Математик пожелал бывшему профессору удачной дороги и сообщил, что на работу он всё же выходить будет. Пусть не на полный рабочий день, длящийся обычно часов по двенадцать — четырнадцать, а на два-три часа. Дабы быть в курсе происходящих в фирме событий и оперативно помогать в сложных случаях менее опытным сотрудникам.

По пути в свой кабинет Синицын зашел в машинный зал и озадачил младшего системного администратора, попросив того скачать из Интернета, записать на лазерный диск и распечатать все без исключения материалы за последние полгода, где вкупе со словами «Санкт-Петербург», «Питер», «Северная Пальмира», «Ленинградская область» и «Северная столица» встречались бы сочетания «областные выборы», «губернатор области», «глава области», «глава областной администрации» и «открытое письмо». Сроку Виктор дал до конца следующего дня, особо подчеркнув, что его интересуют не только русскоязычные статьи, но и выступления на вышеуказанную тему на английском, немецком, голландском, эстонском, литовском, белорусском и украинском.

В компьютере у Синицына стояла мощная программа перевода, так что с иностранными материалами у него проблем не было.

Системный администратор принялся за работу, а Виктор отправился к себе.

Усевшись за громадный стол, на котором, помимо ноутбука «IBM ThinkPad 560x P-233» и мощного «iMac G3 266»[13] в комплектации «All-in-one»[14], стояли лазерный принтер со сканером, два телефакса и видео-двойка, Синицын ткнул пальцем в кнопку «пуск» кофейного агрегата и под его негромкое гудение принялся размышлять о том, зачем в действительности названные юристом пресс-службы городского правительства личности устроили весь этот шум перед выборами главы Ленинградской области.

То, до чего Виктор через сорок минут додумался, ему совсем не понравилось…

Депутату Государственной Думы Галине Васильевне Молодухо показалось, что ее плечо царапает чья-то костлявая лапа. Нечто липкое и одновременно мохнатое лезло в лицо, дышало застарелым перегаром, похрюкивало и старалось дотянуться до шеи.

Депутат недовольно замычала, попыталась отстраниться и проснулась.

На пуфике у изголовья кровати сидела ее родная сестра Ольга, покачивалась из стороны в сторону, словно китайский болванчик, и теребила угол подушки, иногда касаясь пальцами плеча Галины Васильевны.

— Чего тебе? — сипло спросила Молодухо и почувствовала, как же ей плохо после вчерашнего.

На банкете по случаю годовщины одной из многих десятков расплодившихся в Питере карликовых демократических партий рекой лились виски, шампанское, коньяк, белые и красные вина, ликеры, разбавленный спирт, бренди, джин и даже привезенный кем-то из деревни свекольный самогон в небрежно вымытой ядовито-зеленой полиэтиленовой канистре из-под керосина.

При воспоминании о самогоне Галине Васильевне стало еще хуже.

Не надо было столько пить.

А то, не ровен час, можно превратиться в копию своей сестренки, которая всем своим видом демонстрировала окружающим, что и из правила «Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки» есть-таки исключения. Оля вот уже лет десять квасила столь целеустремленно, будто поставила перед собой задачу до конца жизни вылакать не менее цистерны разнообразного алкоголя[15].

Благо денег на это увлечение у депутатской сестренки, состоявшей в совете директоров нескольких торгово-закупочных фирм, хватало.

— Там Руслан пришел, — пробормотала Ольга.

Галина Васильевна покряхтела, села в кровати и неожиданно обнаружила рядом с собой чье-то худосочное тело. Совсем еще юный парнишка, лицо которого, однако, выдавало чрезмерную тягу к веселящим напиткам и клею «Момент», крепко спал, полуоткрыв рот, из которого на подушку стекала струйка слюны. Давно немытые волосы торчали во все стороны, а на шее и щеках виднелись следы свежевыдавленных прыщей.

— Кто это? — застонала Молодухо.

— Ты ж его приволокла вчера. — Ольга поморгала и хлюпнула носом.

— Откуда? — не поняла Галина Васильевна.

— С банкета…

— И что?

— Ничего. — Сестра депутатши поплотнее запахнула весьма несвежий розовый халат в крупный белый горошек. — Он в коридоре еще вырубился…

Молодухо откинула одеяло и убедилась, что юноша одет в грязные джинсы, задравшуюся почти до середины впалой груди футболку с надписью «Not war, but love!»[16] и один замызганный ботинок.

