– И тебе спасибо, сударь. Ежели я еще зачем-нибудь понадоблюсь, когда ты встретишь друга или кто он тебе, не откажи в любезности, дай мне знать. Меня зовут Потаскун, я тутошний мажордом.

– Может, попозже, – пообещал Джон-Том, взбегая по деревянной лестнице с резными перилами. Он не испытывал охоты посвящать мыш-швейцара в свои дела. И не то чтобы гостеприимство этого дома вызывало у него неприязнь (долгая разлука с Талеей изнуряла его тело не меньше, чем душу), однако не в борделе же предаваться утехам истомленной плоти! На вид тут чистенько и миленько, но где гарантия, что не подцепишь этакий симпатичный штаммик СПИДа, причем необязательно человеческой разновидности? В этом мире напрочь отсутствовала современная медицина, а Джон-Том весьма сомневался, что добрый трипак можно вылечить одной-двумя песенками.

Посему, добравшись до второго этажа, он усмирил либидо и пустился на поиски нужной двери. Но вскоре его приостановило зрелище, напомнившее, что это реальный мир, а не наркотический улет в шизовый зоопарк.

Он миновал парочку каких-то божьих тварей, даже не удостоив их взглядом. Навстречу ему по коридору дефилировала исключительно пропорционально сложенная девица лет двадцати, может, чуть постарше, около пяти футов ростом, одетая в прозрачную комбинашку персикового цвета. Трубочка, что пыхала у нее в зубах, едва ли могла закоптить ореол горделивой, бьющей через край женственности.

– Ну, и на что ж это ты вытаращился, красавчик-смуглявчик?

До Джон-Тома постепенно дошло, что вопрос не совсем риторический, и он открыл рот, но ответ застрял между языком и зубами. Каким-то чудом юноше удалось протиснуться мимо девицы. Лишь воспоминание о Клотагорбе, помирающем у себя в Древе вместе с шансами Джон-Тома на возвращение, не позволило ему остановиться. И все же голова его крутилась, как корабельный прожектор, пока красотка не исчезла из виду, а он зашагал дальше с прелестной картинкой перед мысленным взором и четким, как от светящегося предмета, ореолом на сетчатке. Юноша даже слегка огорчился, добравшись до искомой двери. Стуча, он бросил последний тоскливый взгляд на опустевшую лестничную площадку.

– Мадж? – Он постучал еще раз и уже готов был снова позвать, но тут дверь распахнулась, да столь внезапно, что ему пришлось отпрянуть. В проеме стояла выдра в тонком кружевном пеньюаре.

Брови ее были завиты и подкрашены, усы – позолочены. Она сопела, но Джон-Том не придал этому особого значения. Выдры часто сопят.

Бросив на незваного гостя один-единственный взгляд, выдра проскочила мимо него и со всей прытью, на которую способны короткие лапки, припустила по коридору.

Джон-Том проводил ее глазами и уже хотел войти, но тут из номера выскочил второй комок меха, а за ним – третья, столь же очумелая выдра. Обе помчались к лестнице следом за своей товаркой.

Недоумевающе покачав головой, Джон-Том шагнул в сумрак номера.

От фитиля сиротливой свечки по комнате растекалось чахлое сияние. На узорчатых обоях отплясывали золотистые тени; кроме них, не шевелилось ничто. Закрывая от пола до потолка две стены, поблескивали зеркала в резных рамах. На туалетном столике покоился изящный умывальный таз. Дверь в сортир была приотворена. У противоположной стены стояла кровать из кованого железа, украшенная литыми листьями и виноградными лозами. Передняя спинка слегка выгибалась наружу. На кровати высилась гора простыней и подушек – настоящее извержение превосходного постельного белья. Из всего этого Джон-Том сделал вывод, что двадцать третий номер здесь не самый дешевый.

Из груды шелков и бархата донесся приглушенный и все же узнаваемый голос:

– Лизетт, это ты, милашка? Простила меня и вернулась? Умница! Значит, поняла, что это была всего-навсего шутка, что я не имел в виду ничего плохого…

– Должно быть, впервые в жизни, – холодно перебил Джон-Том.

Наступила тишина. Затем кипа зашевелилась, и вынырнула голова. В полумраке блеснули черные глазки.

– Е-мое, глюк! Перебрал пузыристого!

– Не знаю, чего ты перебрал, – сказал Джон-Том, направляясь к кровати, – но я не глюк.

