4

Незадолго до рассвета, когда Мелисса ненадолго задремала, я нашел альбом и пастельные мелки, которые когда-то подарил ей; она к ним так и не притронулась, так что это сделал я. Это помогло мне чем-то занять мысли на протяжении напряженных, изматывающих часов этой ночи. Я пытался рисовать все что угодно, кроме демонов, но отказ от этого не приносил мне успокоения. Тогда я попытался нарисовать демона, которого впоследствии назвали Крокодианом, и обнаружил, что набрасываю вокруг него что-то вроде барельефного узора или моррисовского орнамента [18], заключая его внутри.

– Не самая плохая тема для эксперимента, – заметил профессор, заглядывая через мое плечо; он говорил несколько неразборчиво. От него пахло водкой. – Ты бессознательно – если это можно назвать бессознательным – заключаешь их в некий узор, пытаешься придать им некий художественный смысл. А кто знает, к чему может привести подобный процесс…

Но я вскорости отложил альбом: меня раздражали и выводили из себя его дилетантские критические замечания; к тому же, возможно, я боялся, что он цепляется за соломинки, предполагая, что в моем рисовании может оказаться какой-то смысл. Ничто больше не имело смысла, кроме глубокой ямы, чтобы в ней спрятаться.

Первое Затишье началось около девяти утра. Пока длились Затишья, демоны, казалось, куда-то исчезали или впадали в своего рода спячку. Однако они не спали по-настоящему – те из них, кто оставался на виду, скорее выглядели так, словно во что-то вслушивались.

Затишье было глобальным. Возбужденные толпы и волны паникующих беженцев замерли по местам, когда атаки демонов на время прекратились. Беженцы соображали, в какую сторону им кидаться. Соображали, что должно последовать: ангелы? Михаил с пылающим мечом? Мир присел и расслабился, переводя дыхание и утирая со лба пот.

Пока длилось первое Затишье, было время для споров ученых мужей по телевизору. Снова начались утомительно знакомые разглагольствования, отрицающие очевидное, с их «анархистами в резиновых костюмах и бронежилетах, вооруженными кибертехникой», с их «массовыми галлюцинациями и накачанными наркотиками людьми, нападающими на граждан, некоторые из них в костюмах и гриме», с их «отравленной террористами водой» и «технологиями по управлению сознанием в сочетании с бомбежками».

Затем последовало неизбежное контрпредположение: демоны – это указание на то, что настало время для полного смирения и покорности Иисусу (или Аллаху, или разгневанным духам предков, или Яхве, или… Господу Сатане). Длинные очереди выстроились перед церквями, синагогами, буддистскими храмами, а также перед Церковью Сатаны и Первой Церковью Межзвездного Контакта – последняя представляла собой организацию, объединявшую землян с представителями внеземных рас и управлявшуюся медиумами. Это был настоящий разгул метафизического смятения.

Лишь Пейменц и еще несколько человек сохраняли трезвую голову.

– Мы пойдем в Совет Глобальной Взаимозависимости, – сказал мне Пейменц. – Нам необходима цель. Пусть это будет нашей первой целью.

– А что это такое? – спросил я, жуя кусок хлеба с джемом в его спальне. – Этот совет… как его там? – Большая часть моего внимания была обращена на звуки, доносившиеся от водосточной трубы на наружной стене, очень похожие на клацанье огромных когтей.

– СГВ – Совет Глобальной Взаимозависимости. Пока что он не представляет собой ничего особенного – лишь отблеск в глазу Менделя, в сравнении с теми планами, которые он строит. Но там есть люди, с которыми в любом случае стоит наладить контакт; я собирался туда еще вчера утром. Видишь ли, случилось так, что в тот самый день, когда явились демоны, около семидесяти представителей от двадцати стран собрались в городе на некую конференцию, которую проводит Совет. Собственно, это та самая конференция, о которой говорил Шеппард. Теперь она, конечно, вряд ли состоится, однако – большинство участников уже здесь, и может быть, даже До сих пор в центре… А Шеппард… – Его голос стих. Он посмотрел на меня, но не сказал ничего. По-видимому, ему пришла в голову та же мысль, что и мне: разве Шеппард не предполагал, что конференция может не состояться?