Второй валялся у порога спальни.

Носков на спящем не наблюдалось, зато в пупок было вдето серебристое колечко.

— Господи… — Галина попробовала вспомнить, откуда взялся сей отрок, но не смогла. Равно ей было совершенно невдомек, где в настоящее время находился ее законный супруг.

— Ну так что с Русланом? — разнылась Ольга.

— Я сейчас выйду. — Молодухо спустила ноги с кровати, посидела полминуты, борясь с тошнотой, и побрела в ванную комнату.

Квартира недалеко от Сенной площади, где обитала депутатша и где иногда оставалась ночевать ее непутевая сестренка, была громадной, в семь комнат, роскошно отделанной и обставленной испанской и итальянской мебелью по сорок тысяч долларов за комплект.

И разительно отличалась от той «живопырки» в ветхом доме на канале Грибоедова, в которой Галина Васильевна принимала журналистов, выдавая специально подготовленную для подобных случаев «трешку» за свое жилище.

Демократический электорат, оболваненный правозащитными лозунгами, свято верил в неподкупность Молодухо и считал, что та живет так же, как и большинство ее избирателей.

Галина Васильевна ополоснула лицо, пару раз провела расческой по волосам и шмыгнула на кухню, где быстро опрокинула рюмку смородиновой водки «Абсолют». Затем она бросила в рот таблетку анальгина, запила холодным чаем и, чувствуя, как недомогание проходит, вплыла в столовую.

У окна за маленьким круглым столиком сидел ее ближайший помощник Руслан Пеньков, известный также в «светло-синих» кругах города под кличкой Пискля. Голосок у Русланчика действительно был высоковат, что и говорить.

— Доброе утро, Галя. — Пеньков приподнял плоский зад из кресла, но не встал и опустился обратно.

— Рано ты сегодня, — недовольным тоном выдала Молодухо.

— Меня в прокуратуру вызывают, — огорченно зачмокал Руслан. — Как свидетеля…

— Свидетеля чего? — насторожилась Галина Васильевна и жестом показала пожилой дом работнице, чтобы та поставила поднос с двумя чашками кофе на столик и проваливала.

— По Муркевичу…

— А что Муркевич? — удивилась депутатша. — Ты-то тут при чем?

К убитому на перекрестке Невского проспекта и улицы Рубинштейна председателю КУГИ Михаилу Муркевичу помощник Молодухо никакого отношения не имел. С ним работала лично Галина, не доверяя Пенькову столь сладкую тему, как дележка городского имущества.

— Они думают, что я с его женой… — Руслан не договорил и обреченно махнул рукой.

— Ты?! — Депутатша хихикнула, представив адюльтер пассивного гомосексуалиста Пенькова и нахрапистой супруги Муркевича. — В смысле — того?

Руслан мелко закивал.

— Чушь! — Молодухо облегченно вздохнула и пригубила кофе. — Просто чушь. Я позвоню Сыдорчуку. Пусть отработает те бабульки, что мы ему в фонд сбрасываем…

Внебюджетный фонд городской прокуратуры был любимым детищем «крошки Вано», как именовали Ивана Израилевича Сыдорчука все, кому не лень. Прокурор Санкт-Петербурга слыл человеком хоть и корыстолюбивым, обожающим различные подношения и палец о палец не ударявшим без «подмазки», но не отказывающим тем, от кого зависело его благополучие.

Молодухо была в их числе.

Она вовремя подсуетилась и через подконтрольные ей коммерческие структуры, связанные в основном с топливным бизнесом, вбросила якобы на «ремонт» здания горпрокуратуры полмиллиона долларов. Сыдорчук радостно присвистнул и пустил денежки на закупку итальянского мрамора, ковровых покрытий по двенадцать тысяч «зеленых» за погонный метр и жидких обоев с золотой крошкой, одна банка которых обходилась почти в три штуки американских рублей. Естественно, он не преминул использовать часть денег и для завершения строительства собственного коттеджа в Курортном районе и выделил безвозвратный кредит в пятьдесят тысяч долларов своему верному заместителю Николаю Винниченкову, Тот давно канючил, что хочет приобрести квартиру старшему сыну, но не хватает задекларированных в налоговой инспекции средств.