не участвовал. Впрочем, вскоре начало прибывать пополнение. Три Процента уже заметил, что в части отбора пополнения, танко-десантная рота находилась на привилегированном положении. В основном, в нее попадали, уже проверенные, повоевавшие красноармейцы из госпиталей. А молодежь была только славянской и из тех мест, что не бывали в оккупации. Нацменов было немного, только те, кто хорошо понимал и мог говорить по-русски.

— К машине!

Очередная тренировка, посадка на танк, десантирование. И опять. А от прежнего отделения их только двое осталось. Чудом выжили. Но пришли новые бойцы. Молодые, здоровые, уже повоевавшие, осталось только посадку-высадку отработать, и в бой. А сколько их после того боя останется? Думать об этом не хотелось, но мысли эти постоянно лезли в голову против воли ее владельца.

Действительность, неожиданно, оказалась совсем другой. Бригаду бросили вперед только на второй день наступления. Когда артиллерия буквально перепахала первую полосу обороны вместе с обороняющимися, когда стрелковые дивизии, ценой немалых потерь, прорвали вторую. Только тогда и выпустили на оперативный простор танковые бригады. И ни одного немецкого самолета в небе, только свои. Первый день постоянно приходилось сдерживать желание сигануть в придорожный кювет при появлении в небе темных точек. И каждый раз с удивлением и радостью признавать — свои, пошли нам дорогу расчищать.

Вова глотнул из фляги. Вместо колодезной воды, с утра там плескался вполне приличный коньячок, успел перелить из трофейной бутылки. На предупреждение о том, что продовольствие может быть отравлено, клали все — не до того сейчас фрицам.

— Володька, ты эту подушку теперь всегда с собой таскать будешь?

Леха Краснов — записной ротный балагур из последнего пополнения. Принесла же его нелегкая в Вовино отделение! По поводу этой подушки он проезжался уже не первый раз. У других десантников тоже были всевозможные прокладки между броней и нижней частью тела, но не такие большие и мягкие. Предупреждая последующие подколы, Лопухов жестко отрубил.

— Всегда. А еще раз что-нибудь по этому поводу вякнешь, знаешь, куда я тебе ее засуну?

Леха от обычно молчаливого красноармейца, сама фамилия которого просто напрашивалась на соленую шутку, такого отпора не ожидал. Пару секунд он придумывал ответ, уже и рот открыл, но был безжалостно обломан.

— Ты не смотри, что он тихий, — на моторный отсек вскарабкался задержавшийся Миронов, — если сказал, что засунет, значит, засунет. А я помогу. Подвинься.

Сержант сдвинул Вову, примостившись на край злосчастной подушки.

— Ты внимания не обращай, это он от зависти.

Саперы торопливо вколачивали последние скобы в настил починенного моста. Рыкнули дизели, и дорога наполнилась лязгом гусениц. Вперед, только вперед, без оглядки на тылы и фланги.