Пейменц, встряхнувшись, продолжал:

– Пока что этот совет – одни разговоры, но в нем задействованы люди, участвующие и в других проектах.

Он отхлебнул чаю. Я заметил, как его взгляд скользнул к бутылке водки, опасно прислоненной к одной из стопок Мелиссиных журналов, но он тут же решительно отвел глаза. Мелисса спала – и вскидывалась во сне. Она засыпала минут на пять, затем что-то невыразимое вырывало ее из сновидения, и она приподнималась на кровати, а затем медленно оседала обратно.

– В каких проектах? – спросил я.

– М-м?

– Вы сказали, что эти люди участвуют и в других проектах.

– В проектах… Ну, собственно говоря, это началось в середине последнего столетия. Хотя, возможно, и гораздо раньше… Самыми заметными из них были формирование Лиги Наций и затем – Организации Объединенных Наций. Потом миротворческие акции ООН – действия НАТО в Косово, глобальная миротворческая операция в Восточном Тиморе. Медленное продвижение к действительно глобальному обществу с действительно глобальной полицией, с едиными законами о правах человека… Все это совсем не было настолько спонтанно, как могло показаться. Все это было запланировано, настолько, насколько это возможно. Они не знали, что индонезийцы поступят так, как они поступили в Тиморе, – но они знали, что им делать, если подобная ситуация возникнет. И они сделали это. Этот Совет – еще одно начинание тех же самых проектировщиков. Я был одним из их многочисленных консультантов. Это нечто, находящееся еще в зачаточной стадии, еще неоформленное и экспериментальное. Все еще может пойти совсем не туда – или обернуться чем-то совершенно чудесным… Во всяком случае, мальчик мой, именно так я бы сказал о нем несколько дней назад. Сейчас же все соображения касательно будущего подлежат переопределению. Проблематичным является само существование будущего. Все наши устоявшиеся воззрения рухнули. Но тем не менее сходить надо. Давай, разбуди мою несчастную дочь, и пойдем в Совет все вместе.

Было уже поздно. Небо нависало пеленой дыма и тумана; казалось, что мир накрыт сланцевой плитой.

Мы ехали в моем переоборудованном «шеви» – он был переделан в электромобиль около десяти лет назад и, по-видимому, так и не примирился с переменой. Его корпус был немного тяжеловат для электромотора, и он с натугой выдавал какие-нибудь сорок километров в час. Я вел машину, профессор сидел рядом со мной, а Мелисса была на заднем сиденье, наклонившись вперед между нами.

Из-за угла на полной скорости вывернул горящий мусоровоз – он представился мне левиафаном, взметающимся из-под поверхности мусорного моря, пылающим китом из металла и резины, бьющимся в океаническом прибое полуразложившегося хлама какой-нибудь исполинской свалки. Свободным пируэтом на двух колесах он оказался на середине нашей улицы, за ним тянулся шлейф горящего мусора; за рулем сидел чернокожий с бутылкой в руке, он смеялся и рыдал – мне пришлось вырулить на широкий тротуар, чтобы избежать столкновения. Вскоре мусоровоз скрылся из виду позади нас.

– Наша машина не годится для таких дел, – сказал я, уворачиваясь от очередной банды пьяных хулиганов, бесновавшихся перед магазином, громя тележки, полные упаковок с голографическими плейерами. – Тут нужен какой-нибудь из этих внедорожников, работающих на водороде – а, черт!

Последний возглас вырвался у меня, когда какой-то араб с искаженным от ярости лицом швырнул на капот нашего автомобиля мальчишку-подростка. Он, пятясь, выволок его из своего полуразгромленного питейного заведения, впившись жесткими пальцами ему в загривок. Мне пришлось ударить по тормозам, чтобы не протащить их за собой по улице. Мелисса вопила из окна: «Прекратите, прекратите, отпустите его!» Разъяренный араб, видя, как хулиганы разоряют его лавку, в конце концов поймал одного из них, и его лицо было – о Да – демоническим, когда он колотил парня головой об капот нашей машины. Он был разгневан – но был ли он одержим? Нет.

вернуться

18

Вильям Моррис (William Morris, 1834-1896) – знаменитый английский поэт, художник, дизайнер и общественный деятель. Был тесно связан с движениями возрождения готики и Прерафаэлитским братством. Известен, в частности, дизайном мебели.