Тыльными сторонами лап Мадж протер глаза.

– Верно, кореш, ты не глюк. Слишком уж ты здоровенный, язви твою, для глюка. И все-таки за каким лешим тебя принесло?

– За тобой.

– Ну и выбрал же ты моментик! – Мадж исчез под простынями. – Где мое шмотье?

Джон-Том отвернулся, поискал в тени и обнаружил жилет, шляпу, штаны и сапоги. Лук-великан и колчан со стрелами лежали под кроватью. Юноша сбросил на матрас охапку выдровых пожитков.

– На.

– Спасибо, приятель. – Выдр принялся суетливо натягивать одежду. – Ей-ей, сама судьба тебя привела к бедному старому Маджу.

– Насчет судьбы не уверен. Но ты, похоже, в самом деле мне рад. Не стану врать, будто я на это рассчитывал.

– Как? – оскорбленно вскинулся Мадж. – Чтобы я, да не обрадовался старому другу? Да за кого ты меня держишь?

Не иначе, в лесу кто-то сдох, сказал себе Джон-Том. Чем еще объяснить, что на сей раз выдр решил обойтись без дотошных расспросов и привычного брюзжания?

Словно в ответ на его недоумение распахнулась дверь. В проеме, на фоне ярко освещенного коридора, стояла фигура, при виде которой курильщик опиума в ломке – и тот повременил бы с затяжкой.

Раскормленная до безобразия барсучиха щеголяла в алом платье, отороченном кисейным кружевом. Наманикюренные пальцы были сплошь унизаны перстнями. Было трудно поверить, что массивные каменья на жирной шее – настоящие. Драгоценности отблесками озарили номер.

За спиной мадам толпились любознательные посетители. Подняв лапу, она властно указала на кровать и прорычала:

– Он здесь!

– Ах, мадам Лорша! – залебезил Мадж, торопливо нахлобучивая тирольку. – Я не в силах удержаться от комплимента по поводу великолепного сервиса в вашем заведении!

– Это будет самый последний комплимент в твоей жизни, паразит ты этакий! Сейчас мы сдерем с твоей задницы шкуру и постелем ее вместо коврика. – Она шагнула в комнату и щелкнула пальцами. – Торк!

Сгибаясь, чтобы не треснуться башкой о косяк, в номер вошел самый здоровенный теплоземелец из всех, кого доводилось встречать Джон-Тому. Юноша просто опешил, увидев существо выше себя ростом. Гризли вымахал по меньшей мере на семь с половиной футов. Он носил лосины из черной кожи и рубашку, а на руках – нечто, походившее в сумраке на тяжелые боксерские перчатки. Очень скоро выяснилось, что это вовсе не перчатки.

Конечно, Джон-Том не мог знать, что именно произошло в номере «люкс» или за его стенами и отчего барсучиха – несомненно, владелица злачного местечка – глядит злыднем на его мохнатого приятеля, с необычайной поспешностью влезшего в сапоги. Но вид гигантского гризли с медными кастетами на лапищах ясно давал понять, что ближайшее будущее не сулит Маджу ничего хорошего.

– Мадам, я понимаю ваше беспокойство, – сказал Мадж, как бы между делом подтаскивая к себе лук и колчан, – но щас тут мой приятель, и все будет нормалек.

– Правда? – спросила барсучиха. Гризли скалил белоснежные зубы, почесывая кастетом широченную ладонь. Мадам Лорша окинула Джон-Тома цепким взглядом. – Это как понимать? Ты берешься оплатить его счет?

– Оплатить его счет? В каком смысле?

– Он трое суток безвылазно проторчал в этом номере. Лакал самые дорогие вина, развлекался с лучшими девочками, а теперь клянется, что за его ублюдочной душой нет даже паршивого серебряка!

Джон-Том оглянулся. Нисколько не смутившись, выдр пожал плечами.

– Чувак, по крайней мере, я был с ними честен. Так прямо и сказал, что я на мели. Но ведь теперь все в порядке, правда? Ты же заплатишь, да?

– Ты его друг? – спросила барсучиха.

– Вообще-то да. – Джон-Том вытащил Клотагорбов кошелек и потряс им. Мелодичный звон заметно успокоил барсучиху с медведем. Мадам даже улыбнулась.

– Вот это, сударь, мне куда больше по нраву. Вижу, вы человек благородный, хоть и не шибко разборчивый в знакомствах.